Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

— Спроси меня о грехе, Рори, — рычит он мне на ухо, покусывая мочку.

— Расскажи мне грех, — стону я, в отчаянии двигая бедрами, но он толкает меня обратно на кровать.

— Мысль о том, чтобы трахнуть тебя, была настолько доминирующей весь день, что по дороге домой у меня был бешеный стояк.

Я стону, чувствуя, как его длина раскрывает меня, когда он медленно входит в меня. Это плавно и медленно, что резко контрастирует с твердостью в его голосе.

Я зажимаю ладонью его подбородок и прижимаюсь губами к его губам. Моя нижняя часть тела горит, коктейль из боли и удовольствия разливается по моим венам, как наркотик.

— Расскажи мне ещё что-нибудь, — прошу я.

Он проникает глубже, заполняя каждый дюйм меня, ускоряя темп своих толчков, когда утыкается носом в мою шею.

— Те маленькие трусики, которые ты оставила в моем самолете, я дрочил на них их столько раз, что сбился со счета.

— Да?

— Да, — ворчит он. — И на тот дурацкий лифчик в комплекте.

Я стону под его тяжестью, и с каждым грязным грехом, который он шепчет мне на ухо, его бедра трутся о мои, распространяя горячий жар от моего клитора до самой сердцевины.

— Я убил Макса, потому что ненавидел, как он прикасался к тебе.

— У меня никогда не было девушки, не говоря уже о том, чтобы изменять ей. Мне просто нужно было, чтобы ты возненавидела меня.

— На Хэллоуин мне пришлось съехать на обочину и подрочить в машине при мысли о тебе, потому что я не мог дождаться, чтобы вернуться домой.

Фейерверк шипит и взрывается, зажигая огнем каждое нервное окончание. Я разрываюсь, застряв в отчаянном раздвоении между желанием, чтобы это чувство никогда не кончалось, и отчаянной погоней за освобождением. В конце концов, последнее побеждает, и мой оргазм взрывается изнутри, посылая неконтролируемую дрожь по каждому мускулу и каждой конечности. Анджело замирает, член дергается внутри меня, зачарованно наблюдая, как его имя паническими волнами слетает с моего языка.

— Черт, — стонет он мне в рот, замедляя свои толчки. — Это было самое горячее, что я когда-либо видел, — прикусывает мою нижнюю губу. — Ты самая горячая девушка, которую я когда-либо видел.

Его горячая, липкая сперма скапливается между моих бедер, он переворачивает меня так, что я ложусь у него на груди. Его сердцебиение тяжелое и учащенное, под стать его затрудненному дыханию.

— Я тоже тебя люблю.

Подо мной он застывает. Перестает чертить круги на моей пояснице. Я в таком тумане, что слова слетели с моих губ, как шоколад в теплый день. Мое сердце бьется раз, другой. Но потом я понимаю, что совсем не хочу брать свои слова обратно.

— Хорошо, — рычит он мне в макушку. — Потому что я только что понял кое-что действительно чертовски плохое.

Волосы у меня на затылке встают дыбом.

— Что? — шепчу я.

— Мы не пользовались презервативом.

Следующая неделя проходит в тумане секса и греха. Иногда он трахает меня медленно и чувственно, и я смакую каждый толчок, лижу и посасываю, запечатляя их в памяти. Иногда он трахает меня жестко и неистово, своим ремнем или рукой, или и тем и другим, оставляя свой след на моей заднице и горле. После этого он нежен, делает мне ванночки и втирает лосьон в самые чувствительные места, что я люблю почти так же сильно, как сами шлепки.

Мне разрешено навещать своего отца, когда я захочу, при условии, что люди Габа будут сопровождать меня. Ограничений по времени нет, и, к счастью, Мелисса и остальная команда по уходу плавно перешли на зарплату Анджело. Когда Анджело работает, иногда Тейси заходит ко мне, и мы смотрим фильм или листаем журнал в поисках вдохновения для дизайна обновленного дома. Он настаивает на том, что я могу делать с этим домом все, что захочу, и я не уверена, то ли это потому, что он хочет занять меня и отвлечь, то ли он хочет избавить каждый дюйм дома от своего отца. Дом все ещё полностью не обжит, но он не кажется удушающим, как в особняке в Бухте. Я чувствую себя как дома, а не в тюрьме, со шкафом, полным моей собственной одежды, и никакая озлобленная Грета не заставляет меня носить слишком маленькие размеры. Никаких официальных ужинов, только пицца или паста, свернувшись калачиком на диване, это чистое блаженство.

