Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Я мысленно выдыхаю, потому что он не спешит продолжать в том же духе, но радость оказывается преждевременной.

— А мачеха? — Он все-таки решает копать дальше.

А мачеха помогла тебе убить моего отца, пока вы трахались.

Упоминание Виктории и того «маленького» факта, что он ее трахал несколько лет, пока я пыталась выжить, а не сколоться в канаве, ставит жирный крест на всем, что было «до» этого разговора. Разрушает атмосферу тепла, на которую я чуть было снова не клюнула.

— Мы с ней не особо ладили, — говорю с неохотой, именно так, как должна была бы сказать, если бы наш с Викторией «тяжелый багаж прошлого» ограничивался только взаимной неприязнью. — После смерти папы наши пути разошлись окончательно. Я уехала, она осталась. Понятия не имею, что с ней сейчас.

Я вру. И он, скорее всего, это чувствует. Но не давит. И больше не спрашивает. Просто кивает, как будто принимая мою версию событий.

— Сложно было выгребать одной?

Я пожимаю плечами, пытаясь изобразить безразличие.

— Нормально. Я справилась. Я всегда справляюсь.

Он смотрит на меня еще несколько секунд, потом его взгляд смягчается.

— Знаю, Барби, — на этот раз в его голосе задумчивость.

В моменте мне отчаянно хочется поверить, что он спрашивает не потому, что знает или подозревает, а потому что ему правда интересна та Кристина, которая существует за пределами его сексуального интереса. Хочется наивно придумать, что Тай видит во мне не просто очередную игрушку, «забавную и удобную» девочку. А что-то большее.

Но это, конечно же, блажь и розовые пони, которым в наших с ним «отношениях» абсолютно нет места. Но вырезать этих смешных коротконогих лошадок прямо сейчас все равно не поднимается рука.

— Отогрелась, Крис? — Вадим нарушает затянувшуюся тишину, вытирает пальцы салфеткой. — Можем вернуться в номер — не хочу, чтобы ты простыла.

Не хочешь, потому что беспокоишься или тебя просто будут раздражать мои сопли?

Я понимаю, что этими мыслями только сама все порчу, но отделаться от этой двойственности наших отношений с каждым разом все сложнее.

— У нас по плану прогулка по Бруклинскому мосту, — стреляю в него глазами, изо всех сил стараясь вернуть атмосферу, когда мы просто гуляли, взявшись за руки или в обнимку.

— Никаких мостов, Крис. — На этот раз, впервые за вечер, его голос звучит безапелляционно.

Я усмехаюсь, чувствуя, как напряжение понемногу отпускает.

— Боишься растрогаться, Авдеев? — подкалываю и встаю из-за стола. Заяц, кажется, задремал на своем стуле.

— Крис, — Вадим сгребает меня в охапку, вдавливает в свое здоровенное твердое и пахнущее как мой личный ад тело, — на том чертовом мосту ветер. Не хочу, чтобы ты заболела. Так что можем просто еще немного побродить, если тебе так уж сильно хочется, но точно не на сквозняках.

Я послушно киваю, пару раз несильно стукнувшись лбом об его грудь.

Это не любовь, конечно же — просто забота о том, чтобы его любимая игрушечка не вышли из строя до конца поездки и не испортила ему калифорнийский кайф.

Но я все равно придумываю себе, что где-то между строк в этом всем есть капля заботы.

Глава тридцать девятая: Барби

Мы еле добираемся до отеля. У меня красный нос, пальцы окоченели так, что я их почти не чувствую. Я не жалуюсь, потому что идея гулять до отеля пешком, передвигаясь только на метро, целиком и полностью принадлежит мне. Вадим несколько раз предлагаю вызвать такси, но мне втемяшилось, что этот день должен закончиться вот так — без пафоса, «спасательного» зонтика его денег, просто он и я, как если бы мы были простыми людьми, которые приехали покорять Нью-Йорк с пустыми сумками и сотней баксов в кармане. Мне хотелось еще немного помечтать о нас как о чем-то нормальном: он просто любит, она — просто сходит от него с ума, и нет никаких скелетов в шкафу.

Вадим останавливался, грел мне ладони и растирал щеки.

Купил стаканчик с кофе, чтобы я согрелась.

