Влюбляться запрещено (СИ) - Тодорова Елена

«Ничего не будет», — перевожу с альфа-центаврского на русский.

«Ничего не может быть», — вторит словам Немезиды проснувшийся было здравый смысл.

Катастрофически поздно все догоняю.

Жив ли я? Мертв?

Когда разваливается несущая часть, в реактивном темпе силюсь перестроиться, закрыться, сражаться… Стоять!

Стоять, блядь.

Стоять.

— Я незаслуженно тебя уважал, Филатова. Ты не стоишь и десятой части того, что от меня получала, — подытоживаю твердо, с вполне искренним отторжением выпуская ее руку и отшагивая назад.

Лицо А.Г.Н.И.И. остается спокойным. А вот взгляд… сулит мне геенну огненную.

— А я тебя и вовсе никак не уважала. Всегда вытирала о тебя ноги, Нечаев. Имела тебя только так, — выписывает налегке. — Кстати, познакомься… Михаил. Мой партнер на вечер.

Сердце с адской болью сжимается. Отзывается, мразь, той самой камерой, которая не пашет, но, сука, напоминает о себе больше трех остальных.

Не смотрю я на Михаила. Показательно игнорирую. Запихнув дрожащие руки в карманы брюк, усмехаясь Королеве, замечаю лишь у нее на плече пальцы, которые жажду выдернуть из суставов и скормить собакам.

— А фамилия у Михаила случайно не Куколд?

Как фанатка Шекспира, не понять иронию гениальная Филатова не может, но стоит отдать ей должное, и тут сохраняет лицо.

— Миша не боится ответственности. На него во всем можно положиться.

Боль за грудиной нарастает. За считанные секунды возникает одышка. Скрывая ее, перебиваю все хохотом.

— Именно поэтому он пару минут назад стоял и ссал в штаны. Не шевелился, блядь, пока ты не поманила, как щенка! Такого ты хотела? Поздравляю!

Немезида вспыхивает, но отразить выпад не успевает. Мешает появление ее собственного отца.

— Отойди от моей дочери, сволочь! Забирай свое шампанское и проваливай! Сейчас же!!!

Какой-то сраный водевиль, однако на него я реагирую.

Ухмыляясь, по-скотски отмечаю:

— Ай-й… Ты смотри, рассмотрел. Мала-дца.

А дальше водевиль превращается в бредовый сон с температурой сорок. Все немного теряются, потому как музыка обрывается, и на большом клубном экране включается видеозапись самых позорных фейлов [51] Немезиды. Я, конечно, не в курсах, как так получилось, но она, судя по направленному на меня взгляду, уверена, что это сделал именно я.

Да пошло оно все к ебаной матери!

Долго размахивать кулаками возможности нет. Выкинут же. Есть лишь один шанс, как пел Эминем. Один удар. И я его просчитываю, вкладывая в движение все свои эмоции, все чувства… Михаил уходит, располовинивая спиной кислотный баннер клуба, часть толпы и основание сцены.

Нащупываю в кармане цепочку с кулоном сердечком, которые выкупил после дебильной рекламы, потому что чертова хрень побывала во рту Королевы. Ей же под ноги швыряю.

— С праздничком, нелюбимая, — выплевываю. — Цветов не дождешься. У меня все.

И сливаюсь.

Жив или мертв?

Шагая по деревянному настилу, еще одну пуговицу расстегиваю. И еще одну. Похрен, что до середины торса добираюсь. Сердце отходит в мир иной с такой мощью саморазрушения, что кажется, намеренно оставит после себя пустой и, конечно же, деформированный корпус.

Сука.

Это настолько больно, что дышать доводится с паром, оттяжкой, хрипом, просвистами и дребезжанием. Раненый зверь и тот стабильнее держится. Мышцы от судорог сбиваются комками, каменеют, рвутся.

Одну руку в карман. Вторую сжимаю в кулак.

Кровь с костяшек стираю уже на месте. Полотенцем, когда с ломаной улыбкой берусь за шампанское. Разлив шипучее по бокалам, высаживаю две порции своего.

— У говнозистов был? — толкает Яббаров, едва девчонки ускакивают танцевать. — Че там натворил, что так вштырило? Еб, тебя аж трясет!

Не трясет, а подкидывает.

Перед глазами все плывет, но я снова ухмыляюсь.

— Закончил все, — толкаю, подмигивая.

— О как… А дальше что?

— Дальше — Эмилия, — обозначаю с жирным намеком.

— Одобряю, — крякает Яббар.

Открывает рот, чтобы стянуть с деревянной шпажки кусок шашлыка, но едва успевает метнуть взгляд в сторону, рука с едой обвисает. Рот так и остается открытым. Глаза расширяются.

Я поворачиваюсь в том же направлении, когда зарвавшаяся в наш клуб, мать ее, А.Г.Н.И.Я. разбивает о колонну презентованную мной бутылку брюта.

«Титаник» спустили на воду?..

И этим, ясен хер, не обходится. Пофиг на шпильки, дизайнерское платье и обманчивую хрупкость… Бросившись в толпу, Филатова на изи тушит человек пять, слаженно заряжая одной с ноги, второй с кулака, третьей с головы, четвертой с колена, пятому с локтя… И так далее.

Примчавшиеся за ней предки в ахуе стынут в арке.

Я и сам не шевелюсь. Не в силах.

— Тебя лишат мастера спорта! — все, что орет бульдог.

— До чего ваш сын нашу дочь довел! Подонки! — горланит следом «Джоли».

И только мой отец влезает. Обхватывая Агнию сзади, уносит с территории клуба. У самого моря отпускает. Придерживая за плечи, говорит что-то, и… дикая пантера, помотавшись в истерике, с рыданиями бросается ему на грудь.

Я…

Я жив или мертв?..

Дело не в Филатовой. Не в том, что она отрезала все пути к себе. Не в том, будет ли у нее кто-то.

Я жив или мертв?..

Влюблен.

Именно в этом дело. Именно из-за этого так разносит.

Всем клятвам вопреки.