Даниэла Стил - Грехи матери
Лиз наконец поднялась и молча последовала за ним. Она отметила, что офис перекрасили и оклеили новыми обоями. На стенах висели картины со сценами английской охоты, для работы служил красивый антикварный письменный стол. Для посетителей предназначалось удобное кожаное кресло. «Он слишком смазлив для агента», – подумала Лиз. Он скорее напоминал какого-нибудь афериста или бездельника-плейбоя. Сидя в кресле, Лиз подозрительно разглядывала его. Он протянул руку за листами, которые она продолжала прижимать к груди. Тут Лиз осознала, какой неврастеничкой она, наверное, выглядит.
– Извините. Просто непривычно иметь дело с новым человеком, – сказала она, вручая рукопись. Та немного истрепалась в поездке, но новый агент, похоже, не обратил внимания.
– Я вас понимаю. А Чарли продал много ваших работ? – прямо спросил он.
– Только рассказы и немного стихов. Я написала два романа, но они оказались не слишком хороши.
– Это тоже сказала ваша золовка? – удивился он. Всем своим поведением он выглядел британцем.
– Нет, не она. Чарли сказал, что это не лучшие мои вещи, и был прав. А про эту я не знаю, что думать. Возможно, мама просто хотела сделать мне приятно.
– Возможно. Я ее почитаю и сообщу свое мнение. Если дадите номер своего телефона и адрес электронной почты, мне не придется искать их в папках. Моя помощница болеет.
Лиз на листке бумаги написала и то и другое и не знала, что делать дальше. Она понимала, что из-за нервозности, наверное, производит впечатление слегка рехнувшейся. Она боялась мнения нового агента о ее книге. Сара, возможно, была права.
– Возможно также, что ваша золовка вам завидует, – предположил он, – а книга на самом деле очень хорошая.
Он пытался успокоить ее, видя, как Лиз нервничает.
– Не знаю. Посмотрим, что вы скажете.
– Рад быть вам полезен, – сказал он с приятной улыбкой, а она подумала, что он словно сошел с обложки журнала «Джи-кью». У него была внешность британского киноактера, вроде Хью Гранта, только лучше. Она не могла даже представить, чем его привлекает работа агента.
– А вы давно в этой профессии? – спросила Лиз сдавленным голосом, который ей самой показался хрипом.
– На протяжении пятнадцати лет работал у Ричарда Морриса в Лондоне, а потом по собственной инициативе уволился и переехал сюда. Здесь всё складывается хорошо. У Чарли было много отличных клиентов, и я за два года добавил к ним несколько своих. Сожалею, что мы раньше не встречались. Но буду счастлив прочесть вашу книгу.
– Спасибо… спасибо… мистер Шипперз…
– Эндрю.
Он улыбнулся своей завораживающей британской улыбкой, и Лиз поднялась, готовая уходить.
– Поговорим о вашей книге, когда я ее прочту.
– Я в ней уже кое-что отредактировала, – нервно произнесла Лиз.
Он проводил ее через приемную и открыл входную дверь офиса. Она, ошеломленная, сбежала вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, и оказалась на Мэдисон-авеню.
Сев в машину, сразу отправила матери эсэмэс: «Сделано. Только что вышла от агента. Старый умер. Этот новый. Британец. Оставила ему рукопись. До скорого. Целую, Лиз». Она перевела дух и позвонила обеим дочерям. Кэрол была в транспортной компании: подбирала коробки, чтобы паковать вещи для переезда в Лос-Анджелес, а Софи в Бостоне готовилась к занятиям.
Лиз отправилась домой, стараясь убедить себя, что книга для нее не важна. Если агенту не понравится, она раньше или позже еще что-нибудь напишет. К тому же он был слишком смазливым. Кто-кто, а агент с внешностью киноактера ей был совершенно ни к чему. Работа с таким мужчиной сбивает с толку. Лиз приехала домой, распаковала чемодан и постирала три загрузки. Потом вышла за продуктами, а вернувшись, приготовила обед и большую порцию зеленого салата. Такая трапеза, конечно, и рядом не стояла с элегантной сервировкой и изысканными блюдами на яхте. Тяжело было снова возвращаться к повседневным реалиям. Она чувствовала себя Золушкой, у которой карета вновь превратилась в тыкву, а кучера – в мышей. Заснула она в девять вечера у себя на кровати, не раздеваясь, с включенным светом, а проснулась на следующий день в девять утра от телефонного звонка. В первое мгновение Лиз подумала, что еще находится на яхте, но быстро очнулась – она была дома.
– Доброе утро! Надеюсь, я звоню не слишком рано?
Это был голос Эндрю Шипперза.
– Нет-нет, что вы! Я обычно встаю гораздо раньше. У меня немного сбился ритм из-за смены часовых поясов. Я только-только встала.
– Знаете, у меня для вас хорошие новости. Права оказалась не золовка, а мать. Вчера вечером я прочел вашу книгу, она просто гениальна. Это одно из самых необычных, прелестных и блестящих литературных произведений, которые мне доводилось читать за многие годы.
