Джун Зингер - Секс после полудня
Она вынуждена была рассмеяться и признать, что он прав, что в те времена Пенни была плоской, как доска.
— Хотя я и не могу сказать, что Пенни уродина. Например, ребята, которых неудержимо тянет на рыжих, могут ее назвать даже красоткой. Но у меня с такими ребятами разные вкусы. Мне подавай девочку, у которой волосы всегда цвета полуночи.
— Я действительно рада, что ты так думаешь обо всем этом. Это как раз и доказывает, что ты умен. Коул Хопкинс именно так о тебе отозвался. Но он какой-то неприятный, как ты считаешь? Лично меня раздражало каждое сказанное им слово. Кстати, он имел нахальство клеветать на твою честность.
— А, ладно, забудь, — миролюбиво сказал Джонатан. Он откинул ее волосы с шеи и поцеловал ее нежную кожу. — Он вряд ли достоин того, чтобы ты из-за него раздражалась. Наплюй.
Она обернулась и коснулась кончиками пальцев его губ.
— Знаешь, если честно, то больше всего меня задел Эдвард Остин, когда он сказал… что они с Николь беспокоились за меня, когда я осталась с Джино в его доме. Я… В то время я работала на Джино, и это был самый легкий способ… самый удобный… для того, чтобы мне остаться жить в том огромном доме. А Эдвард это так сказал, как будто… Я ведь была специальным административным ассистентом у Джино и…
— В его бизнесе? Ты никогда не говорила мне об этом.
— Да. И поверь мне, я там не могла позволить себе прохлаждаться, работа отнимала все время.
— Это ужасно, — проговорил Джонатан, опускаясь на кровать. — Значит, ты сечешь в автомобильном бизнесе. Я буду это держать в голове… На тот случай, если захочу перебраться в «Дженерал Моторс».
«Шутка! Неужели Джонатан ни о чем не может говорить серьезно? Неужели он не понимает, что она пытается как-то объясниться?» Впрочем, это неточное выражение. На самом деле она хотела не выговориться, а отговориться. С помощью полуправды и увиливания от самых опасных мест темы. Она всегда так делала. Но Джонатану и не нужны были ее объяснения. Не задал ни одного вопроса, не попросил ничего прояснить… Как угодно…
— Ложись, мой красивый административный ассистент. Ладно, ладно, беру свои слова обратно. Ложись, моя красивая танцовщица фламенко! О! Это было что-то! Теперь, когда мне известен этот твой порок, я куплю тебе платье для фламенко и буду просить танцевать для меня дни и ночи напролет! А впрочем, зачем нам платье? Без него может получиться еще лучше, — он немного подумал, потирая подбородок. — Ладно, там посмотрим. Может, попробуем и так, и так. С платьем и без. — Он показал ей руками на себя и на кровать. — Ты еще не готова?
— Подожди минуту. Дай отстегнуть ожерелье. Я положу его в ларец, так спокойней.
— А кольцо ты не снимешь? Всегда будешь его носить?
— Разумеется, буду. Это ведь обручальное кольцо. Так у всех делается.
— Иди ко мне, — позвал он еще раз.
— Сейчас.
Она выдвинула несгораемый ящик, достала оттуда свой ларец для драгоценностей и положила его на зеркальную поверхность туалетного столика. Прежде чем положить в ларец шейное ожерелье, она на несколько секунд задержала его в руке, внимательно изучая, затем закусила губу и, положив ожерелье в ларец, осторожно спросила:
— Кстати, о чем ты так долго говорил с Джино и Гаем? У тебя же очень мало общего с ними.
— А почему бы нам и не поболтать? — Он улыбнулся. — Ты считаешь, что они слишком богаты для нашего брата? Слишком большой для меня размах?
— О, слушай, хватит меня дразнить! Ты сейчас говоришь прямо, как этот грубиян Коул Хопкинс! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Просто у тебя очень мало общего с ними, и это достаточно естественно, учитывая, что…
— Что? Что учитывать? Что они миллиардеры, а я только жалкий миллионеришка?
