Линда Холман - Шафрановые врата
— Наверняка вы считаете меня глупой, ведь я жду, что Этьен вернется ко мне, — сказала я. — Ну же, признайтесь, что считаете меня глупой! И тогда я скажу, что считаю глупым вас, потому что вы ждете Манон. Она использует вас, ее устраивает, что вы заботитесь о ее сыне. Как вы можете позволять ей так поступать с вами?
Я не хотела говорить этого; Ажулай мне никто, и он был добр ко мне. Что со мной такое? Почему меня волнует, как Манон относится к нему? Почему меня раздражает, что он так преданно заботится о ней?
Его ноздри задрожали.
— Возможно, потому же, почему вы позволяете Этьену поступать так с вами.
Мы смотрели друг на друга. Его слова ужалили меня. Поступать так со мной. Внезапно я ощутила, что больше не могу смотреть на него, и наклонила голову, словно защищая свое лицо от солнца.
Я хотела пристыдить его, но в результате он пристыдил меня. Вдруг я поняла, какой он, наверное, видит меня: бесконечно долго ожидающей мужчину, который… У меня закружилась голова. Солнце было очень ярким, и оно делало все слишком ясным, слишком прозрачным.
Все еще глядя на землю, я сказала:
— Простите меня, Ажулай. У меня нет права указывать вам, что делать. Простите, — повторила я. — Я... очень огорчена. Это ожидание… А сейчас…
— Я понимаю, — сказал он, и я снова посмотрела на него.
Его голос стал немного жестче, как и выражение лица.
— Есть кое-что еще, — быстро произнесла я, потому что знала, что он уйдет сейчас от меня, и неизвестно, когда я снова его увижу. Мне необходимо было найти возможность остаться в Марракеше.
— Что?
— Мне нужно найти жилье. Я больше не могу оставаться в отеле. Я подумала… не могли бы вы мне помочь?
— Но отели в Ла Виль Нувеле как раз для иностранцев. Для таких людей, как вы. Почему бы вам не остаться там?
— Он мне больше не подходит.
— Не подходит вам?
— Мне нельзя носить здесь эту одежду. Она им не нравится. — Мне не хотелось говорить ему, что у меня осталось очень мало денег.
— Но тогда… носите свою американскую одежду. Зачем вы носите это?
— В таком виде я могу, передвигаясь по городу, чувствовать себя более свободно.
Он покачал головой.
— Я не понимаю. Как, по вашему мнению, я мог бы вам помочь?
Я поняла, что не могу быть с ним не совсем честной.
— Правда в том, Ажулай, что я больше не могу позволить себе жить ни в одном отеле во французском квартале. Может быть, есть место, может, вы знаете какое-то место, очень недорогое. В медине.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Но этот район не для вас. Там живут в основном марокканцы. Вам нужно быть среди своих.
Не раздумывая, я сказала:
— Мне нравится медина.
Да, я поняла, что она мне действительно нравится. С тех пор как я начала так одеваться, я ощутила себя частичкой этого мира. Теперь я жила другой жизнью, которой раньше не знала.
— В медине нет отелей, — сказал он. — Когда марокканцы из других городов приезжают сюда, они останавливаются у родственников или друзей.
— Все, что мне нужно, — это одна комната. Одна комната, Ажулай!
— Это невозможно. — Он снова покачал головой.
— Невозможно? Одну комнату? Я бы жила одна. Я не…
— Вы должны соблюдать обычаи этой страны, — сказал он. — Женщина, насарини, одна, в доме мусульманина… Так не положено.
Насарини. Назаретянка, христианка — так марокканцы называли всех иностранцев. Я и раньше слышала это слово на базарах, когда стала лучше понимать арабский язык.
Я не подумала о том, какие сложности может создать мое присутствие в доме в медине.
— Но иначе я не смогу больше оставаться в Марокко. И все это — долгое путешествие, все мои усилия, — будут напрасны. Я так близка к цели, Ажулай! — воскликнула я. — Я знаю, вы считаете, что мне не нужно ждать, но…
Мы стояли на улице перед отелем, а люди проходили мимо нас.
— Пожалуйста! — взмолилась я. — Я не могу уехать домой. Еще не могу. Поймите, это важно для меня. Вы когда-нибудь… — Я замолчала. Я хотела сказать: «Ты любил когда-нибудь женщину так сильно, что сделал бы для нее все?», но это был слишком интимный вопрос. Что я знала об этом мужчине, о его чувствах?
— Я подумаю, что можно сделать. — Его лицо теперь выражало озабоченность.
— Спасибо, — с облегчением сказала я и машинально прикоснулась к его руке, показывая свою признательность.
Он опустил взгляд, и я сделала то же; мои пальцы казались очень маленькими на его руке. Я отдернула руку, и тогда он посмотрел на меня.
Жаль, что я так себя повела. Очевидно, я поставила его в неловкое положение. Это позже я вспомнила, что он назвал меня Сидонией.
Мужчина со ссохшейся рукой под закатанным рукавом джеллабы явно был недоволен, когда спустя два дня Ажулай привел меня в дом в Шария Сура. Ажулай сказал, что еще не знает наверняка, но этот мужчина, его друг, возможно, разрешит мне остаться у него ненадолго.
Был ранний вечер, мы стояли во дворе. Мое лицо, за исключением глаз, было закрыто. Мужчина пристально посмотрел на меня. Я сразу же опустила глаза в землю, зная, что мне нельзя казаться самоуверенной. Когда я подняла взгляд, мужчина качал головой.
Ажулай заговорил с ним. Они спорили, доказывая что-то друг другу, но спокойно, как это принято у арабов. Так же обычно спорили на базаре. Но на этот раз спорили из-за меня.
Ажулай продолжал говорить спокойно и настойчиво, и наконец мужчина вскинул руку, и это значило, что он сдается. Ажулай назвал мне цену за комнату, а также за питание за неделю; это была лишь небольшая часть того, что я платила за одну ночь в дешевом отеле. Я кивнула — тогда Ажулай взял мои чемоданы и вошел в дом. Я несла в одной руке свои принадлежности для рисования в плетеной корзине, в другой руке — мольберт.
Я последовала за Ажулаем; после залитого солнцем двора узкий проход, по которому мы шли, казался темным, и на мгновение я почувствовала себя одной из слепых на Джемаа-эль-Фна. Я поднималась по ступенькам за Ажулаем, глядя на задники его желтых бабучей. Лестница была узкой и крутой, и моя правая нога испытывала боль при преодолении каждой высокой ступеньки, покрытой кафелем. Когда мы поднялись, откуда-то бесшумно вышла кошка и, прыгнув на ступеньку, стала возле меня.
Ажулай открыл дверь и поставил мои чемоданы посреди комнаты. Он повернулся и посмотрел на меня.
— Все в порядке? — спросил он, и я кивнула, даже не посмотрев на обстановку, но я знала, что у меня нет выбора. В комнате ощущался приятный запах какого-то дерева и свежести.
— Да-да, все очень хорошо, Ажулай. Спасибо.