Андреа Кремер - Невидимый
Это похоже на одно из моих фальшивых воспоминаний, только на этот раз все по-настоящему.
На следующий день в означенный час мы с Элизабет и Лори возвращаемся в тайное святилище Милли.
На этот раз охранник впускает нас, не говоря ни слова, попросту указывая на лестницу, ведущую в заклинариум.
Сегодня Милли выглядит спокойнее и собраннее, чем вчера. Когда мы входим в помещение, она как раз кладет какие-то книги на полки.
– Как я рада снова вас видеть, – произносит Милли, даже не успев на нас взглянуть.
Мы садимся на те же самые стулья, где сидели вчера.
– Теперь, – говорит она, – прежде чем мы нач нем, я должна спросить ваши имена.
Такая вот элементарная проверка на доверие. Никому из нас даже в голову не пришло представиться во время прошлого визита. Похоже, мы решили, что она и так знает.
Мы представляемся полностью. Лори говорит, что он брат Элизабет. Я называю себя другом Элизабет и Лори.
– Как же я не заметила сходства, – произносит Милли, глядя на Лори и Элизабет. – Надеюсь, вы меня извините. Меня… отвлекло другое.
– Это более чем понятно, – говорит Элизабет.
Потом мы, кажется, минуту сидим в тишине, ожидая, пока Милли продолжит разговор.
Наконец она сообщает нам, что не спала прошлой ночью.
– Так что вам и за это придется меня извинить. У меня столько всего в голове, особенно учитывая то, что я собираюсь делать. Не хочу, чтобы вы думали, что, прежде чем открыть вам то, что я собираюсь открыть, я не обдумала свое решение. Для меня это непросто, и я хочу, чтобы вы это ценили.
– Мы ценим, – заверяет ее Элизабет. – Мы ценим, что вы согласились снова увидеться с нами. Мы ценим все, что вы собираетесь сказать.
Можно подумать, что кто-то отключил звук у меня и Лори. Между Элизабет и Милли существует какая-то связь, и, опять-таки, в ту минуту, когда мы вошли в комнату, история, которую мы разыгрываем, стала ее историей, а не моей. Милли не обращается ни ко мне, ни Лори, хотя она явно не возражает против того, что мы слышим ее слова. Но, по сути дела, она общается только с Элизабет.
– Когда вы пришли сюда вчера, я испытала так много разных эмоций. И все это не давало мне спать минувшей ночью. Острее всего я почувствовала, что постарела. Такой старой я не чувствовала себя уже очень давно. Я ощутила бремя всего, что я видела, всего, что знаю, и как это бремя сделало меня медлительной, менее решительной. Чем старше становишься, тем мудрее – это правда. Но ты также начинаешь задаваться вопросом, какая польза от этой мудрости. Когда я начала ощущать твое присутствие, Элизабет, я полагала, что ты такой же реликт, как и я. Мне и в голову не могло прийти, что кто-то с такой силой, как у тебя, может быть просто девочкой. Необученной. С талантом от природы. Когда ты сюда пришла, я не знала, что делать, многое ли я могу тебе рассказать. Я так долго зарабатывала себе на жизнь, решая проблемы, которым была грош цена, поддерживая свою репутацию местной чудачки. Я отдалилась от всего того, чему меня учили.
Она на минуту замолкает, чтобы убедиться в том, что Элизабет ее слушает; это ненужная пауза, потому что мы все обратились в слух.
– Может показаться, что это странный дар – иметь возможность видеть заклятия и проклятия, при этом не обладая властью что-то с ними сделать. Это парадокс, с которым живут искатели заклятий. Это все равно что иметь возможность слышать музыку, но никогда в жизни не создавать ее самому. У нас есть свои удовольствия, но многие желания так и остаются нереализованными. К этому привыкаешь, но полного удовлетворения никогда не испытываешь. Хочется ведь воздействовать на мир, который видишь. Всем нам этого хочется. Я думала о том, сколько я могу тебе рассказать. Но я думаю, чтобы ты действительно все поняла, мне придется начать с самого начала или, по крайней мере, перенестись в давние времена. Не беспокойся – я не настолько стара. Мы не бессмертны; у нас такие же долгие или короткие жизни, как у остальных людей. Но есть истории – многие из самых последних находятся в этой комнате. Чтобы мы знали, как это было даже в давние времена. В наши дни искатели заклинаний только созерцают. Мы видим разные вещи, но мало что можем с ними поделать. В лучшем случае мы служим диагностами для тех, кто проклят. Мы способны открыть человеку причину проклятия, но, похоже, мы утратили рецепты лечения. А вот сотни лет назад все происходило несколько иначе. Мы не были настолько беззащитными. Тогда число искателей заклятий значительно превосходило тех, кто эти заклятия насылал. И мы использовали наши способности, чтобы держать заклинателей под контролем. Некоторые даже подозревали, что кое-кто из самых могущественных искателей заклятий обладал способностью избавлять от проклятий и давать обратный ход заклинанием, но это только сплетни и досужие домыслы. Те искатели, что, возможно, обладали такого рода способностями, знали, как быстро они станут мишенью для тех, кто насылает заклятия. А может, они просто не хотели в одиночку нести бремя избавления от проклятий, ведь большинству из нас это недоступно. Я не виню их в том, что они не хотели быть в центре внимания. Если провести грубую аналогию, мы выступали и в роли полиции, и в роли судебных органов. Если тот, кто налагает заклятие, злоупотреблял своей властью, мы вмешивались в ситуацию. В результате проклятия налагались крайне редко, и это могло быть оправдано только исключительными обстоятельствами. Как ни странно, мы оказывались защитниками свободы воли. И тех, кто насылал заклятия, это устраивало.
