Елена Арсеньева - Семь цветов страсти
Обзор книги Елена Арсеньева - Семь цветов страсти
В отчаянии Дикси Девизо заключает рискованный контракт: в течение полугода за ней постоянно будет следить камера. Но молодая женщина и не догадывается, что играет свою последнюю, трагическую роль. И только необыкновенная любовь, которая дается избранным, помогает Дикси спасти свою жизнь и обрести настоящее счастье.
Елена Арсеньева
Семь цветов страсти
Пролог
Вот уже почти неделю в небольшом кинозале римской Академии искусств собираются восемь человек. С утра до вечера они смотрят отрывки из старых и новых фильмов — от высокохудожественных лент до откровенного порно. Трое, восседающие перед светящимся экраном, оживленно обмениваются репликами; остальные, рассеянные в темноте пустых рядов, погружены в сонное молчание. Женские лица — кукольные и демонические, юные и зрелые, окруженные ореолом славы и едва известные — настолько примелькались, что «великолепная восьмерка», закрывшаяся в учебном просмотровом зале, испытывает тошнотворное пресыщение подобно большому Каннскому жюри.
— Стоп, назад! Еще раз сцену в австрийском борделе, — рванулся из кресла Заза Тино — средний в передовом трио. Мужчина и женщина на экране вернулись в исходное положение. Стройный эсэсовец с сумасшедшими светлыми глазами сделал шаг к испуганной блондинке, протягивая перед собой могучие мосластые лапы. По залу пронесся мученический вздох утомленных просмотрами зрителей, но перечить Тино никто не посмел.
Зазу Тино знали как удачливого кинорежиссера, феноменального наглеца и человека редкой деловой хватки. Его называли Шефом, а в душе считали мерзавцем и плутом. С первого взгляда было очевидно, что Заза Тино — яркая личность, отменный образец смешения итало-греческих кровей. Над оливковым лицом с резкими чертами деревянного арлекина дыбилась смоляная с проседью шевелюра. Жесткая вьющаяся растительность кустилась в его ушах, крупных ноздрях, на жилистой шее, открытой воротом фланелевой рубашки. Отдельные волоски торчали даже по костистому носовому хребту, придавая ему сходство с ощетинившимся гребнем динозавра. Небезразличный к своему внешнему виду, Заза считал некую звероподобность облика признаком истинной мужественности. Он пресекал все попытки личного парикмахера «превратить дикие леса в кастрированные газончики». И никогда не пытался обуздать хорошими манерами свой взрывной темперамент.
Энергично жестикулируя, Тино толкнул сидящего рядом бледного толстяка с аккуратно распластанной поперек плешивого темени жидкой прядью. Руффо Хоган вздрогнул, выронив серебряную бонбоньерку с мятными леденцами, удар металлической погремушки совпал с воплем экстаза на экране. Крупный шатен, сидящий по левую руку от Шефа, хмыкнул, окинув Руффо презрительно-жалостливым взглядом. Боязнь запаха изо рта стала манией маститого теоретика киноискусства с тех пор, как бедняге пришлось просматривать хлынувшую на экраны «чернуху» — кинофильмы, изобилующие отвратительными натуралистическими подробностями. Сторонник «жесткого» кинематографа, авангардист Хоган оставался на самом деле нежнейшим существом, приходящим в панику от медицинского шприца. Как только Шеф начал вторично прокручивать ролик сексапильной французской актрисульки, Руффо поспешил освежить дыхание ментоловой подушечкой. Он понял, что настал момент заключительной дискуссии, в которой немаловажную роль играл его голос.
