Джун Зингер - Секс пополудни
Обзор книги Джун Зингер - Секс пополудни
Джун Зингер
Секс пополудни
Пролог ЛОС-АНДЖЕЛЕС 14 февраля 1990 года
Погрузившись в мечты, она стояла у окна своей спальни и бессознательно смотрела, как занимается зимнее утро.
Она узнала о его присутствии по дыханию у ее затылка и почувствовала, как его разгоряченное тело прижимается к ней.
Она несколько мгновений не двигалась, едва дыша и чувствуя, как по ее телу проходит знакомая и желанная дрожь. Затем он повернул ее к себе и наклонился к ней. Она провела губами по его губам и лицу, погладила его волосы, желая обнять его всего. Того же хотел и он. Они исполняли ритуал: он гладил ее, она ласкала его. Это из века в век делают все любящие, удивляясь новизне и желанности ощущений. Когда желание стало неодолимым, он понес ее к кровати.
Когда он вышел, она расслабленно лежала в постели, погрузившись в блаженную дремоту, наступившую после бешенного взрыва наслаждения. Такие ощущения она испытывала и раньше, но только после близости с ним, близости, озаренной дневным светом, она поняла, что имела в виду ее мать, когда говорила о золотом даре, о минутах, похищенных у вечности…
Она пошевелилась, подняла веки и поняла, что лежит не в своей большой бархатной кровати с кружевными подушками, атласными простынями и пуховым одеялом. Нет, она лежит в какой-то другой кровати и со всех сторон опутана тонкими трубочками. Она поняла, что с ней что-то случилось, что она находится в больнице, а может быть, и при смерти…
— О, Господи! Не сейчас! Я не готова к смерти! — закричала она.
Да, в первый раз случилось так, что жизнь показалась ей невероятно милой, и она была не готова — ни она, ни он.
И затем она опять тихо взмолилась:
— Пожалуйста, Господи, не надо, не сейчас…
Она почувствовала холодную руку на лбу и как сквозь туман увидела людей — медсестер и врачей в белых халатах, двигавшихся и разговаривавших друг с другом.
«Они так заняты, а я так устала…»
— Где я? — спросила она сестру, которая начала прилаживать какое-то приспособление.
Молодая женщина приветливо ей улыбнулась:
— Не беспокойтесь, с вами все будет хорошо.
— В какой я больнице? — продолжала она.
— В Седерс-Синае.
— Разве? Не может быть!
— Но почему? — спросила сестра с улыбкой.
— Потому что я навещала здесь друзей и всегда был какой-нибудь вид…
«Может быть, только из лучших комнат Седерса, открывался вид на красивые голливудские горы, — подумалось ей. — Но разве она — не его жена? И лежит не в одной из лучших комнат? «Люкс» на восьмом этаже…»
— Но здесь ничего не видно, — воскликнула она по-детски. — В этой комнате нет окон.
— Это потому, что вы — в ОИТ. Но, должно быть, скоро у вас будет очень хорошая комната с самым лучшим видом.
ОИТ! Отделение интенсивной терапии! Ну конечно! Куда же еще могли ее поместить. Ее предупреждали, да-да, ее предупреждали, что ее положение опасно, и она пошла на это, но не безрассудно. Это был обдуманный риск. Это для него.
— Какой сегодня день? — спросила она.
— Сегодня среда, четырнадцатое, день святого Валентина. Может быть, вам сегодня что-нибудь подарят. Правда, будет здорово?
— Сегодня — точно — Валентинов день?
— Да, точно.
— Сегодня особенный день, — сказала она сестре.
— Конечно.
Но сестра едва ли поняла ее. Она не знала, конечно, что это большой день. В этот день ОН перешел важную черту, черту, которая отделяла просто миллионера от миллиардера. И хотя она могла бы получить сегодня подарок, он говорил ей об этом, а в отличие от нее он никогда не лгал, она знала, что теперь от него больше не будет подарков. Как только он узнает, что она в больнице — и почему, он ее не простит. И конечно, его подарок не имеет такого большого значения, дело было в ее подарке для него.
— Не надо ему говорить, что я здесь, — прошептала она. — Он очень рассердится.
— Нет, — ответила сестра. — Никто на вас не рассердится.
— Нет, рассердится. И он имеет на это право.
На самом деле она никогда не видела, чтобы он сердился. По крайней мере, на нее. Но на этот раз по-другому быть уже не может. Теперь он придет в ярость и проклянет ее навечно… Как Хэтчиф проклял Кэти.
— Мы должны знать, кто ваш доктор, — сказала сестра, наклоняясь к ней. — Это очень важно. Мы его вызовем сюда, и все будет хорошо.
— Нет, он рассердится. Кто привез меня сюда?
— Точно не знаю, но говорили, что ваш домохозяин.