Милли на мгновение замолкает. В ее глазах – неизбывная печаль.
– Однако со временем ситуация изменилась. Не было какого-то одного события, какой-то революции в деле наложения заклинаний. Возможно, в этом и заключался план: чтобы мы просто сошли на нет. Я точно не знаю – следовало бы спросить у них. Но что бы там ни было, искателей заклятий становилось все меньше и меньше. Те, кто насылает заклинания, делали что хотели – без всяких последствий. И, как вы знаете, мир становился все больше и больше – таким, каким раньше не был, и это значило, что уже невозможно знать обо всех заклинателях и уж тем более контролировать их. Законы не столько нарушались, сколько разрушались. Хотя я и не последняя искательница заклятий, но наверняка одна из последних. Когда мир снова уменьшился – вернее, благодаря технологиям мы все оказались ближе друг к другу, – я задумалась о том, нет ли какого-то способа возобновить контакты. Но ко мне ни разу не обратился другой искатель заклинаний, хотя я и не скрывала своих способностей. Вам же, наверное, не понадобилось много времени, чтобы найти меня? Так и было задумано.
– Вам нужно знать только одно, – вмешивается Лори. – Стоит рассказать о чем-то любителям комиксов, и это станет достоянием всего мира.
– Я не знаю, входило ли это в мои намерения, но многолетний опыт мне подсказывает, что твое предположение выдерживает критику. И все-таки моя открытость, конечно же, сделала меня отчасти уязвимой. Заклинатели, несомненно, знают, кто я.
– Или же считают вас чокнутой, – выдвигает версию Лори.
– Или так. Это всегда возможно. Для нас хорошо, что заклинатели не способны сами искать заклинания: они могут насылать заклятия и проклятия, но видеть работу других не могут. Не могут они и чувствовать присутствие искателей так, как это чувствую я. Например, – Милли смотрит на Элизабет, – не думаю, что Максвелл Арбус знает о твоем существовании. Пока что.
То, как она это говорит, заставляет меня вздрогнуть; можно подумать, что если дед узнает об Элизабет, это будет самым ужасным событием на свете.
– Расскажите нам о нем, – просит Элизабет.
Милли собирается с силами. Само собой, это одна из тех вещей, над которыми она размышляла – стоит ли нам рассказывать о них или нет. Потом решила – да, стоит.
– Из встречавшихся мне колдунов, что насылают проклятия, Арбус – один из самых злобных. В сущности, не существует людей, насылающих проклятия с добрыми целями: если вы добрый человек и у вас по какой-то случайности есть дар насылать проклятия, то вы никогда не станете им пользоваться. Существовало несколько заклинателей, использовавших свои способности только с целью наказания – то есть они проклинали только убийц, насильников и тому подобных. Людей, совершивших злодеяния. Но Арбус совсем не таков. Арбус – заклинатель самого худшего типа. Он умен. И когда способность насылать проклятия сочетается с умом, результатом становится садизм. Например, на одного человека он наслал такое проклятие: испытывать боль каждый раз, когда он видит голубой цвет. На первый взгляд это кажется незначительным моментом, да? Но представьте себе цвет неба, цвет моря. Вспомните, как часто вы видите голубой цвет в повседневной жизни. В другой раз он сделал так, что у женщины возникла аллергия на звук голоса ее собственного мужа. Стоило ему с ней заговорить, и у нее на коже возникали отвратительные язвы. И уже не имело значения, как сильно они любили друг друга. Это было невыносимо. Те, кто насылает проклятия, не обладают неограниченной властью. У Арбуса есть гениальная способность: у него и крошечное проклятие имеет огромные, далеко идущие последствия. Поэтому, признаться, я была удивлена, когда узнала, что он сотворил проклятие невидимости. Такое проклятие стоит заклинателю значительной части его силы. Однако это было сделано, чтобы навредить его собственному роду – что ж, тогда понятно, почему он израсходовал столько сил. В большинстве случаев заклинатели тратят больше всего энергии на тех, кого знают близко.
