Елена Арсеньева - Семь цветов страсти
— Спасибо, Труда. Завтра я побеседую со всей прислугой, и мы решим кое-какие вопросы. А пока оставим все как есть. Будь добра, приготовь три спальни и немного прибери в кабинете. Мы собираемся там поужинать.
Горничная с испугом посмотрела на Дикси.
— Но… но ведь в кабинете нет специального стола… и кухарку уже отпустили…
— Не стоит беспокоиться. Я заскочила сюда проездом и не предупредила о визите. Еду мы привезли с собой, а маленький стол возле дивана нас вполне устроит.
Из ванной доносился шум воды и голос Чака, исполнявшего «Санта-Лючию».
— Эй, куколки, никто не хочет потереть мне спину?
Порадовавшись тому, что горничная вряд ли знает английский, Дикси заглянула к нему.
— Мы с Рут прогуляемся по саду, пока здесь все приберут. Присоединяйся, когда отмоешь бензин и приобретешь приличествующую для прогулки по историческим местам форму. — Она полила на взъерошенные волосы Чака шампунь и хотела уйти, но он поймал ее за руку.
— Больше всего в жизни боюсь, когда мыло попадает в глаза. Японская пытка! Но даже в таких обстоятельствах — обрати внимание, маркиза, — у меня абсолютно приличествующая форма, если ты рядом. И в исторических, и в прочих местах.
По мученическому лицу Чака стекала мыльная пена, придавая ему сходство с выколовшим глаза Эдипом, а из воды поднимался недремлющий «перископ». Дикси выдернула руку и быстро выскочила за дверь.
— Ждем тебя у реки, страдалец.
«Ай да Чакки — «неунывающий фаллос»! Он из породы тех героев, что предавались любимому делу под рушащимися стенами Помпеи, доставив радостные минуты грядущим археологам», — думала Дикси, сбегая по широкой лестнице к реке и пытаясь понять во время этой стремительной пробежки, что же происходит с ней самой. После «киносеанса» Сола, оставившего во рту и во всем теле привкус хинина, визит в Вальдбрунн казался ей все менее привлекательным. Радость ценного приобретения померкла, а перспектива сатурналии в декорациях рококо выглядела слишком рискованной. «И что бы этому старому хрычу не остановиться на эпизодах островной идиллии! К чему было демонстрировать кладбищенскую мелодраму с подтекстом шантажа? Возможно, я бы уже в самом деле терла спину Чаку, не вспоминая о горничной, Рут и прочих правилах ледяного приличия… Что же происходит с тобой, Дикси?» Ответ озарил ее ослепительным всполохом, показав на мгновение всю картину целиком. Кажущееся, придуманное, желаемое и реальное заняли свои места, и стало ясно: да, все, что происходит и произойдет сегодня здесь, — всего лишь кино, сценарий которого Дикси, сама того не сознавая, сочинила заранее. Пикничок в поместье — дымовая завеса, скрывающая от ищеек «фирмы» нежную, уязвимую, душераздирающую правду — ее подлинное чувство к Майклу. Вакханалия с Чаком и Рут — пошленькая фальшивка с развратным душком, которую получат мерзкие вымогатели.
Сладкое чувство мщения подхватило Дикси на легких крыльях. Она мчалась вниз по выщербленным, поросшим лопухами каменным ступеням, мимо невозмутимо-равнодушных статуй, беседок с колоннадами, обвитыми плющом, рядов лохматого кустарника, клумб, сохранивших воспоминания о затейливой фантазии садовника. Ступени, пролеты, вазоны — быстрей, быстрей, спасаясь от мучительных мыслей, жалящих, словно осы… Теперь она знала, что делать.
