Линда Холман - Шафрановые врата
— Ажулай. И Баду, — сказала я, как будто они не знали своих собственных имен. — Что… почему вы пришли?
Ажулай рассматривал меня, держа таджине в одной руке. Я прекрасно отдавала себе отчет, как выгляжу: покрасневшие опухшие глаза, волосы спутаны. Я убрала со щеки прядь, влажную от пота.
— Мы принесли вам бенье, Сидония, — сказал Баду. — Но что с вашими глазами? Они… — Ажулай положил свободную руку мальчику на голову, и ребенок сразу же умолк.
— Я подумал, может быть… — сказал Ажулай, а затем замолчал, словно не знал, как продолжить. — Вчера Баду говорил мне… он сказал, что за день до этого вы что-то выкрикнули и упали на землю. Он подошел к вам, но вы только смотрели на него и ничего не говорили. Потом вы встали и… он сказал, что вы были не в состоянии нормально идти и снова упали, но потом все же ушли со двора. Я знаю, что тогда Манон очень огорчила вас. Я прошу прощения за то, что ей пришлось вам это сказать. По поводу Этьена, — добавил он. — К сожалению, Манон не всегда говорит или поступает наилучшим образом.
Повисла тишина. Я что-то выкрикнула и упала? Теперь я поняла, что случилось с моими коленками. Наконец я посмотрела на таджине и сказала:
— Спасибо вам. Но… я думаю, мне лучше побыть одной. Спасибо вам, Ажулай, — повторила я. — И тебе спасибо, Баду.
Ажулай кивнул. Его рука все еще лежала на голове Баду. Он убрал ее и поставил таджине на пол у двери. От него исходил приятный запах — ягненок с абрикосами, розмарин.
— Ну же, Баду, отдай мадемуазель О'Шиа бенье, и мы уйдем.
Я взяла один из маленьких пончиков, которые Баду молча протянул мне. Его маленькая ручка держала длинную связку; я знала, он хотел поделиться этим угощением со мной. Даже за то короткое время, что я была в Марокко, я поняла, насколько гостеприимны эти люди. Какой же невежливой — не имело значения, что у меня на душе, тем более для маленького ребенка — я должна была им казаться!
Мне хотелось одного: лечь в постель, укутаться покрывалом и остаться наедине со своими мыслями.
— Подождите, — сказала я, когда Баду отпустил связку пончиков, и оба мои гостя повернулись. — Нет-нет. Конечно же, вы должны остаться и поесть со мной.
В дверях показался мальчик с графином апельсинового сока и стаканом на серебряном подносе. Он задержал взгляд на Ажулае.
— Ты можешь поставить сок на стол, а потом принеси еще два стакана для моих гостей, — сказала я ему.
Он кивнул, поставил поднос и ушел.
— Проходите, — сказала я Ажулаю и Баду, — проходите и садитесь.
Я подняла таджине и поставила его на стол рядом с соком. Через открытое окно послышался слабый, но настойчивый крик осла. Ажулай и я сели на два имевшихся в номере стула, а Баду залез Ажулаю на колени.
Я сняла крышку с таджине. Пар и густой аромат поднялись над ним.
— Пожалуйста, кушайте. Я… я не знаю, смогу ли я, — сказала я, а Ажулай и Баду принялись есть руками.
Я просто сидела, потому что знала: если я что-то съем, еда не усвоится моим организмом. Ажулай и Баду молча ели, молчание было невыносимым для меня, но не для них.
Вернулся мальчик и поставил еще два стакана. Он снова взглянул на Ажулая, и Ажулай кивнул ему. Мальчик наклонил голову в знак уважения.
Когда Баду наконец покончил с кускусом, ягненком и абрикосами, он съел два маленьких бенье. Когда он потянулся за третьим, Ажулай взял мальчика за руку.
— Достаточно, Баду, — сказал он. — Будет болеть живот. Вспомни, что было в прошлый раз.
Баду, соглашаясь, все еще не мог отвести взгляда от оставшихся бенье.
— Я буду занят несколько часов: есть небольшая работа в саду. Я возьму Баду с собой, — сообщил Ажулай.
Я растерянно кивнула.
— Возможно, вы бы хотели присоединиться к нам.
— Нет, — сразу же ответила я.
Я не могла представить, как выйду на шумную улицу, буду идти между машинами, лошадьми, ослами и толпами людей. Неужели Ажулай не понимает, через что мне пришлось пройти?
— Мсье Мажорель привез несколько новых птиц. Я думал, вам будет интересно увидеть их. — Он говорил со мной, как будто я была Баду, упрашивал как ребенка, и это раздражало меня. Я вспомнила, что так он разговаривал с Манон, успокаивая ее.
— Я сказала «нет», Ажулай. Я не… Я… — Мои глаза наполнились слезами, и я отвернулась, чтобы он не увидел их.
— Трудное время. Я понимаю, — сказал он, поднимаясь. — Мне жаль, что вы проделали весь этот путь, а в результате такое разочарование. Пойдем, Баду. — Он протянул руку ребенку.
— Его смерть для меня — это нечто большее чем разочарование, — тихо сказала я.
Ажулай резко повернул голову.
— Его смерть? — переспросил он.
Я посмотрела на него, и что-то в выражении его лица заставило меня затаить дыхание.
— Да, — отозвалась я, все еще внимательно глядя на него.
— Но… мадемуазель О'Шиа, — произнес он. — Этьен… он не умер. Почему вы так говорите?
Я не могла дышать, не могла смотреть на него. Я переводила свой взгляд с таджине на апельсиновый сок, стаканы. Все это пульсировало, словно в них била жизнь.
— Но… — Я прикрыла рот рукой, затем убрала ее и снова посмотрела на Ажулая. — Манон… она сказала… — я запнулась. — Она сказала, что Этьен мертв. Похоронен на кладбище. Она сказала мне, что он мертв, — повторила я каким-то бесцветным голосом.
Ажулай и я молча смотрели друг на друга.
— Это неправда? — наконец прошептала я, а когда Ажулай покачал головой, из моего горла вырвался звук, какого я никогда раньше не издавала. Мне пришлось снова прикрыть рот, на этот раз двумя руками, чтобы оборвать его.
— Она действительно сказала это вам? — спросил Ажулай. Его губы сжались в прямую линию, и больше я от него ничего не услышала.
— Скажите мне правду, Ажулай. Просто скажите, что же произошло с Этьеном. Если он не умер, где он?
Ажулай долго молчал.
— Это не мое дело, — заговорил он наконец. — Это касается вас и Этьена, вас и Манон, Манон и Этьена. Это не мое дело, — повторил он. — Но для Манон… — он не закончил фразу.
Я протянула руку через стол и положила ему на предплечье. Оно под синим рукавом было твердым и теплым.
— Но почему? Почему Манон так поступила со мной, почему солгала? Почему она настолько ненавидит меня, что вынуждает уехать из Марракеша таким ужасным способом? Я ей ничего плохого не сделала. Почему она не хочет, чтобы я была с Этьеном, почему она дошла до того, что объявила его мертвым? Почему в ней столько ненависти ко мне? — я повторялась и говорила слишком быстро. Все было слишком запутано, слишком невероятно.