– Вы… Вы не шутите?… Это правда?…
Лиз чуть не разрыдалась. Она потеряла дар речи, как накануне. Только теперь она улыбалась, а по щекам текли слезы радости и облегчения. Она не сознавала, как важна для нее эта книга, и сказанное только что агентом было для нее как выигрыш в лотерее. Ей хотелось кричать от восторга.
– О Господи! Она вам понравилась?
– Не просто понравилась, а очень понравилась. И если вы не позволите мне быть вашим представителем, я приеду к вам домой и буду вас уговаривать. Я хочу продать эту книгу.
– Господи! – повторила она. – Да, конечно. Продайте ее. Я хочу, чтобы вы меня представляли. Вы действительно думаете, что кто-то захочет ее купить?
– Не думаю, а знаю. Если вы перешлете мне роман в электронном виде, я немедленно передам его в нужные руки. Единственное, что может вызвать задержку, – это сезон отпусков. Но через пару недель все вернутся на работу. У меня на примете несколько издателей, как раз подходящих для этой книги.
– Я сейчас упаду в обморок, – сдавленным голосом проговорила Лиз.
– Пожалуйста, не надо. Просто готовьтесь к лучшему, а я позвоню через пару недель.
– Спасибо, большое спасибо, мистер… Эндрю… Просто спасибо, и удачи вам!
Он задавался вопросом, всегда ли она такая нервная или только с ним и из-за книги. Он понял, как много личного в этом произведении. Эта прелестная вещь шла прямо из ее души. Он не сомневался, что дела с ней пойдут очень успешно. Ему не приходилось продавать чего-то, что бы ему так понравилось, месяцами, а может быть, даже годами.
Закончив этот разговор, Лиз позвонила матери. Она полагала, что Оливия вернулась в Нью-Йорк накануне вечером, и оказалась права. Оливия была на работе, просматривала сводки и сообщения и сразу ответила.
– Господи, мама, ему понравилось, даже очень!
– Кому? – не поняла в первый момент Оливия, но тут же сообразила, о чем идет речь: – Агенту? И что он сказал?
– Что ты была права. Он считает, что она блестящая и что он сможет ее продать. Он даже не сказал, чтобы я что-то в ней поменяла.
– Как я рада! – просияла Оливия. – Я тобой горжусь!
– Спасибо, мама. Как прошел остаток путешествия?
– Хорошо. Я ужасно тосковала, когда вы уехали. Вернулась вчера вечером. А ты как?
– Великолепно. Буду продавать мою книгу.
Сказав это, она осознала, что ей еще есть о чем беспокоиться. Что, если он ошибся и никто книгу не купит?
– Надо это отметить! – радостно заявила Оливия.
– Только после того, как роман будет продан.
Они поговорили еще пару минут, но Оливии пришлось ответить на звонок из Европы. Оказалось, в мадридском магазине, где был в полном разгаре ремонт, случилась авария. Накануне сварщик плохо заварил трубу и залило новый потолок.
– Я тебе позвоню через пару дней, – пообещала Лиз и, повесив трубку, решила поехать на Лонг-Айленд навестить Мэрибел. Ей хотелось поделиться с бабушкой новостями о книге. Перед уходом она еще позвонила дочерям – очень по ним тосковала. Лиз знала, что после переезда Кэрол в далекий Лос-Анджелес эта тоска станет еще сильнее. Но, во всяком случае, у нее был новый агент, и ему нравилась ее книга. В полном одиночестве Лиз начала танцевать по квартире.
После полудня она в отличном настроении поехала повидать бабушку. Когда Лиз прибыла в дом престарелых, Мэрибел сидела в освещенном солнцем внутреннем дворике, рассказывала анекдоты двум пожилым леди, и все они весело смеялись. Появление Лиз ее приятно удивило. Она представила внучку другим дамам, а потом ушла поговорить с ней в хорошо обставленную гостиную. У Мэрибел были свои апартаменты, но в течение дня она любила поболтать с другими обитателями этого дома в общих помещениях. Ела она, как правило, в общей столовой. Готовить она никогда не любила. Внукам готовила, когда те были маленькими, но Оливия быстро наняла кухарку. Она считала, что мать и без того много делает для семьи.
По детским воспоминаниям Лиз, Мэрибел готовила замечательно, особенно спагетти с фрикадельками и соусом, гамбургеры, мясной хлеб и вафли в тостере. Только став взрослой, она поняла, что кулинарные навыки у ее бабушки не лучше, чем у нее самой, а может, даже менее выдающиеся. Но бабушка обладала другими, более важными качествами: острым умом, горячим сердцем, хорошим чувством юмора и неутомимой преданностью дочери, зятю и внукам. Лиз не могла вспомнить, чтобы она когда-либо сердилась. Мэрибел всегда умела просто объяснить многие вещи, была разумно требовательной к внукам и единственное, чего не терпела, так это проявлений их недоброго отношения друг к другу или критики матери, которую представляла детям святой, как, впрочем, поступал и отец. Порой это всех их раздражало.