— Хорошо, — сказала она с облегчением. — Я не хотела бы, чтобы его беспокоили. Сегодня у него слишком важный день. Не надо его беспокоить.
— Вы не хотите беспокоить вашего доктора? Поверьте мне, он сам бы хотел, чтобы его вызвали, и он, конечно, не рассердится, я вам обещаю.
— Нет, не доктора! Хэтчифа! — Она дернулась в волнении.
«Она не понимает, надо, чтобы она поняла».
— Не надо беспокоить Хэтчифа! Он рассердится! И он проклянет меня! Он бросится на кровать и будет горько плакать. А потом проклянет меня навечно. Он скажет: «Катарина Эрнтшоу, пусть твоя душа никогда не найдет покоя, пока я жив. Потому что ты — моя душа, а я не могу жить без своей души».
— Нет, дорогая, никто вас проклинать не будет. Закройте глаза и постарайтесь немного отдохнуть, ладно? — Сестра вздохнула и погладила ее по руке.
Она послушно закрыла глаза — их было трудно держать открытыми. Трудно было даже говорить…
Она услышала, как мужской голос спрашивал у сестры:
— Она сказала вам имя своего врача?
«Нет! Нет! Я не могу никому об этом сказать! Это секрет!»
— Боюсь, что нет, доктор. Она бредит. Она говорит, что какой-то Хэтчиф на нее очень рассердится, что он ее проклянет, что он бросится на кровать и скажет: «Катарина Эрнтшоу, я проклинаю тебя навечно». Но разве ее так зовут, доктор Хейл?
— Едва ли. — Голос был сухим и в то же время печальным. — Хэтчиф и Катарина Эрнтшоу — это герои романа о трагической любви, мисс Петерс.
— Но, доктор, значит, она думает, что она — Кэти?
— Да… Но это не необычно в ее положении, когда теряется чувство реальности.
— Ах, доктор, сможем ли мы!.. — Слова застряли в горле девушки.
— Может быть… Если мы найдем ее врача. Если мы вовремя сможем выяснить, с чего, черт возьми, все это у нее началось… Проклятье! Я не могу поверить, что доставленная сюда в таком положении чертовски богатая женщина не имеет доктора или его никто не знает. Может ли такое быть?
И тут она услышала, как другой человек, тоже врач, сказал:
— Наконец-то нашли ее мужа.
«Ах, нет, не надо его беспокоить сегодня! Нельзя!»
Она хотела закричать, но голос не слушался ее.
— Он позвонил из машины и сказал, что едет.
— А врача-то удалось найти? — Это опять был доктор Хейл. — Кто-нибудь объяснил ему, что нам нужны ее медицинские данные и что это крайне важно?
— Я не знаю. Я с ним не говорил. Но я думаю, что ему объяснили ситуацию.
— Да, ему нужно было бы быть здесь уже давно, и тогда бы мы…
— Давно? Ладно. Остается только молиться, что это будет сделано до того, как эта женщина впадет в кому, из которой ей уже не выйти. Положение невыносимое. Здесь, в одной из лучших больниц мира, жена одного из четырехсот — между жизнью и смертью, а мы вынуждены работать в потемках, без истории болезни. Невероятно!
«Ах, нет, доктор, совсем не невероятно! Секреты сопровождали меня всю мою жизнь!»
Но теперь все это неважно. Все ее секреты высвечены жестоким светом дня. Вызовут ли его гнев все эти секреты и ложь или сегодня он переживет беспокойство за все дни? Сегодня, когда его мечты уже почти осуществились…
Наступило напряженное молчание. Она с усилием открыла глаза и увидела, что все смотрят на нее. Сама она переводила взгляд с одного лица на другое, и все они выражали разные чувства. Печаль. Отчаяние. Жалость. Даже злость. Вот это лицо, исполненное гнева, конечно, принадлежит доктору Хейлу.
Веки сомкнулись. Невозможно было выносить такое напряжение чувств.
— Как это печально: она такая красивая! — сказала сестра Петерс, словно бы уже оплакивая ее.
И перед тем как она снова ушла в беспамятство, она услышала тихий голос другого врача:
— Да, это впервые. Среди моих пациентов еще не было жены миллиардера.
— Он правда миллиардер? — спросила сестра.
— Если не совсем, то почти. — Это опять подал голос второй врач.
А доктор Хейл сказал хрипло:
— Дело в том, что я совсем не уверен, чтобы ее могли спасти даже его миллиарды…
Когда она снова открыла глаза, то сразу же определила, где находится. Вспомнив все, вновь ощутила холодный страх. Сколько прошло времени? Валентинов день еще не кончился? ОН не приходил? Или уже ушел разочарованный? Или пришел и ушел, холодно вычеркнув свою потерю, как положено хорошему бизнесмену, каким он и был?
