Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер

Что я могла сделать? Как я могла это исправить?

В голове яростно крутились мысли. Мои конечности дрожали, а слезы лились, лились, лились, и я могла поклясться, что прошло всего несколько секунд, прежде чем мы въехали на подъездную дорожку Уитни.

Я попыталась снова.

— Тара, послушай меня…

В ответ на мои слова она выбралась из кабриолета и захлопнула дверь. Я смотрела, как она стремительно идет по дорожке к дому, а я просто сидела с несчастным видом, сломленная, совершенно потерянная.

Собравшись с силами, я вошла за ней в дом и увидела, что Уитни смотрит на второй этаж, куда, должно быть, убежала Тара.

Она нахмурилась и посмотрела на меня.

— Что происходит?

Я покачала головой, в горле клокотал крик.

— Ничего. — Затем я бросилась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и бормоча себе под нос: — Все.

Когда я вошла, Тара сидела на своей старой кровати — теперь эта кровать стояла в гостевой комнате, — ее пальцы сжимали покрывало цвета фуксии, а рядом с ней лежала моя фотография. Я смотрел на нее, проклинала, хотела разорвать на мелкие клочки и развеять по ветру. Но она была обречена прилететь мне в лицо, как вечное напоминание о моем предательстве.

— Тара… мне так жаль. — Я закрыла рот рукой, мои плечи сотрясались от горя. — Пожалуйста, прости меня. Я не хотела причинить тебе боль.

Она подняла глаза, медленно, вяло, брови сморщились у переносицы.

Она молчала. Словно застыла.

Я шагнула к ней, охваченная отчаянием.

— Я столько раз хотела тебе сказать. Ты даже не представляешь, это просто убивало меня. Клянусь, я не хотела…

Тара вскочила с кровати, оборвав мои слова на полуслове.

Сначала я подумала, что она собирается дать мне пощечину, толкнуть меня, обрушить на меня свой гнев.

Но я замерла, когда она бросилась ко мне, притянула к себе и крепко обняла.

Все мое тело напряглось.

Шок охватил меня.

Сердце затрепетало от надежды, от осознания того, что, возможно, я зря предполагала худшее. Может быть, мы с Ридом недостаточно доверяли ей, что она сможет принять нас, смириться с нашими отношениями.

Может быть…

У нас все будет хорошо.

Вздохнув с облегчением, я закрыла глаза и крепко прижалась к ней, впитывая тепло ее объятий.

— Боже, мне очень жаль. — Я опустила голову на ее плечо. — Мне так жаль, что я не сказала тебе раньше. Я так хотела. Правда.

— Ш-ш-ш. — Она прижала меня к себе, гладя по волосам. — Тебе не за что извиняться.

Я улыбнулась, в глазах стояли слезы.

Слава Богу.

Все это время мы ошибались на ее счет. Вся эта боль и душевные терзания были напрасны.

Тара была умна.

Она все понимала.

— Ты через столько всего прошла, Галс, — продолжала она, успокаивающе проводя рукой по моей спине и прижимая меня ближе. — Я даже не могу себе этого представить.

Я кивнула, слезы текли по моим щекам.

— Да.

Мы стояли так в течение одного затянувшегося удара сердца, одного драгоценного момента, когда она была моей лучшей подругой, а я — ее, и ничто и никогда не могло встать между нами.

Но потом она отстранилась.

Тара смотрела на меня, ее взгляд стал твердым, как камень.

Она сжала мои плечи, стиснула челюсти, и ее лицо исказилось от ярости.

— Послушай меня, — заявила она ледяным тоном. — Это не твоя вина.

Шмыгая носом, я посмотрела на нее в ответ, чувствуя, как внутри меня зарождается замешательство.

— Что ты…

— Это вина моего отца.

Я моргнула, мой желудок свело. Легкие сжались.

Тара ухватила меня за мизинец и крепко сжала.

А потом она закончила словами, которые были хуже смерти.

— Он соблазнил тебя, Галлея, — мрачно сказала она. — И это не сойдет ему с рук.

ГЛАВА 31

— Папочка, мне страшно.

