Барбара Брэдфорд - Голос сердца. Книга вторая
Свои вечера они проводили тихо и почти всегда вместе в доме Ника. Он, понимая, что Катарин полностью поглощена своей работой в театре и вкладывает большую часть эмоций в свою роль, оберегал ее от ненужной траты сил на вращение в свете. Часто к ним присоединялась Франческа, порой забегали Терри и Хилари Огдены, и тогда они все вместе предпринимали вылазки в небольшие уютные ресторанчики вдали от наезженных дорог. Постепенно Ник начал сознавать, что его чувства к Катарин становятся все более глубокими, и наконец был вынужден признаться себе, что влюблен в нее, но не был уверен во взаимности. Лишь однажды он осмелился проявить к ней нежные чувства и обнять ее, но Катарин с нервным смешком выскользнула из его объятий и выглядела при этом удивленной и слегка огорченной. Получив мягкий отпор, Ник больше не возобновлял своих поползновений, оставаясь по-прежнему нежным и заботливым. Он решил, что не стоит торопить события. Ник достаточно хорошо изучил внутренний мир Катарин. И он прекрасно понимал, что нельзя завоевать ее силой, она должна прийти к нему сама, по собственной воле.
Они редко вспоминали о ее брате и только — в связи с Франческой Каннингхэм, которая еще сильнее прежнего была влюблена в него. Мудрый Ник благоразумно помалкивал и никогда не заговаривал о Райане с того памятного субботнего ленча в сентябре. Даже когда Катарин называла его имя, Ник воздерживался от каких-либо комментариев, ничем не обнаруживая своего отношения к нему. Райан не приезжал больше в Нью-Йорк, не считая короткой однодневной поездки в начале октября, но ни Катарин, ни Ник не встречались с ним в тот раз. Франческа передала Катарин записку от брата, в которой он подтверждал свое обещание обязательно присутствовать на премьере ее спектакля. Катарин тогда сказала Нику, что Райан не нарушит своего обещания, какие бы аргументы ни придумывал их отец, чтобы убедить его держаться от нее подальше.
В середине октября холодным вечером во вторник состоялось первое представление «Троянской интерлюдии» в театре «Морозко». Такой блестящей премьеры Бродвей не видел много лет. К тому времени Катарин уже стала всемирно знаменитой кинозвездой, обожаемой публикой, и толпы ее поклонников осаждали театр, желая увидеть ее первый выход на сцену в Америке. Не сумевшие достать билеты толпились у входа, и пришлось вызвать наряд конной полиции, чтобы сдерживать толпу.
Франческа, очаровательно смотревшаяся в бледно-желтом парчовом платье и такой же накидке, сидела в зале рядом с элегантной Хилари, наряженной в черный бархат и сверкающей бриллиантами. Их сопровождали Райан и Ник.
Уже через пятнадцать минут после начала представления всем стало ясно, что спектакль ждет грандиозный успех. Катарин была великолепна в будто специально созданной для нее роли Елены, а Терри равным образом заворожил публику своим Парисом. Эта замечательная пара играла с такой слаженностью, что казалась единым организмом. Когда спектакль закончился, публика своими восторгами чуть не обрушила стены театра, стоя приветствуя актеров и устроив им нескончаемую овацию. Немного времени спустя Катарин получила новую порцию громовых аплодисментов при своем появлении на традиционном банкете у «Сарди». Она медленно, даже немного застенчиво вошла в зал, но выглядела ослепительно в белом вечернем платье из шерстяного крепа. Изумрудное колье на шее и длинные серьги с изумрудами в ушах, когда-то преподнесенные ей Бью Стентоном в качестве свадебного подарка, отблесками зеленого пламени освещали ее лицо.
Ник поджидал ее, сидя за столиком вместе с Франческой, Хилари, Райаном и с продюсерами спектакля и их женами. И пока Катарин шла к ним, с ослепительной улыбкой раскланиваясь по сторонам, ему казалось, что его сердце вот-вот разорвется от любви и гордости за нее. Появившийся в зале за ней следом Терри получил свою долю бешеных оваций. Тосты следовали один за другим, шампанское лилось рекой, и только через час им удалось вырваться в «Рейнбоу-рум», где уже вовсю гремел парадный бал для всей труппы и почетных гостей.
Весь вечер Катарин ни на шаг не отходила от Ника. Несмотря на все ее оживление и самоуверенный вид, он явственно ощущал, как она внутренне напряжена. Беспокойство не оставляло ее до тех пор, пока взбудораженный пресс-агент не доставил в зал первые выпуски утренних газет. Он ворвался, размахивая ими над головой и громко крича:
— Успех! У нас — полный успех!
За общим шумом и громом оркестра никто не разобрал его слов, но его сияющее, взволнованное лицо говорило само за себя. Рецензии во всех газетах были восторженными, и даже известный своей желчностью театральный обозреватель «Нью-Йорк таймс», которому трудно было угодить, способный одним росчерком пера превознести или уничтожить любой спектакль, в данном случае не нашел иных слов, кроме восхищения.
Сразу расслабившаяся Катарин засветилась нескрываемой радостью. Да, то была незабываемая ночь!
Неделю спустя, вечером после очередного спектакля, Ник повез Катарин в «Павильон» тихо поужинать. Случилось еще одно событие, которое им следовало отпраздновать. Он отправил издателям рукопись своего романа. Взяв Катарин за руку и подняв бокал с шампанским, Ник торжественно объявил, что посвятил свой новый роман ей. Катарин была так этим тронута, что даже прослезилась.
— Подумать только, ведь было время, когда ты страшно ненавидел меня, — пробормотала она, смахивая рукой с ресниц нависшие на них слезы.
— Было время, когда и ты сама ненавидела меня, — тихо ответил Ник, не сводя глаз с ее лица.
— Думаю, что с моей стороны то была просто защитная реакция на твою откровенную антипатию ко мне, — усмехнулась Катарин.
— Возможно, — ответил Ник и, снова взяв ее руку, прижал ее к лицу. — Тебе никогда не приходило в голову, что любовь и ненависть — две стороны одной медали, моя глупая, но обожаемая, боготворимая мною девочка?
Краска бросилась в обычно бледное лицо Катарин, и она, потупившись, промолчала. Но секунду спустя, бросив на него короткий взгляд из-под бахромы своих темных пушистых ресниц, чуть слышно прошептала:
— Да, приходило.
Ник вспомнил этот восхитительный вечер месяц спустя, когда он сидел за письменным столом в своем кабинете и, разговаривая по телефону с матерью, машинально рисовал сердечки в своем блокноте, надписывая их разными уменьшительными именами Катарин.
— Да, ма, конечно, я обязательно приеду на обед в День Благодарения. Как я могу пропустить его!
— Порой с тобой это случается, Николас, — мягко упрекнула его миссис Латимер. — Но я понимаю, что ты делал это неумышленно и что твои прогулы приходятся на те годы, когда ты болтался по заграницам. — Секунду поколебавшись, она торжественно заявила: — Знаешь ли, мы ждем Катарин тоже.