«Снова дразнит? Почему он сейчас заговорил о деньгах?»
— Ты прекратишь наконец? Я просто хотела обратить внимание на то, что они — типичные европейцы, а ты — типичный американец и…
— Знаешь, я бы мог и обидеться на это твое «типичный». Я считаю, что я просто необыкновенный! Отныне знай это.
— Ну будь посерьезнее.
— О'кей, — согласился он разумно. — Но как быть с нами? Смотри: ты англичанка при матери-испанке, я же — согласен — типичный американец. Однако же у нас с тобой много общего! По крайней мере будет, если мы когда-нибудь наконец ляжем в постель.
— Джонни, я предупредила тебя! Если ты не прекратишь паясничать…
— О'кей. Давай я объясню тебе все популярно. Слушай. Японцы оказали мощное влияние на американскую и итальянскую экономику, сконцентрировавшись с «итальянской резкостью контуров» на автомобильном бизнесе. Ну что ж, вполне нормально. А я, американский бизнесмен, в это самое время поглядывал за тем, сколько недвижимого имущества им удалось отхватить для себя в Калифорнии. Казалось бы, ну что между этими вещами общего? Японцы и тревога о них! Не считая тебя, конечно!
— К чему ты это? Ты хочешь сказать, что я являюсь той вещью, которая суть то общее, что есть между вами троими, — Форенци и ты, — так, что ли? Или что вы все тревожитесь обо мне?
— Мм-м, нет… Я бы сказал, что это не совсем точно. Лучше употребить слово «заботиться», чем слово «тревожиться». Это понятно. Я забочусь о тебе. Ты моя жена, и я люблю тебя, и мне интересен каждый квадратный дюйм тебя, и я забочусь о том, чтобы сделать тебя счастливой. А они… Ты им обоим очень нравишься, потому что ты со всех сторон такая хорошая. Вы близкие друзья, и они тоже заботятся… о том, чтобы я сделал тебя счастливой. Им очень важно знать, что ты в хороших, надежных руках.
— А… — начала она, но он перебил ее, продолжая.
— Я действительно был очень тронут их заботой и тем, как высоко они тебя ставят. Гай рассказывал о том, каким хорошим другом ты была ему, каким теплым и заботливым человеком ты себя показала с ним, как ты пыталась сделать его лучше, невзирая на все его сопротивление… Он говорил, что ты олицетворяешь для него идеал женщины. Такой, какой женщина должна быть. Между прочим, он даже заставил меня устыдиться немного…
— Устыдиться? Господи, почему?
— Ну, понимаешь, он так возвышенно говорил о тебе, а ведь мои чувства вовсе не такие мм-м… высокодуховные, понимаешь. То есть и такие тоже, но также очень… ну, физические, что ли… чувственные… Э, да что там! Сексуальные!
— О! Благодари за это Бога!
— А я благодарю и тебя, и Гая за его добрые слова, правильные слова.
— А Джино Форенци? О, ну что ты! Он был так строг со мной!
— Что значит «строг»? В каком смысле?
— Во время нашего разговора у меня создалось такое впечатление, что он относится к тебе чуть ли не как отец. Нет, разумеется, он не такой папаша, как Коул Хопкинс! Джино… Он задавал мне такие нелегкие вопросы! Какое у меня финансовое положение, какие у меня перспективы, готов ли я вообще к тому, чтобы заботиться о тебе, как этого заслуживает такая женщина, как ты? И он все время экзаменовал меня, как будто пытался четко выяснить для себя, действительно ли я тебя люблю сильно-сильно… Как будто он хотел убедиться в том, что мое отношение к тебе — это такое отношение, которое и должно быть в идеале. Как будто мне доверено чрезвычайно ценное сокровище, и он хотел удостовериться: а заслуживаю ли я такого доверия?
