Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— Ни капельки, — вру, завожу руки ему на шею и наклоняю к себе. — Откуда ты только взялся на мою голову — так хорошо без тебя было, Тай.

— А я пиздец соскучился, — уже без намека на веселье, а только с нажимом губами на мои губы. Раскрывая меня и трахая языком как будто в наказание за то, что за неправильный ответ это — максимум, на что я могу рассчитывать в ближайшее время.

Внутри самолета — идеальная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом систем жизнеобеспечения. Мягкий, рассеянный свет льется откуда-то сверху, создавая ощущение уюта, но не интимного полумрака. Салон — просторный и лаконичный до аскетизма, если аскетизм может стоить как годовой бюджет небольшой страны. Полированное темное дерево, глубокие кожаные кресла с высокими подголовниками. Пара диванов у боковых стенок, обитых той же мягчайшей кожей, и массивный журнальный столик между ними. Все в сдержанных, благородных оттенках графита и слоновой кости. Никакого золота, никаких показных «цацек» — только безупречный вкус и качество, кричащие о статусе громче любых бриллиантов. На столике — ваза со свежими ягодами, орехи в хрустальной пиале, несколько бутылок дорогой воды, стопка влажных салфеток в индивидуальных упаковках. Идеальный порядок, не пафос, а именно статус. Тот самый, который не нужно доказывать.

— Ты все-таки решила не разорять меня с порога, — комментирует Вадим, кивая на мою сиротливую сумку, которую один из служащих уже незаметно унес куда-то вглубь салона. Он опускается в одно из кресел, и оно тут же принимает его, словно было создано специально под его великанские габариты.

— Оставляю себе пространство для маневра, — стараюсь, чтобы голос звучал как можно более непринужденно. Сажусь напротив, и кресло действительно невероятно удобное. Черт, даже слишком удобное. — Вдруг ты будешь плохо себя вести, и я назло потрачу все в первом же бутике на Пятой авеню. На какую-нибудь совершенно бесполезную, но очень дорогую ерунду.

Он усмехается, откидываясь на спинку и вытягивая длинные ноги. Уголки его губ чуть приподнимаются, а в глазах пляшут знакомые смешинки. И я снова, уже в который раз за эти несколько минут, чувствую этот невероятный, почти болезненный контраст: он — абсолютно спокойный, расслабленный, будто летает на личных самолетах каждый день (что, по сути, так и есть, идиотка!), а я — девочка из разбитого прошлого, которая впервые садится в частный джет и до сих пор подсознательно уверена, что ее высадят за неправильную осанку.

Появляется стюардесса — молодая женщина с приятной улыбкой и четко поставленными движениями. Безупречный макияж, строгий, но элегантный костюм. Она предлагает напитки, и я, как последняя дура, снова прошу просто воды. Хотя внутри все колотится так, будто я лечу не в Нью-Йорк, а еду на очередной допрос к Гельдману.

От этой мысли по спине пробегает холодок, и я незаметно сжимаю кулаки.

Нужно расслабиться. Нужно хотя бы сделать вид, что я в своей тарелке.

— У тебя вид, будто это как минимум допрос с пристрастием, а не перелет, скажем так, в повышенном комфорте, — замечает Вадим, не отрываясь от планшета, который успел материализоваться у него в руках. Он даже не смотрит на меня, но чувствует мое напряжение так, будто оно висит в воздухе плотным облаком.

— Это не «повышенный комфорт», — фыркаю я, пытаясь скрыть нервозность за сарказмом. — Это как минимум «кресло Бога». Или его очень богатого заместителя. У меня стойкое ощущение, что если я нажму не ту кнопку, то случайно отсоединю крыло.

— Не бойся, даже мне не доверяют управление такими кнопками, — его ответ прилетает мгновенно, без тени улыбки, но я слышу в его голосе скрытую насмешку. — Для этого есть специально обученные люди. И автопилот. Расслабься, Барби. Постарайся… м-м-м… получить удовольствие.

Последнее все-таки приправляет мимолетным взглядом, даже не пытаясь делать вид, что намеренно провоцирует.

Я закатываю глаза, изображая вселенскую обиду, но внутри немного отпускает. Его спокойствие, его умение вот так, парой фраз, снять напряжение — это как якорь. Даже когда хочется нервно хихикать, как психованная школьница на первом свидании, или забиться в угол и сделать вид, что меня здесь нет.

