Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер

Рид наконец сообщил Таре и Уитни новость о своем отъезде. Вечер прошел в напряжении, и настроение, царившее за обеденным столом, было холоднее недоеденной еды. Тара была расстроена и разочарована этой новостью, а Уитни сказала, что для него это будет хорошей сменой обстановки. Новые начинания, новые цели.

Все, что я слышала — новая женщина в его жизни.

Конечно, она именно так и думала.

Спустя несколько дней Тара все еще пыталась осмыслить бомбу, сброшенную ее отцом.

— Я не могу поверить, что он уезжает, — продолжила Тара, и легкое настроение было испорчено темой, которая ранила сильнее, чем десятилетнее насилие надо мной. — Это кажется таким нелогичным.

— Может, в этой истории есть что-то еще.

Мне не следовало этого говорить, я не должна была вкладывать в ее голову идеи и грызущие подозрения. Это приведет лишь к появлению вопросов без ответов.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я не знаю.

Тара вздохнула, и наши волосы двух цветов смешались на кремовой подушке.

— Странно. Для папы семья всегда была на первом месте. Разве что… — Замолчав, она прерывисто вздохнула и наклонила голову ко мне. — Думаешь, это из-за женщины?

Я моргнула, глядя на фальшивые звезды, и загадала миллиард безмолвных желаний. Мое сердце разбилось, его осколки проскользнули сквозь меня и осели в яме желудка.

— Возможно.

Она отпустила мою руку и натянула одеяло до подбородка, обдумывая это.

— У меня было ощущение, что он с кем-то встречается. Я решила, что она местная, но, может быть, у него что-то было в Чарльстоне, и он хочет попробовать еще раз.

Внутри меня все сжалось и затрепетало, во рту пересохло.

Все, что я смогла выдавить из себя, это «да».

Она вздохнула еще раз, протяжнее и тяжелее.

— Я должна поговорить с ним прежде, чем он уедет. Узнать, что происходит. — Она задумчиво наморщила носик. — Мама думает, что это исключительно из-за работы, но я знаю его лучше. У него и здесь хорошая работа.

Я погрузилась в ее слова, молчаливая и напряженная. Сквозь жалюзи проникало все больше света, заливая нас первыми лучами восходящего солнца. Усталость навалилась на меня, как следствие бессонной ночи и бесконечных размышлений, и я повернулась на бок, глядя на ее профиль на подушке.

Я не хотела, чтобы она говорила с ним об этом, но ничего другого мне не оставалось.

— Это хорошая идея.

Следующий час мы провели, перебирая фотографии, которые я проявила, — долгожданная легкость рассеивала мрачное настроение. Она перелистывала стопки одну за другой, и ее улыбка становилась все ярче.

Там была фотография Тары с невеселой ухмылкой и карандашом, зажатым между зубами. Фотография, на которой мы обе посылаем поцелуйчики в камеру на переднем сиденье ее машины. Уитни читает у камина, ее губы приоткрыты в удивлении. Божья коровка на спине в снегу, лапы подняты, словно она пытается превратиться в тираннозавра. Рид и Тара на выпускном вечере, а следом еще один снимок с ними — они обнимаются, ее блестящие локоны развеваются. Я забрала камеру у Уитни, пытаясь запечатлеть более живой момент.

Она задержалась на этом снимке.

— Отличный кадр, — сказала она, и в ее голосе сквозили эмоции. — Не помню, когда ты снимала. Папа не любит фотографироваться.

— Вот почему я его сделала. — В моих словах смешались ностальгия и меланхолия. — Что бы ни случилось, у нас всегда будут эти моменты. Они больше, чем воспоминания. Воспоминания стираются и меняются, а фотографии — нет. Они просто есть. Тебе никогда не придется сомневаться в них.

— Можно я оставлю некоторые из них себе?

— Конечно.

Я не забыла отдать Риду фотографию, на которой я, удовлетворенная, с сияющими от счастья глазами и влюбленная, раскинулась на его простынях. На память. Что бы ни случилось между нами, у него всегда будет ощутимое доказательство того, что я настоящая. Что когда-то я была его.

Я не хотела стать тем воспоминанием, которое сотрется или изменится.

