Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

— Поставьте его.

Мой пульс учащается.

Две фигуры в костюмах берут его за руки и тащат по грязи, пока он не оказывается спиной к беззвездному небу. Внизу сильно и быстро бушует море, разбиваясь о скалы. Это звучит как предупреждающий знак, напоминание о том, что никогда не следует подходить слишком близко к краю.

К моему удивлению, Анджело поворачивается ко мне, и даже в темноте я вижу сардоническую ухмылку на его прекрасном лице.

— А ты как думаешь, Сорока?

— Ч-что?

— Он упадет или полетит?

Мое дыхание танцует между нами облачком конденсата. Это затруднительно и тяжело, подпитываемое болезненным шумом адреналина, который бурлит в моих легких. Святой ворон. Мое тело гудит от острых ощущений, от опасности всего этого.

— Упадет, — выдыхаю я. — Провалиться прямо в ад.

Он кивает.

— Будем надеяться, — выдавливает он из себя.

Одним быстрым движением он разворачивает меня так, чтобы я оказалась лицом к церкви позади нас. Старое, обветшалое здание, в котором мужчина, которого я люблю, научился быть плохим. Выстрел звучит громче, чем я ожидала, и белая вспышка света на долю секунды освещает мощеные стены церкви, прежде чем снова погрузить нас во тьму.

Ни крика, ни глухого удара. Только аромат пороха и звон в ушах.

Когда Анджело протяжно шипит, я запускаю руки ему под пальто и крепко обнимаю его. Несмотря на то, что он неподвижен и молчалив, то, как сильно колотится его сердце, выдает его истинные чувства.

— Я люблю тебя, — выдыхаю я в воротник его рубашки. — Очень сильно люблю тебя.

Внезапно мне приходит в голову: какая ирония в том, что Анджело называет меня «Сорокой». Потому что меня привлекают не блестящие вещи, а темнота. И теперь я чувствую, как его темнота отражается от моей, мягко гудит под поверхностью его загорелой кожи. Проходит несколько мгновений, а затем его рука находит мой затылок, зарывается в волосы и наклоняет мое лицо к нему.

— Я тоже люблю тебя, детка.

Он целует меня, отчаянно и безжалостно, прикусывая зубами мою губу. Это поцелуй убийцы, который только что совершил самую большую месть в своей жизни.

Когда он отстраняется, черты его лица становятся немного мягче. Он проводит грубым большим пальцем по моей щеке, его взгляд идеально совпадает с моим.

— Знаешь, моя мама всегда говорила, что хорошее всегда перевешивает плохое, — он сглатывает, кадык подпрыгивает в горле. — Но что произойдет, если мы вдвоём будем плохими? И то, и другое — одна и та же сторона медали?

Я прижимаюсь своим носом к его, улыбаясь.

— Волшебство случается, детка.

Один месяц спустя

Смех Рори доносится из-под двери, заставляя меня остановиться как вкопанный. Вместо того чтобы постучать, я прижимаюсь лбом и улыбаюсь, мое сердце полно ею. За последний месяц этой девушке удалось заполнить каждый дюйм моей души, моего разума и моего дома. Черт, я нахожу ее частички в каждом углу, ее длинные светлые локоны, прилипшие к сиденью моей машины, запах ее духов, когда я вхожу в комнату спустя несколько часов после того, как она уходит.

Я знаю, что грядет война, но с ней я чувствую только мир.

Как бы мне ни хотелось остаться здесь на весь день, у меня есть дела поважнее. Поэтому я стучу, ухмыляясь, когда ее смех переходит в визг. Тейси просовывает голову в щель и хмурится.

— Тебе нельзя здесь находится! Это плохая примета.

Я приподнимаю бровь и втискиваю ногу между дверью и косяком.

— Она уже оделась?

Ее взгляд сужается, опускаясь на мою туфлю.

— Нет. Это срочно?

— Если бы это было не срочно, я бы не тратил свое время на разговоры с тобой.

Драматически вздохнув, она кричит через плечо, и Рори подбегает к двери.

Наши взгляды встречаются, и у меня сжимается горло. Черт, я не знаю, как я собираюсь это сделать. На ней ещё даже не надето свадебное платье, но только от ее прически и макияжа мне хочется пробить кулаком стену, потому что я не могу придумать, как ещё справиться со всеми эмоциями, бурлящими в моей грудной клетке.