Двери закрываются с тихим шипением, отрезая нас от внешнего мира. Самолет плавно трогается, выруливая на взлетную полосу. Я цепляюсь пальцами в подлокотники, хотя и стараюсь делать это незаметно. Вадим по-прежнему поглощен своим планшетом. Взлет почти не ощущается — лишь легкое ускорение, плавно переходящее в набор высоты. Никакой тряски, никакого рева двигателей, как в обычных самолетах. Только мягкое, уверенное движение вверх.

В небе все иначе. Когда мы набираем высоту и облака остаются где-то далеко внизу, салон наполняется ярким солнечным светом. Полет почти невесомый. Стюардесса предлагает обед — меню выглядит как в мишленовском ресторане. Я выбираю что-то легкое, почти не чувствуя вкуса. Вадим ест с аппетитом, изредка бросая на меня короткие взгляды. Мы почти не разговариваем. Тишину нарушает лишь тихий гул двигателей и шелест страниц моей книги — я предусмотрительно взяла с собой сопливое фэнтези, чтобы хоть как-то отвлечься.

Через несколько часов полета, когда за иллюминатором простирается бескрайняя синева океана, я действительно немного расслабляюсь. Убаюканная монотонным гулом и невероятным комфортом, прижимаюсь щекой к теплому кожаному подголовнику и, кажется, даже немного дремлю. Сквозь сон чувствую, как Вадим укрывает меня легким пледом. Даже в полудреме на глаза наворачиваются слезы от того, какой он чертовски идеальный.

— Разбудишь меня за полчаса до посадки, — бормочу сонными губами. — Хочу успеть потрахаться в воздухе.

Но в итоге он будит меня уже когда за стеклами иллюминаторов сгущаются сумерки.

— Ты проспала почти всю Атлантику, Барби. Через пару часов будем есть крабов с видом на Манхэттен. — Он улыбается, протягивает мне чашку с ароматным кофе.

Я все еще в расфокусировке — сонно моргаю, пытаясь зацепиться за него взглядом, но почему-то первым делом «цепляюсь» за аромат парфюма, посаженный на его собственный офигенный запах.

— А можно мне просто огромный гамбургер и шаурму где-нибудь на Таймс-сквер? — зеваю и делаю первый глоток, почти сразу приводящий меня в чувство. — И чтобы вокруг много людей, шума и огней. Крабы — это, конечно, прекрасно, но как-то слишком… предсказуемо для тебя. Спорим, ты дальше пятизвездочных кирпичей и дорогих ресторанов вообще нос не высовывал? А я знаю места, где уличных собак готовят так, что пальчики оближешь.

Тай тихо усмехается, качает головой.

— С тобой, конечно, все не как у людей, Крис. Романтика в стиле «Криминального чтива». Но ладно, я подумаю над твоим скромным запросом. Возможно, после крабов.

Мы начинаем снижение. За иллюминатором сквозь разрывы в облаках проглядывают огни большого города — бесконечное ожерелье, рассыпанное по темной земле.

Нью-Йорк. Я прожила здесь почти два года. Я люблю этот никогда не спящий город. Я планировала вернуться сюда, как только разрушу Авдеевскую красивую жизнь — и потеряться, чтобы меня больше никто никогда не нашел. А теперь мне адски страшно сюда возвращаться — и в голове ноль причин, откуда взялась эта паника.

Приземляемся мягко, почти неощутимо, в семнадцать с небольшим по местному времени. За иллюминатором — серое небо, влажный, прохладный воздух, который чувствуется даже через стекло, и тянущаяся до самого горизонта суета огромного аэропорта.

Город встречает нас так, как и должен — огромным, чуть усталым, но все еще энергичным дыханием мегаполиса. Когда колеса касаются посадочной полосы, я снова цепляюсь в подлокотники, чувствуя, как ладони мгновенно становятся липкими. Вадим этого, конечно, не видит. Или, как всегда, делает вид, что не видит, чтобы не смущать меня еще больше.

Мы на месте.

От аэропорта до отеля едем чуть меньше часа. Нью-Йорк встречает влажным, хмурым воздухом, плотно запакованным в пробки, шум и мелькающие огни. За окном мелькают вывески — знакомые, почти родные. Я узнаю перекресток у Мэдисон-авеню, вижу вывеску в Soho, где когда-то покупала любимые джинсы. Площадь Колумба, выглядывающую из-за машин тень Центрального парка.