Джоанна Кингслей - Сокровища
В этом месте своего рассказа Коломба откинулась назад в кресле, маска боли исказила лицо, когда воспоминания охватили ее.
— Я любила своих сыновей почти что безрассудно, зная, что мне придется отказаться от них. Мой мир не годился для их воспитания. Я понимала, что клеймо будет и на них. У них будет возможность вести приличную, достойную жизнь. Расстаться с ними — все равно что отрезать себе руку, но я знала, что так будет лучше.
Вскоре после рождения второго сына Коломба отослала детей.
— У меня был очень близкий друг, адвокат в Милане. Я договорилась с ним, что он возьмет моих сыновей к себе и воспитает их. Мы решили, что разумнее будет дать им другую фамилию, — продолжала она. — Моя слишком хорошо известна. Я всегда думала, что мои дети были драгоценным даром ангелов. Поэтому назвала их Д’Анджели — Витторио и Стефано Д’Анджели.
Только тогда она посмотрела прямо на них, на каждого по очереди, с вызовом и мольбой одновременно.
Оба сидели пораженные, но по разным причинам. У Стефано было чувство, словно он получил ключи от рая. У него есть мать, живая, прекрасная, как он всегда представлял — даже лучше женщины его грез, поскольку у нее были смелость, душа и волшебство.
Витторио был подавлен.
— Ложь! — закричал он, вскакивая с кресла. — Мои родители были убиты…
— Бомбой анархиста? — спросила она. — Эту историю придумали мы с Карло, чтобы избавить его и вас от стыда.
Однако он отказывался сдаваться.
— Нет! Вы моя мать? Это чудовищно, — продолжал он, приняв бойцовую позу. — Вы превратили меня в незаконнорожденного, незаконнорожденного сына шлюхи. — Он двинулся вперед, его пальцы были в движении, словно собирались дотянуться до нее и задушить.
Стефано вскочил, чтобы встать между Витторио и… их матерью.
— Предупреждаю тебя, Витторио, никогда не говори с ней таким тоном!
— Сядьте оба. — Она не прикрикнула на них, но ее голос пресек их гнев — голос матери, уверенной в повиновении своих детей. — Я не позволю вам ругаться в моем доме.
Они медленно опустились в кресла, хотя Стефано не спускал с брата обеспокоенного взгляда. Нет. Своего единоутробного брата, дошло до него. Это многое объясняет.
Витторио, опустив плечи, смотрел в пол.
— Ты очень похож на своего отца, — обратилась к нему Коломба. — Он тоже не был бы доволен, расскажи я ему о тебе.
Витторио резко взглянул на нее.
— Он не знает…
Коломба не дала ему возможности докопаться до сути и повернулась к Стефано.
— Ты тоже очень похож на отца. Он был выдающимся человеком, возможно, гением. Ты бы гордился им. — Они обменялись улыбками.
— А я гордился бы? — потребовал Витторио.
— О да, ты бы гордился своим отцом, Витторио, а он тобой. — В ее голосе прозвучала ирония, но он, казалось, не заметил ее.
Стефано смотрел на прекрасную женщину с добрыми глазами, сверкающую в свете свечей. Час назад — возможно ли это? Только час назад Коломба была для него легендой. Теперь…
Он мысленно произносил слово «мама», пытаясь осмыслить его. Он подумал, кем бы он стал, если б у него была возможность вырасти рядом с ней.
— Если это откроется, — пробормотал почти про себя Витторио, медленно покачав головой. — Я обещал посвятить себя новой Италии, где таким, как вы, нет места.
— И вам это почти удалось, — закончила она. — Вот поэтому ваше присутствие здесь сегодня необходимо.
— Я сделаю все, чтобы помочь вам, синьора, — начал Стефано, потом умолк и с мольбой в глазах посмотрел на нее. — А можно я буду называть вас мамой?
— Мне бы хотелось, чтобы ты знал, как давно я мечтаю услышать это слово от тебя, от вас обоих. Я никогда не думала, что такое случится. Видите ли, я не собиралась рассказывать вам о себе. Ни сейчас, никогда вообще. Но твои друзья в черных рубашках, Витторио, вынудили меня пойти на это, — продолжала она с горечью в голосе. — Как ты сказал, я идеальный образец «декадентства», которому нет места в современном фашистском государстве. Недавно я узнала, что меня могут в скором времени арестовать за сотрудничество с антифашистами. Один из моих близких друзей отдал свое огромное состояние на борьбу с Муссолини. К тому же он еврей. А у тебя, Витторио, особый повод знать о все возрастающем суровом антисемитизме нашего Бенито. — Она печально улыбнулась, глядя на свои руки. — Дуче готов вальсировать с немецким фюрером.
Стефанио пытался перехватить ее взгляд, предупредить ее не говорить так открыто в присутствии Витторио, но она продолжала:
— Ла Тана со всем своим содержимым может быть конфискована в любой момент.
— Нет! — воскликнул Стефано.
— Ты не можешь обвинять государство, которое желает конфисковать такие нечестно нажитые богатства, — сказал Витторио, хотя в его тоне странным образом отсутствовала убежденность.
— Полагаю, нет ничего нечестного в том, чтобы отобрать твой магазин у еврея, — резко парировала она.
Витторио замер в хвастливой позе, не в состоянии защищаться. Браво, подумал про себя Стефано, с каждым мгновением все больше восхищаясь матерью.
— Сейчас чернорубашечники лезут все выше. Никто не может запретить им делать то, что они пожелают, как бы плохо это ни было. Но будь я проклята, если я буду стоять и наблюдать, как все, чем я владею, все, что я заработала, исчезнет в их карманах.
— Чем мы можем помочь? — спросил Стефано.
— Поосторожней, Стефано, — предостерег Витторио. — Она признает, что она враг государства. Если мы поможем ей…
Коломба бросила на него спокойный взгляд.
— Конечно, мой сын, я не хочу, чтобы ты нарушал свои принципы. Но прежде чем отвергнуть меня, может быть, ты пожелаешь увидеть то, что я предлагаю? — Она направилась к дверям и, улыбнувшись, протянула руку. — Идемте, я покажу вам.
Стефано сразу же последовал за ней. Но Витторио медлил, все еще опасаясь быть скомпрометированным. Из того, что она сообщила, дом и в самом деле мог быть под наблюдением. Предположим, что его видели входящим в дом. Предположим, известно, что женщина утверждает, что она его мать, поскольку он все еще считал это всего лишь утверждением. Витторио был не в состоянии принять это как установленный факт. Правда это или нет, но его посещение Ла Таны может навредить ему, разрушить его планы…
Однако упоминание о даре компенсировало этот риск. Что может дать женщина с таким состоянием? В следующий момент Витторио посмотрел вокруг себя на шедевры живописи, мебель и ковры, золоченые поверхности, на которых отражалось пламя камина. И он последовал за ней.
Она повела их вверх по лестнице красного дерева. Повсюду были сокровища, но они все вместе скорее создавали атмосферу богатого комфорта, чем неподвижную роскошь музея. У Коломбы не было вещи, которую она не любила бы — или не любила бы человека, подарившего ей ее.