Солнце отражалось от ее шлема «Care Bears», а две каштановые косички спускались на плечики ее джинсового комбинезона. Я накрыл ладонями ее крошечные кулачки, в ужасе вцепившиеся в руль.

— Не бойся, малышка. Я здесь.

— Но ты же отпустишь. Я не хочу, чтобы ты отпускал меня.

— В конце концов я должен отпустить. Как иначе ты научишься?

Она надулась, сморщив крошечный носик-пуговку.

— Я могу научиться завтра.

— Почему не сейчас?

— Сейчас слишком страшно. Смотри, может пойти дождь.

Я посмотрел на небо, прищурив глаза на золотой шар солнца, висевший над головой в небе без единого облачка.

— Никакого дождя. Только ясное небо и отец, который скоро будет чертовски тобой гордиться.

Ноги Тары заскользили по обеим сторонам велосипеда, и она тяжело вздохнула.

— Мама говорит, что это плохое слово.

У меня вырвался смешок, и я присел на корточки рядом с ней на тротуаре, ожидая, пока она посмотрит на меня. Когда наши глаза встретились, я с улыбкой погладил ее поцарапанную коленку.

— Эй, — сказал я, мой голос был полон уверенности. — Сегодня ты будешь очень храброй.

— Я не чувствую себя храброй.

— Это потому, что ты боишься. Сначала всегда страшно. Это первый шаг к тому, чтобы стать храброй.

Она изучала меня, в ее больших зеленых глазах блестели слезы.

— Почему все мои друзья такие храбрые? Мне шесть. Все могут кататься без дополнительных колес, кроме меня.

— Храбрость — это не про сравнение себя с другими, — мягко сказал я. — Это умение смотреть в лицо своим страхам, какими бы большими или маленькими они ни казались. Ты пытаешься, даже если можешь упасть. И если падаешь, то снова встаешь на ноги. Это самый смелый поступок из всех.

Она высунула кончик языка, пока обдумывала мои слова.

— Ты ведь никогда не отпустишь меня, правда?

— Пока нет, — пробормотал я. — Не сейчас.

— Никогда, папочка. Никогда не отпускай меня.

Я постарался не придавать значения ее невинным словам и провел большим пальцем по неоново-розовому пластырю. Затем я выровнял ее велосипед и поставил ее ноги на педали. С руля свисали кисточки из лент, а маленький звонок мелодично звякнул, когда я дернул его.

— Я не отпущу тебя, малышка. Ты застряла со мной.

На ее лице расцвела улыбка, и ее личико стало решительным.

— Хорошо, — сказала она, глубоко вдохнув. — Поехали!

Я держал ее, пока мы двигались вперед, мои шаги набирали скорость по мере того, как колеса крутились все быстрее. Ее глаза округлились, подул ветерок, и во мне разлилось теплое чувство, пульсирующее гордостью и любовью.

— У тебя получилось. Ты молодец.

— А-а-а! Не отпускай! — крикнула она, велосипед завилял из стороны в сторону, пересекая трещины на тротуаре, а ее косички развевались у нее за спиной. — Я сделаю это, папочка. Только не отпускай пока!

Мои глаза наполнились слезами, пока я стоял посреди тротуара, подняв обе руки к небу.

Я отпустил ее десять секунд назад.

Она уже делала это.

Я припарковал свой грузовик перед домом, затем провел рукой по лицу. Кожа была покрыта липким холодным потом. Уит позвонила мне в студию двадцать минут назад, предупредила о «ситуации» и попросила поторопиться домой. Я прервал занятие, извинился перед клиентом и почти бегом направился через парковку к своей машине.

Учитывая, что мне не сказали ехать в ближайшую больницу, я попытался успокоить свое бешено колотящееся сердце, надеясь, что это что-то поправимое. Протекающая труба. Засорившийся унитаз. Может, Божья коровка съела что-то, чего ей есть не следовало, и девочкам нужна помощь, чтобы отвезти ее к ветеринару.

Уитни не сказала мне, в чем дело.

Она лишь сказала:

— Рид, ты нужен мне. У нас возникла проблема.