Игорь Соколов - Мнемозина, или Алиби троеженца
– Вот, так, Ося, надо жить, – уже снисходительно улыбнулся мне Филипп Филиппович, – конечно, понимаю, что у тебя уже преклонный возраст, но уж если ты решил взять в жены мою дочь, то должен стараться улучшить свою дыхалку, и все остальное!
– Филипп Филиппович, к чему весь этот цирк?! – я как-то рассеянно зевнул, и тут же быстро усадив Филиппа Филипповича на спину, сделал с ним несколько резких приседаний.
– Фу, ты, черт, напугал, – сказал, отдуваясь, Филипп Филиппович, – а форму ты, видно, блюдешь, старикан, по тебе сразу видно!
– Не знаю, о каких формах существования вы говорите, но я еще могу и так! – и я схватил рукой стул за одну ножку, подбросил его, и, поймав, завертел на своем указательном пальце.
– Да, ты я погляжу, циркач! – восхитился моим номером Филипп Филиппович.
– Да, ну, что вы, – рассмеялся я, и тут же, ухватившись двумя руками за спинку стула, распрямил ноги в горизонтальном положении, держась на одних только руках.
– Ну, ладно, я все уже понял, – как-то расстроено вздохнул Филипп Филиппович.
– А еще я могу вот так! – и я встал на двух руках на пол, ноги над собою выпрямил, и прошелся по комнате, слегка вытянув голову вперед.
– Ну, я же сказал, хватит! – рассердился Филипп Филиппович. – Я уже понял, что ты в прекрасной форме!
– А еще я могу! – выкрикнул я, и готов был уже проделать несколько прыжков сальто-мортале, как тут же получил от Филиппа Филипповича сильный пинок под зад, и растянулся перед ним на полу.
– Эх, Филипп Филиппович, не цените вы меня! – пошутил я, хотя в этой шутке была какая-то доля правды.
Потом встал и поглядел в окно, балкона в моей комнате не было, как и рыжего кота, одна только рыжая шевелюра Филиппа Филипповича украшала эту пустую комнату, как грустный символ нашей мучительной жизни.
Глава 29. Крик как звуковой символ человеческой правоты
Опустившись на колени перед Мнемозиной, держащей нашу маленькую Нонночку, я все же был не в духе. Так, лишь раз оказавшись в загородном доме Филиппа Филипповича вместе с Мнемозиной, Капой, Верой и двумя нашими дочками, я никак не мог отделаться от мысли, что квартира Скрипишина была все же чем-то лучше, во всяком случае, в ней ощущался стойкий запах свободы, которого не хватало здесь.
Да и Нонны Львовны, оставшейся со Скрипишиным в его квартире, нам явно не хватало. К Капе каждый день приходило по нескольку врачей, которые ее ощупывали, осматривали, а заодно, каждый день брали на анализ ее мочу и кал, и раз в неделю брали кровь.
– У меня такое чувство, что я нахожусь в какой-то больнице, а не на даче, – жаловалась нам Капа.
– А что ты хочешь, – вздохнула Вера, кормящая в это время грудью Лолочку, – у твоего папашки денег много, а из близких только ты одна, вот он и будет держать тебя всю жизнь как птичку в золотой клетке, а с тобой и нас заодно!
– У меня такое чувство, что я сейчас рожу! – поглядела на всех грустно Капа.
– Главное не унывать, – я приобнял ее, и прижал к себе, – а может нам убежать?! – шепнул я, глядя на всех.
– Да, разве отсюда куда-нибудь убежишь, решетки на окнах и везде охранники, – задумалась Мнемозина, поправляя на Нонночке распашонку.
– Зато у меня есть план, – шепнул я, и все внимательно поглядели на меня.
На следующий день, когда Филипп Филиппович приехал навестить Капу, он вдруг застал такую картину: все трое, Капа, Мнемозина и Вера били меня по голове пуховыми подушками, а я лежал на полу и ревел как несмышленое дитя.
– Старый козел, ты уже в постели начал ссаться! – орала как безумная Мнемозина.
– Вот старая вонючка, – вторила ей Вера и тоже весьма активно прикладывалась подушкой к моей голове.
– Папа, убери его отсюда, я больше не могу его видеть, – обратилась Капа к Филиппу Филипповичу со слезами на глазах.
– Ну, надо же, надо же! – радостно засверкал глазами Филипп Филиппович. – Я так и думал, я так и знал, я еще раньше догадывался, чем все это кончится!
В это время дверь распахнулась, и в комнату вбежали с сумками раскрасневшиеся, и потные, Леонид Осипович с Елизаветой Петровной.
– Охрана, кто их сюда впустил?! – рассердился Филипп Филиппович.
– Но, папа, причем здесь они?! – заступилась за них Капа.
Мнемозина отбросила подушку и кинулась обниматься с родителями.
– Ну, ладно, – успокоился Филипп Филиппович, и сказал вошедшему в комнату охраннику, чтобы он помог мне убраться отсюда.
– Филипп Филиппович, но позвольте хотя бы брюки сменить, а то ведь мочой же пахнут, – всхлипнул я.
– У вас что, недержание? – с сочувствием поглядел на меня Леонид Осипович.
– Фигли его жалеть, – нахмурился Филипп Филиппович, – из-за таких вот старых козлов молодые девки вместе с беременностью инвалидность получают на всю жизнь!
– Да, да, конечно, – вежливо согласился с ним Леонид Осипович, но все равно еще раз, как бы с сочувствием поглядел на меня.
Елизавета Петровна тоже грустно проводила меня глазами, когда меня уводил за собою охранник.
О женах я умолчу, они продолжали выражать на своем лице надуманное презрение. А напоследок, когда мы вышли из ворот, охранник пнул меня ногой по левой ягодице, по всей видимости, исполняя волю своего хозяина, и летел я над землей довольно низко, наверное, к плохой погоде, но главное, о чем я думал в эту минуту, лишь бы у нас получилось все, что было нами задумано.
Вечером этого же дня я, Мнемозина, Вера, Капа, наши дочки и Нонна Львовна со Скрипишиным улетали в Канберру, столицу Австралии. Леонид Осипович с Елизаветой Петровной провожали нас в Шереметьево.
– О, Господи, я даже с внучкой не пообщалась, не посидела, – заплакала Елизавета Петровна, – а все из-за вас! Вам мало одной женщины?! Вам нужен целый гарем?! – крикнула она мне в лицо.
– Мне нужен не гарем, – вздохнул я, – гарем я уже имею! Теперь мне нужна тишина и спокойствие!
– Ну, мама, ну, не расстраивайся так, вы же прилетите к нам через неделю, – утешала ее Мнемозина.
– А мой папашка, наверное, думает, что я сейчас в Большом театре на опере Верди «Аиду» смотрю, – хихикнула, глядя на меня Капа, и обхватила нежно мою руку.
– Интересно, как вас с такими маленькими детишками пустили?! – удивился Леонид Осипович, обращаясь к Нонне Львовне.
– Как пустили, так и пустили, – хмуро отозвался Егор Федотович, помогающий держать Нонне Львовне наших дочек, – за деньги теперь все можно!
– Ты счастлив?! – шепнула мне, мило улыбающаяся Вера.
– Еще бы, – тихо ответил я и почувствовал, как на глазах у меня быстро появляются слезы.
Самолет взревел как бык, уносясь стремительно в небо. Сидящий сзади нас с Капой Скрипишин сразу заохал.