Хмурился на мое упрямство, но делать по-своему, наперекор моим капризам (откровенно — идиотским на двести процентов) не стал. Хотя ему ничего не стоило запихнуть меня в первое же попавшееся такси, и я бы даже пикнуть не успела, а на следующий день (завтра), скорее всего, признала бы его правоту.

Я запрещаю себе думать, что ему не безразлично мое мнение. Это было бы… слишком. Но останавливаюсь на том, что ему просто тоже понравилось гулять с гидом в моем лице — в конце концов, я правда показала ему тот город, о существовании которого он до моего появления, даже не догадывался.

Дурацкий серый заяц, которого Вадим все-таки дотащил до отеля, кажется, единственное теплое существо в этой вселенной (не считая нас с Авдеевым). Его плюшевые уши щекочут мне плечо, когда Вадим придерживает меня за талию, почти внося в теплый, пахнущий дорогим парфюмом и какой-то неуловимой роскошью холл. Сердце колотится как сумасшедшее — не то от холода, не то от предвкушения. Скорее, от всего сразу. Потому что вечер получился… странным. Настоящим. И это пугает до усрачки.

Мы молча заходим в лифт. Я вжимаюсь в угол кабины, пытаясь унять дрожь, которая бьет уже не столько от февральского мороза, сколько от повисшего между нами напряжения. Вадим тоже не делает никаких резких движений, только откидывается на массивные бронзовые перила, медленно моргает, глядя куда-то в потолок.

Как будто просто устал.

Как будто ему абсолютно похер на то, что я сейчас готова взорваться от переполняющих меня эмоций.

— Крис… — его голос почему-то заставляет дернуться.

— Я знаю, что была на высоте, — зачем-то перебиваю, потому что боюсь услышать, что-то вроде «Все, Золушка, время вышло — теперь ты просто моя потешная игрушечка».

Понятия не имею, откуда эти мысли. Поведение Вадима никак не изменилось — он такой же, как и на прогулке.

— Ты даже не представляешь, как я тебя хочу сейчас, — его признание звучит куда-то в пространство, хриплое и низкое. Он все так же смотрит куда-то поверх моей головы, но я чувствую, как его близость обжигает даже через одежду.

Я перестаю дышать. Кажется, стены лифта начинают сдвигаться, сжимая нас в этом маленьком, замкнутом пространстве.

— Прямо здесь? — слова срываются с моих губ раньше, чем я успеваю подумать. Пытаюсь съязвить, разрядить обстановку, но голос предательски дрожит.

Он медленно поворачивает голову.

И я тону. Тону в его синеве, которая сейчас не ледяная, а темная, почти черная. Как чертов омут, где я готова добровольно утопиться.

В его взгляде нет ни тени усмешки.

Там тьма.

Глубокая, незнакомая.

— Прямо здесь, Крис, — выдыхает он, и от этого шепота я ощущаю «полный комплект» — и табуны мурашек, и долбаных бабочек. — Пытаюсь дотерпеть до номера.

Но вопреки своим намерениям, делает шаг ко мне.

Всего один. Но этого достаточно, чтобы между нами не осталось и сантиметра свободного пространства. Я инстинктивно отступаю. Только на полшага — дальше некуда. Спина уже прижата к холодной зеркальной стене, а он нависает надо мной, огромный, сильный, пахнущий морозом, кожей и собой, от чего у меня подкашиваются колени. Его руки ложатся мне на лицо, большие, чуть шершавые ладони обхватывают щеки.

— Вывезешь, Барби? — Наклоняется к моему лицу, сгибаясь немилосердно сильно.

Обычно я становлюсь на носочки, чтобы ему не пришлось так сильно тянуться, но сейчас мое тело просто замирает. Или просто хочется посмотреть, на какие неудобства он готов ради меня?

— Что, Тай? — пытаюсь не зацикливаться на его немного приоткрытых губах, но все равно пялюсь.

— Большого дурного мужика, — еле заметно дергает уголком губ.

— Собираетесь устроить мне финальный реванш за мои неосторожны сомнения в вашей мужской силе, Вадим Александрович? — Я хочу звучать игриво, не выдать свою зависимость ни интонацией, ни поведением. Но палюсь, кажется, только еще сильнее, потому что Авдеев растягивает губы в хищной улыбке.