Глянцевая женщина - Павленко Людмила Георгиевна

Они немного помолчали.

— Ну-с, — после паузы произнес Кронин, поглядывая на пожилую женщину с хитрой усмешкой, — а что вы скажете теперь, располагая кое-какой информацией, о нашем общем деле?

— О! Благодарствуйте! — рассмеялась Елена Ивановна. — Меня, кажется, приняли в элитное подразделение экстра-сыщиков. Что ж, постараюсь оправдать ваше доверие.

Пожилая женщина вдруг быстро вскочила и убежала в комнату.

— Я сейчас! — крикнула она на ходу.

Виктор Петрович даже и не удивился. За время общения с Гриневой он понял, что эта женщина постоянно меняется и в следующую минуту может предстать перед ним в новом обличье. И ее возраст — не помеха, потому что актрисой управляют те образы, которые она пожелает воплотить. Если захочет сыграть юную особу — сыграет, если старуху — то же самое. Тут либо мастерство, либо талант, либо то и другое вместе. Кронину даже показалось, что Гринева вообще не имеет своей телесной оболочки, а только сооружает ее по ходу действия, по мере течения событий ее жизни. Она, пожалуй, сама не замечает, сколь разительно меняется. Это вошло в привычку, а быть может, присуще этой женщине с рождения — кто теперь может утверждать что-либо определенным образом? Наблюдать за ней было весьма занимательно и даже доставляло удовольствие. «Если я встречу девушку с таким же темпераментом, фантазией, с такой же артистической натурой — непременно женюсь, — думал Кронин. — Я буду знать, что она не утратит этих качеств до самой старости, с ней никогда не станет скучно. И главное, она не превратится в наседку, в клушу, в глупую гусыню — словом, не обманет надежд. И у нас будет творческий союз, процесс, а не застой в семейной жизни, когда люди, безмерно скучая, так порой приедаются друг другу, что дом становится тюрьмой. Бр-р-р… Этого я не потерплю!» И тут он вспомнил Валентину. Сердце так больно сжалось, что он сам удивился. Кто ему эта девушка?! Он ее видел в общей сложности час с небольшим. И что? И почему ему так больно? Нафантазировал себе мадонну, увидев пепельные волосы и большие печальные голубые глаза… Но ведь было же это! Она стояла и смотрела так, как мог бы смотреть ангел небесный, спустись он на грешную землю. Просто — и в то же время… Как много было в этой простоте! Душа была! Нечеловеческая нежность. И кротость. Мудрая и всепрощающая. Как же так может быть? Святая дева, а через минуту — вульгарный смех и хриплый голос торговки рыбой. Удивительное дело. Тоже актриса? Все они актрисы. Поди тут разберись. «Наверное, так и состарюсь одиноким», — подумал он.

Размышления Кронина были прерваны появлением некоего персонажа, которого он уж никак не ожидал увидеть здесь. В джинсах, растянутой футболке и с растрепанными волосами на него в упор смотрела явно пьяненькая девица. Нет, конечно же, это была хозяйка дома, но каким-то необъяснимым образом она одновременно являлась и неким весьма знакомым существом.

— Что уставился? — высоким голосом с визгливыми интонациями накинулась на следователя сия экзотическая особа. — Давно не видел, да?

«Валентина! — ахнул про себя Кронин. — Ну конечно! Вот точно так же — руки в брюки — она стояла на пороге кухни в доме Евгения Леонидовича Шиманского. И эти интонации — ее!»

— Ты по мне не соскучился? — продолжала кривляться «девица». — А я так очень. Как наша доченька? Здорова? Ты зачем же убил ее мачеху? Зачем убил мою сестру, козел? Что молчишь? Отвечай!

— Я не намерен разговаривать в подобном тоне, — неожиданно даже для самого себя ответил Кронин.

— Ах, не наме-е-рен… Фу-ты ну-ты, какие мы интеллигентные! Прямо тошнит. Чего выпендриваешься, козел рогатый? Да, рогатый, не вздрагивай! Как будто сам не знал. Впервые слышишь? Врешь! Все знал! Я тебе отдалась и тут же бросила. Может быть, Юлька и вообще не твоя дочь, потому что потом я… Ладно, это тебя не касается. А уж как наставляла рога тебе моя сестрица Алинушка — это только слепой не увидел бы. Она хотела развестись с тобой — вот ты ее и грохнул. Чтобы квартирка не пропала, да? А то пришлось бы по суду делить жилплощадь. А ты ведь жадненький, наш Буратинка, да? Жадненький, жадненький. Ты потому и не работаешь нигде — чтоб на семью не тратить деньги. Вернее, ты официально не работаешь. Но я узнала где-то ты лекции почитываешь втихаря, опять же картинок из музея натаскал и антикварам толкаешь за доллары. Какую-то книжонку написал и получил за нее денежки, а Алине об этом ни слова. Да ты же криминальный элемент?