Феноменальное чутье никогда не подводило известнейшего и опаснейшего среди знаменитых критиков. Рыхлый, деликатный, с теми особыми модуляциями в голосе, которые выдают гея, Хоган «делал погоду» в киномире Европы, успешно распространяя свое влияние на территорию Голливуда. За глаза Руффо Хогана называли так же, как и в официальных речах, — гениальным, сопровождая этим эпитетом прозвище «стервятник-хамелеон». Все знали, что могучую убойную силу, позволяющую влиятельному критику уничтожить любую процветающую репутацию, можно купить. Правда, несгибаемая принципиальность «стервятника-хамелеона» стоила очень дорого и многим была не по карману. Шеф мог себе позволить купить голос Руффо, особенно отважившись на столь дерзкое предприятие. Польщенный предоставленной ему ролью концептуального лидера группы, Руффо даже позволил Тино некоторое панибратство, основанное якобы на старинной дружбе. Но в последние дни он часто жалел об этом, испытывая физический дискомфорт от соседства с беспардонным «козлом».
Когда на экране вновь появилось лицо синеглазой шлюхи, лежащей под осатанело берущим ее офицером СС, Тино саданул соседа локтем в бок.
— Ну, что скажешь, умнейший? Высший пилотаж — запредельные глазки!
— Я все давно заметил, Заза, — поморщился Руффо, демонстративно отодвигаясь в сторону. — Честное слово, ты и сам на нее сразу запал, но все еще топчешься в нерешительности, как деревенский жених.
— Заза, у тебя дьявольский нюх на дорогие штучки. В этой грудастой телке что-то есть, — поддержал Шефа продюсер Квентин Лизи — самый молчаливый представитель ведущей тройки.
Он предпочитал высказываться последним, поскольку от его слов зависела решающая деталь — затейливая закорючка в чековой книжке, обеспечивающая жизнеспособность всего предприятия. Монотонно, как для протокола, Квентин добавил:
— В актрисе чувствуется надлом, просветленный трагизм, притягивающее обаяние подлинности.
Шеф одобрительно сжал плечо Квентина, шумно вздохнул и хлопнул в ладоши:
— Кончили. Все сюда!
Пятеро заметно повеселевших мужчин из задних рядов подтянулись к лидерам.
Зоркие глаза Зазы Тино пробежали по застывшим в ожидании лицам.
— Что, парни, остановились на объекте Д. Д.? — В голосе Шефа слышалась какая-то подковырка. Руффо принял в кресле барственно-небрежную позу и ловко подхватил брошенный ему «мяч»:
— Мы назвали себя экспериментаторами, а это значит — выбрали дорогу проб, ошибок, сомнений, дерзаний… Мы отказались от однозначности, покоя правильных решений…
— Помилуй, Руффо! Здесь не международный конгресс кинематографистов! — Тино живописно воздел руки к светящемуся потолку. — Умоляю, говори прямо: да или нет?
Хоган устало опустил веки и произнес подчеркнуто снисходительно:
— Если тебе угодно превратить творческую дискуссию в производственное голосование, изволь: я — «за».
— Считаю своим долгом заметить, — вкрадчиво, но напористо вклинился в разговор Квентин, — что кандидатура Д.Д. не соответствует одному из важнейших требований, сформулированных почтеннейшим собранием. — Дремавший во время просмотров продюсер успел все основательно подсчитать и счел необходимым проявить осторожность. Он скользнул по волосатому носу Тино брезгливым взглядом и задумчиво прищурился.
На подобные мимические упражнения в бытность киноактером Заза, как правило, отвечал прямым ударом в челюсть. Он прославился в серии боевиков о лихом комиссаре полиции, но оказался слишком умен и тщеславен, чтобы плясать под чужую дудку. Перессорившись со всеми приглашавшими его режиссерами, Тино начал снимать сам. По мере преуспевания на режиссерском поприще Тино становился совершенно невыносим, тираня рвущихся в его фильмы известнейших актеров. Теперь, с его именем и деньгами, «буйный грек» мог позволить себе на съемочной площадке все что угодно — непотребную ругань и даже рукоприкладство. Четыре актрисы, снявшиеся в «звездных» фильмах Тино, поочередно становились его женами. Все они после скандальных бракоразводных процессов остались ни с чем. Для пятидесятивосьмилетнего холостяка начался период интрижек и сплетен, свидетельствующих о мужской несостоятельности и творческом застое.