Я облизываю губы и недоверчиво качаю головой.

— Иногда мне кажется, что я вызвал тебя из эротического сна.

Она смеется восхитительным горловым звуком, к которому я быстро пристрастился.

— Ты же знаешь, что тебе нельзя видеться со мной до церемонии. Это нетрадиционно.

— Мы не совсем традиционная пара, детка.

Ее улыбка всезнающа, наша собственная маленькая паутина греха и тайн безмолвно обвивается вокруг нас. Она знает, что я прав. От кражи ее у моего дяди до порки за ее грехи — мы никогда не были нормальными. Черт, даже то, как я сделал предложение, было ненормальным. Это было в постели, после особенно долгой ночи траха, и желание приковать эту девушку к себе навсегда стало всепоглощающим. Я не просил ее выйти за меня замуж, я, черт возьми, умолял, а потом позволил ей самой выбрать кольцо. Все, что я хотел сделать, это подарить ей самый большой бриллиант, какой только мог достать, громкий и гордый знак того, что она моя, но я знал, что ей это не понравится. Ей хотелось чего-то простого, что гармонировало бы с ее брюками для бега и толстовками большого размера.

— Ты собираешься сказать мне, чего ты хочешь, или собираешься пялиться на меня весь день? — спрашивает она, сверкая глазами из-под накладных ресниц.

Я стискиваю челюсть, не обращая внимания на ее дерзость, потому что сегодня у меня есть дела поважнее, чем отшлепать ее.

— Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

— Но…

— Это будет быстро, я обещаю.

Бросив взгляд через плечо, она выходит из комнаты и берет меня за руку, позволяя мне провести ее через холл и вниз по лестнице. Это здание постепенно превращается в дом, наш дом, каждый уголок которого украшен штрихами Рори. Мы подходим к задней двери, я закутываю ее в свою большую парку и вывожу на декабрьский холод.

— Святая ворона, — ворчит она, обхватывая себя руками. — Жаль, что я не выбрала платье с рукавами. Напомни мне ещё раз, почему мы не дождались летней свадьбы?

В ответ я поднимаю ее, заключаю в объятия и несу в дальний конец сада.

— Я не собирался ждать ещё неделю, чтобы жениться на тебе, не говоря уже о целом гребаном сезоне. Закрой глаза, — бормочу я в макушку ее волос. Мы проходим мимо пруда, на строительстве которого она настояла, и маленькой хижины для наблюдения за птицами, которая выходит на него. Когда мы добираемся до места назначения, маленькой ниши, покрытой кустарником, прямо в глубине сада, я осторожно опускаю ее на землю и разворачиваю.

— Хорошо, теперь ты можешь открыть их.

Она открывает веки. Ахает. И тут же мое сердце вздрагивает от того, что ее спина прижимается к моей груди.

— Это действительно…?

— Да, — ухмыляюсь я, проводя ладонями по всей длине ее рук. — Это телефонная будка с утеса.

— Но… как?!

— Не беспокойся о деталях. Смотри, — я открываю дверь и втаскиваю ее внутрь. От наших теплых тел и дыхания через обшитые панелями окна сразу же поднимается пар. Не говоря ни слова, я поднимаю трубку и прикладываю к ее уху, наблюдая, как на ее лице появляется неподдельный восторг, когда она слышит автоматическое сообщение голосовой почты на другом конце линии.

— Она не подключена к настоящей горячей линии, это копия с частным подключением, только для тебя.

Она смеется, сдерживая эмоции.

— Я не знаю, что сказать.

— Это стоит того, — говорю я в ответ, щелкая её по идеальному носику-пуговке.

Я знаю, как сильно она скучает по признаниям в своих мелких грешках, но отныне они всегда будут только такими — мелкими. Потому что любой настоящий грех, который она захочет совершить, я сделаю за нее. Мне удалось в какой-то степени заполнить пустоту, позволив ей прослушать сообщения, поступающие на горячую линию, которые она находит увлекательными. Раз в неделю мы сворачиваемся калачиком на диване после ужина и нажимаем «воспроизвести», обещая, что она выберет грехи, о которых я расскажу своим братьям в последнее воскресенье каждого месяца.