— Чушь, — уверенным тоном произнес Виктор Петрович. — Ишь как спокойно говорит… А почему же ты не падаешь тут в обморок? Почему ты не бьешься в истерике и не орешь? Или ты только перед следователями разыгрываешь эту комедию? Со мной не надо притворяться, да? Вот ты такой и есть на самом деле — спокойненький такой преступничек, эгоистик такой мерзопакостный. Признавайся — убил? Ведь у тебя же была баба. Ее платок нашли в прихожей. Весь пропитанный вонючими духами. Мы с Алиной такие духи не покупали никогда. Нам ведь чего-нибудь попроще. А ты нашёл какую-то дорогую шлюху. Из-за нее ты — в и убил Алину.

— Лгунья, — решил вновь подать реплику Кронин.

— Нeсмей меня так называть?

Лже-Валентина топнула ногой и… разрыдалась.

Актриса опустилась на стул, еще поплакала немножко, потом вытерла слезы и посмотрела на следователя. Теперь стало отчетливо видно, что ей больше, чем двадцать пять лет. Гораздо больше.

— Ну, — спросила она, — что получается в результате реконструкции предполагаемого диалога? Кто из них виноват? Мне думается, вы не случайно говорили так спокойно.

— А ведь и правда! — удивленно воскликнул Виктор Петрович. — Я вдруг почувствовал, что истеричность Шиманского наигранна и лжива. Это его прикрытие.

— Да. Маска.

— На самом деле он другой — расчетливый и хитрый.

— Невероятный эгоист.

— Он играл перед нами истерика. Но для чего?

— Чтоб вы подумали, что у него кишка тонка совершить преступление.

— Я в самый первый раз, при первой встрече, заметил, как аккуратно он поставил пакеты с продуктами. И только после этого упал на стул и разрыдался. И поднимался он домой по лестнице спокойно, не бегом, хотя увидел милицейскую машину у подъезда, увидел распахнутую дверь своей квартиры… Мог бы прибавить шагу. Нет! Он шел спокойно, словно знал, что там творится. И выражение лица у него было… никаким. Только увидев нас, он изобразил нечто вроде удивления. И еще… Этот взгляд! Холодный, настороженный. Бьется в истерике, а взгляд холодный. Как это может быть? А вот вы, войдя в образ Валентины, не набросились на меня с кулаками, а неожиданно расплакались. Стало быть, Валентина слабее. А эти обвинения… То, что Алина изменяла ему, развестись собиралась… И прочее… Это что?

— Понесло. Совершенная импровизация. Что отнюдь не исключает ее совпадения с действительным положением вещей. Кое-какие сплетни доходили. Я им не верила, но вот теперь… Само собою получилось так, что эти слухи оформились в подобие действительных событий.

Виктор Петрович тряхнул головой и рассмеялся.

— Вы меня ставите в тупик, — сказал он, с улыбкой глядя на актрису, — мне даже в голову бы не пришло, что может существовать подобный метод расследования преступлений.

— А согласитесь, в этом что-то есть.

— Определенно! Это как реконструкция исторических событий. Но там все знают, что произошло на самом деле, и действующие лица просто воспроизводят эти известные события. А здесь… Вариации на тему с учетом психологии подозреваемых. И вот еще. Если вдруг так окажется, что ваша импровизация по поводу измен Алины и всего прочего соответствует действительности, то… То я уж и не знаю, что сказать… Ведь таким образом возможно и… прорицать!

— Ну наконец-то! — Елена Ивановна со вздохом откинулась на спинку стула. — Хоть один человек на земле признал, что магия театра — это не просто красивая метафора. Вашего батюшку я не сумела убедить. Он признавал за мной только умение мыслить логически. А я в те годы еще менее была способна к этому, чем теперь. Именно магия! Вы совершенно правы. Театр все в себя вобрал. Тут и гипноз, и магия, и еще много кое-чего. Недаром же попы считают актеров сродни нечистой силе. Тут они, правда, ошибаются. И кстати, сами-то чем не актеры? Такого туману напустят в своих проповедях! Такой спектакль поставят — голова у мирян православных идет кругом. Невольно закрестишься. Вот уж воистину магическое действо! Антураж чего стоит — тут и ладан, и шитые золотом одежды священнослужителя, и песнопения, и само украшение храма: иконы, сферические своды высоко над головой… Монументальнейшая постановка! Все потому, что театр — это нечто таинственное, до конца не познанное. Театр — больше чем театр. Шекспир недаром говорил: «Весь мир — театр, а все люди в нем — актеры». Театр — не зеркало. Отнюдь. Это ошибочное мнение. Зеркало просто отражает действительность. А театр воздействует. Он может души очищать, а может гадить в них. Но и это не все! Есть высочайший смысл в разыгрывании любого действа. Скажу больше. Есть Божественный замысел в отношении театра…