— Эй, за тобою гонится осиный рой? Прихвати-ка меня, красавица! — Рут со смехом присоединилась к Дикси, и, пролетев решетчатый тоннель, сплошь покрытый ковром вьющихся роз, они врезались в спускающийся к реке луг. Соломенные шляпки вспорхнули за спинами, подвязанные лентами, отброшены сумки — они кружились, взявшись за руки, проскальзывая взглядом карусельную панораму изогнутого берега, голубой водной глади, лесов, холмов, июльского бледного неба, уже наливающегося предзакатной желтизной… И рухнули в траву, переводя занявшийся от восторга дух…
— Как здорово, что я прихватила шляпки! Костюм значит так много — создает колорит, настроение, даже меняет что-то внутри… Я чувствую себя героиней Ватто — розовогрудой жеманницей, готовой отдаться козлоногому Фавну, — а ведь только от этой атласной ленточки! — часто дыша, сообщила Рут.
— А я уже начинаю ощущать ответственность хозяйки, подмечая разрушения. Превращаюсь в этакую мощную старушенцию с усиками, муштрующую по утрам прислугу и каждый вечер пересчитывающую фамильное серебро… Боюсь, дальновидная Клавдия свалила мне на плечи непосильный груз. В таком доме лучше быть гостьей… Постой, а может, вообще со стороны покойной это была воспитательная акция — превращение заблудшей овечки Дикси во владелицу исторического объекта?
— Перестань! С твоим теперешним капиталом всегда можно на кого-нибудь перевалить ответственность, пользуясь только «цветочками»… Теперь тебе надо выйти замуж… — размышляла Рут, глядя в небо. — И знаешь, я уже подобрала кандидатуру: кузен, твой русский кузен…
Она привстала, чтобы заглянуть в лицо Дикси, и та тут же положила ее на лопатки.
— Не смей лезть в мою жизнь!
— Ох, извини, не думала, что шутка окажется настолько серьезной! — поднялась, отряхивая свои шелка, Рут.
— Эгей, вот и я, девочки! — Размахивая полотенцами, к подругам несся Чак. Он был в одних трусах, явно рассчитывая окунуться. — Вы что, еще не плавали? Зря, место сказочное. Экологически чистое.
В доказательство он расплющил слепня у себя на щиколотке.
Они подошли к воде и замерли от умиления: к овальной запруде спускались каменные ступени, под склоненными ивами, в прибрежной темной воде желтели кувшинки. Не успела Рут сочинить что-нибудь элегическое, как мощное тело Чака, поднимая снопы брызг, разбило зеркальную гладь. Он плавал, нырял, фыркал, не переставая манить дам.
— Ну что, розовогрудая жеманница, козлоногий Фавн ждет тебя, — подмигнула подруге Дикси. — Как же твое чувство стиля — вакханалия начинается! Живее в воду!
— И верно — удержаться трудно. — Рут сбросила платье и трусики (в бюстгальтере она не нуждалась) и, небрежно скручивая на макушке волосы, стала медленно входить в воду.
«Ай да закомплексованная ледышка! — изумилась Дикси. — Верно говорят: в тихом омуте черти водятся».
— Не так уж и тепло… — ворчала северная наяда, словно не замечая выжидающе замершего в паре метров от нее парня.
Одним прыжком преодолев расстояние, Чак схватил белокожую речную нимфу сильными волосатыми руками. На мгновение они оба ушли под воду, а когда вынырнули, испуганный визг Рут огласил мирную окрестность.
Дикси присела на крепенькую деревянную скамью, отполированную до блеска с одного края — видимо, дерево хранило память о баронессе, любившей посиживать здесь в предзакатные часы. Наследнице Клавдии фон Штоффен сразу стало ясно это, потому что именно отсюда открывался великолепный вид на опускающееся за холмы солнце. Поверхность реки осыпали оранжевые отсветы, весь воздух насытился почти осязаемой солнечной пылью, вызолачивающей все вокруг — деревья, песок, стены гордо возвышающегося на пригорке дома, сложенные на коленях руки Дикси с наспех собранным букетиком ромашек и тела тех двоих, что подобно мифологическим персонажам резвились в темной воде запруды. Мокрые волосы покрывали тело Рут до пояса, в маленьких торчащих грудях было что-то девственное, непорочное. Она казалась особенно нежной и чуть ли не прозрачной рядом с бронзовым Чаком.