Тара сложила фотографии на прикроватной тумбочке и заснула, как только взошло солнце. А я просто лежала, погрузившись в неизвестность своего туманного, неопределенного будущего. Я не могла отключить свой разум. Не могла заглушить боль.

Возможно, перед бурей не бывает затишья.

Была только буря, последствия после нее и наши сломанные кости, разбросанные там, где она прошла.

Моя улыбка была почти ослепительной, когда я вышла через двойные двери и окунулась в солнечные лучи позднего лета. На шее болтался ремень фотоаппарата, а за спиной подпрыгивал рюкзак. Я только что закончила свою первую репетиционную съемку в банкетном зале, готовясь к тому, что через две недели буду помогать снимать свадьбу.

День был наполнен волнением — я с гордостью демонстрировала свою увлеченность, впечатляя Моник и остальных сотрудников. Мои знания были обширны, ведь за последний год я провела много часов в библиотеках, темных комнатах и фотолабораториях, стремясь узнать все, что только возможно. Освещение, настройки камеры, композиция. Экспозиция, выдержка, диафрагма. Каждый снимок требовал тщательной проработки и точности, превращая каждую фотографию в результат любви и мастерства.

Я гордилась своей работой и была уверена, что это очевидно.

Моя подержанная «Camry» уродливого серо-коричневого цвета стояла на парковке, покрытая ржавчиной и остатками старых наклеек на бампере. Я откладывала каждую копейку со своей предыдущей работы в клинике для животных и собрала достаточно для первоначального взноса за эту развалюху, при этом у меня оставалось немного денег на аренду. Мы с Тарой уже нашли соседку по комнате, которая заняла вторую спальню.

Дела шли на лад.

А потом я подняла глаза и увидела Тару, которая, прислонившись спиной к вишнево-красному кабриолету, махала мне через парковку.

Моя улыбка стала шире.

— Привет, — поздоровалась я, подходя к ней в своих сандалиях и бледно-желтом сарафане. — Что ты здесь делаешь? И чья это машина?

— Джоша. — Она пошевелила бровями. — Он одолжил мне ее, пока я чиню тормоза, и я собираюсь отправиться к папе, чтобы обсудить его отъезд. Хочешь поехать со мной?

Я уставилась на нее, тревога сжала мои легкие в кулак.

— О.

Это был не тот разговор, в котором я хотела принимать участие. Я бы предпочла быть мухой на стене. Незаметным муравьем, крадущимся по ковру, впитывающим все, что видит и слышит. Слушать оправдания Рида, зная, что именно я стала причиной его ухода, было пыткой, к которой я морально не была готова.

Пытаясь переубедить ее, я ухватилась за обе лямки своего рюкзака.

— Ты уверена, что не хочешь поговорить с ним наедине? Мне кажется, это личное.

— Ни в коем случае. Ты — член семьи, — сказала она, смеясь так, словно мое заявление было возмутительным. — Кроме того, тебе нужно прокатиться на этой штуке. Она меняет жизнь.

Я сморщила нос и почесала щеку.

— Я просто думаю…

— Пойдем. — Она схватила меня за запястье и потащила вперед. — Эти колеса у меня только на день. Давай по дороге нарушим несколько предупреждений в ограничении скорости, а потом я подброшу тебя обратно к твоей машине.

Не желая спорить, я обошла кабриолет спереди и запрыгнула на пассажирское сиденье, всей позой демонстрируя, что сдаюсь. Я закинула вещи на заднее сиденье и пристегнула ремень, глядя на Тару, которая заводила двигатель. Ее глаза сверкали яркими зелеными искорками. Ее блестящие губы подрагивали от предвкушения.

А потом мы выехали со стоянки, ветер развевал наши волосы, солнце согревало лица, и на краткий миг я позволила эйфории овладеть мной.

Перед нами расстилалась дорога, Тара включила радио на полную громкость и откинулась на спинку сиденья. Из динамиков зазвучала песня «Gangsta’s Paradise», мы обе пытались подпевать, смеясь над своими заплетающимися языками и путаясь в словах. Она вскидывала кулак в воздух, с каждым взмахом движения становились все сильнее. Я смеялась до боли в животе.