Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни
— Нет, мне просто было плохо. Я не знаю, простуда или нет. Я же не врач, — Бусинка обхватила себя руками и обошла его. По максимальной кривой. С каких это пор она боялась его задеть? — А плакала… Я не потому плакала.
Она скрылась в кухне.
Обалдеть, как понятно объяснила! Вот, просто, сразу ясно стало все.
Вячеслав повесил куртку на вешалку, сбросил туфли и пошел следом за ней.
— Предлагаю попробовать объяснить еще раз, — опершись на косяк и скрестив руки на груди, он проследил за тем, как Агния ставит чайник на конфорку.
Девчонка стрельнула в него глазами из-за своей копны волос и глубоко вздохнула:
— Мне жалко себя было. Вот. Я и плакала.
Она передернула плечами, переплела пальцы и остановилась у окна, опираясь на подоконник бедром.
Он подождал еще минуту, прежде чем окончательно удостоверился, что больше она ничего добавлять не будет. Еще более информативное объяснение, однако.
— И с какой стати на тебя хандра напала? — начиная понемногу раздражаться от всех этих непоняток, проворчал Боров.
При этом старательно делая вид, что совсем не замечает, как хлопковая ткань пижамы контурирует ее тело на фоне светлого пятна окна. Куда там той ширме, за которой Бусинка на сцене выступала! Тут не просто силуэт, через тонкую ткань с кружевами он мог даже заметить более темный оттенок кожи у вершинок сосков ее груди. Бл…! Или это у него мозги уже просто по одной теме двинулись?
Боров попытался сосредоточиться на ее речи и не пялиться никуда, ниже шеи Бусинки. Ага. Справился, как же! Сплоховал в первые же десять секунд, опять не уловив смысл ее неуверенной речи:
— Так, годовщина же. Вот. Мне плохо было, и я одна, и годовщина завтра. Вот я и расстроилась еще больше, — Агния обхватила себя руками, будто поеживалась.
Зато ему стало проще. В плане сосредоточенности.
— Слушай, ты нормально можешь сказать? Или мне из тебя так и давить по капле? — он вздохнул и сел на табурет, стоящий у угла стола.
— Завтра год, как моя бабушка умерла, Вячеслав Генрихович. Я понимаю, что вы не помните, оно и не надо. Да и я вроде давно смирилась и успокоилась уже. Просто все вчера совпало. И все.
Она совсем от него отвернулась, уставившись в окно.
Вячеслав и правда, забыл. Саму ту ночь помнил, и как сидел здесь же, и как водкой ее поил, и как потом, когда она спала, лежал рядом, устроившись щекой на ее волосах. И как думал, что переболеет — помнил.
От последнего воспоминания он криво улыбнулся, глядя в спину своей Бусинки. По ходу, у него — эта хворь неизлечимая.
— Блин, Бусинка, ну чего ты, как человек, не позвонила, не сказала? Что я, не приехал бы? Зачем было одной сидеть и реветь?
Раздражение внутри него сменилось чем-то таким, о чем Боров не и не задумывался как-то. Только уже и отчитывать ее не хотелось, и неважно стало, что девчонка вчера мутила, не говоря правды. Вот надо было не слушать ее, а приехать, чувствовал же, что не так что-то. Он поднялся с табурета и подошел к ней почти впритык. Наверное, ощутив это, Агния оглянулась через плечо. И тут же опять опустила голову, будто прятала от него взгляд.
Да ну, че за дела, серьезно? Стыдно ей, что ли, за то, что соврала?
Боров сжал ее плечи руками и развернул девочку лицом к себе. А она уставилась ему куда-то в район груди. Зажмурилась. Снова покраснела, совсем сбив его с толку, и как-то нервно поджала губы.
— Ой, у вас же и свои дела есть, знакомые, друзья… — Агния помедлила, так и не открыв глаза, кстати, — Вячеслав Генрихович, я же понимаю, что вы не можете все свое время мне уделять.
Вот кажется ему, или они это уже обсуждали? Так с какой радости она опять уцепилась за эту тему?
— Слушай, может, я как-то сам решу, а? Или ты тут, по ходу, самая взросля и умная? — он нахмурился, больше в шутку, конечно, куда еще доставать ребенка, и так вон загрузилась по полной.
Только Бусинка, похоже, не особо поняла, что он не серьезно. Распахнула свои глаза и обеспокоенно уставилась на него. Ухватилась за его ладони, которые так и лежали на ее плечах. И тут же отпустила. Сцепила пальцы перед собой.
— Да, — нервно кивнула она. Моргнула. — Нет, в смысле, — Бусинка тяжко вздохнула, — я не самая умная. И вы сами…
Снова вздох. Да что с ней, серьезно? Но когда он уже решил поставить вопрос ребром, девчонка вдруг подскочила на месте:
— Ой, а сколько времени?! — чуть ли не взвизгнула она.
И не дожидаясь ответа, помчалась мимо него из кухни, толкнув Борова бедром.
— Ты чего, Бусинка? — он даже растерялся, глядя ей вслед.
— Спасибо, что приехали, Вячеслав Генрихович! — донеслось до него уже из ванной, куда Бусинка, похоже, помчалась умываться. — У меня же сегодня на десять дополнительное занятие по вокалу, Зоя Михайловна почему-то перенесла с пятого, позвонила уже вечером. А я забыла.
Она выскочила в коридор, с лицом, еще в каплях воды, с влажными прядками волос у лица. И вдруг так улыбнулась ему, что у Борова горло сдавило.
— Спасибо, — пробормотала Агния, продолжая улыбаться, — если бы не вы, я точно проспала бы. Ой, чайник, выключите, я не успею ничего уже, потом кофе выпью, около консерватории куплю, — добавила она, теперь с обеспокоенным выражением лица.
И скрылась в своей комнате.
Вячеслав, немного растерявшийся и совсем утративший контроль над ситуацией, глянул на часы — те показывали пять минут десятого. Он выключил чайник, который уже закипел, и вышел в коридор.
— Слышь, Бусина, тебе в консерваторию… — Вячеслав замолчал, так и не закончив вопрос, и понял, что пока вообще ни слова не сможет из себя выдавить.
Она переодевалась, на ходу вытягивая что-то из шкафа и одновременно стягивая верх пижамы через голову. И, похоже, его не услышала.
Мать его так!
Не то, чтоб она не закрыла двери. Закрыла. Прикрыла, точнее. Ну, оно и понятно, девчонка жила одна, ясно, что не привыкла закрываться на защелку, которая имелась на двери ее комнаты. И в суматохе, вероятно, не заметила, что дверь закрыта не до конца. Только ему от этого не стало легче.
Бл…! Домысливать, это все-таки одно, а вот так стоять и смотреть на нее…
На эту кожу, такую же белую, как и на лице, или еще белее даже. На саму грудь, и по виду, такую нежную, изящную, что ли. Но в тоже время очень даже округлую и полную, со светло-коричневыми вершинками острых сосков, на которые он до этого любовался только через кружева. У Вячеслава руки сами сжались так, что суставы хрустнули, настолько сильно захотелось дотронуться, провести пальцами, обхватить. И кончики этих самых пальцев начали зудеть от того, что он сам себе не давал двинуться с места.