Наступает вечер пятницы, я сижу на кровати, скрестив ноги, и создаю план для игровой комнаты, когда Анджело проскальзывает в дверь. Мое сердце бьется с удвоенной силой, как всегда, когда он возвращается домой. Это смесь облегчения от того, что он вернулся целым и невредимым, и волнения от того, что я могу почувствовать его тепло рядом с моим.

Он ослабляет галстук и устраивается позади меня, перегибаясь через мое плечо, чтобы полюбоваться моей работой.

— Когда ты перестанешь приклеивать и резать, а начнешь по-настоящему заказывать мебель?

— Когда ты согласуешь мои идеи!

Его смешок глубокий и хриплый.

— Я уже говорил тебе, детка. Что бы ты ни захотела сделать, мне это понравится.

— Ммм, — я извиваюсь в его объятиях и нежно целую его в губы. — У тебя сегодня хороший день?

— Он ещё не закончился.

Мое сердце замирает на несколько секунд, но я стараюсь придать своему тону беззаботность.

— Нет?

— Не-а. У меня встреча с начальником порта в Ржавом якоре.

— О.

— Хочешь пойти?

Мое разочарование немедленно перерастает в возбуждение.

— По-настоящему?

— Да, ты дружишь с девушкой, которая там работает, верно? Это территория Ямы, и мои люди будут там.

— У-у-у! — я вскакиваю на ноги, пинком отбрасывая стопку журналов в сторону.

Анджело откидывается на подушки, с удивлением наблюдая за мной.

— Черт возьми, можно подумать, я веду тебя на бал.

— Больше никаких балов, пожалуйста, — стону я, ныряя в шкаф и снимая с вешалки пару джинсов.

— Я никогда больше не хочу видеть бальное платье.

— Договорились, — протягивает он, поднимаясь на ноги и шлепая меня по заднице по пути к двери. — Встретимся внизу.

Пять минут спустя он ждет меня у подножия лестницы со стаканом в одной руке и одеждой в другой.

— Возьми, — требует он, протягивая мне стакан. — Это горячее какао.

Я прижимаю его к своей груди.

— Ты приготовил это для меня?

— Да, — мрачно бормочет он. — Но я, черт возьми, не шеф-повар. Нам нужна кое-какая помощь, нескольких горничных и ассистентки будет достаточно. Шарф, — он обматывает его вокруг моей шеи и крепко затягивает. — Шапка, перчатки, пальто.

— Господи, Анджело. Мы идем в бар, а не кататься на лыжах.

Он набрасывает пальто мне на плечи и тянет за лацкан, притягивая меня для глубокого поцелуя.

— На улице холодно.

— Кто бы мог подумать, что Дон Коза Ностры может быть таким милым?

Он наклоняется, чтобы обхватить мою ягодицу, и сильно сжимает.

— Ещё раз скажешь это, и я напомню тебе, что это не так, — рычит он с огоньком в глазах.

Машина уже прогрета, и, проскальзывая внутрь, я с надеждой заглядываю в бардачок. Конечно же, Анджело добавил в него немного британских Wine Gums, которая мне так нравится. Его рука тяжелая и собственническая на моем бедре, пока мы проезжаем небольшое расстояние, окруженные двумя машинами с людьми Габа внутри. Подъезжая к Ржавому якорю, я чувствую покалывание в груди от волнения, я чувствую себя почти так, словно снова стала нормальной. Не провожу пятничный вечер за душным столиком с людьми, которые ненавидят меня так же сильно, как я ненавижу их, а в баре, тусуясь со своими друзьями.

Только на этот раз у меня есть мужчина, который следит за каждым моим движением.

Тепло касается моего лица, как только мы заходим внутрь. Рука Анджело сжимает мою, но я отдергиваю ее в тот момент, когда узнаю знакомое лицо.

— Билл!

Я подбегаю и обнимаю папиного лучшего друга. От него пахнет сигарами и кожей, и на меня накатывает ностальгия по детству. Я не видела его целую вечность. Он по-прежнему навещает моего отца в заповеднике почти ежедневно, но всегда в другое время.