Развод. Предатели (СИ) - Дюжева Маргарита
Боже, да я уже со счета сбилась с этими местами.
Алтай с его красотами, от которых захватывало дух. На поезде по Золотому Кольцу. Автомобильные поездки по области в выходные.
Оказывается, столько интересного все это время было под носом, а я даже не подозревала об этом.
Какая на фиг пешая прогулка к подножью Белухи, когда борщ надо варить? Без борща ведь никак, борщ — это святое, его ведь так любят.
Какой Ярославль, если у сына экзамены в универе? Он же малыш, которого мамочка должна обложить со всех сторон пуховыми перинами и стоять с опахалом над его светлой головушкой, попутно выдавая по первому щелчку форму, глаженые рубашки и любимые пироги.
Разве можно просто поехать на реку поздно вечером и купаться, если у дочери плохое настроение и поэтому она поставила себе цель испортить его всем окружающим?
Никак нельзя.
А уж если муж сказал, что поход с ночевкой — это развлечение для нищебродов и колхозников, то и вовсе не стоит никуда соваться.
Им же всем виднее. Они же лучше знают, чем тебе следует заниматься, что тебе должно нравиться.
Я не обижалась на них. В том, как все у нас сложилось моей вины было не меньше – сама позволила загнаться себя в такие рамки, изначально не сумев отстоять свои границы. Но и возвращаться обратно не собиралась. Потребовался очень болезненный урок, чтобы я научилась ценить себя и свою свободу.
Семья — это великое счастье, но если так случилось, что от нее остались только руины, то надо учиться наслаждаться другими вещами, не загоняя себя в пучину безнадеги и отчаяния.
Свобода – это тоже счастье, просто другое. Его надо прочувствовать, понять, распробовать вкус. Он свежий, с легкой горчинкой и нотками безумия. Мне он нравился. И нет, совесть меня не мучила.
Любовь к Ланскому угасла, а дети выросли и разлетелись кто куда. Влад, как и прежде носился по бескрайним снежным просторам за медведями, Марина уехала учиться в Питер, Артем неожиданно для всех ушел в армию. Сказал, что ему нужно взрослеть.
Твое право сын. Взрослей. Учись просчитывать последствия своих поступков наперед и принимать взвешенные решения. А также ценить то, чем обладаешь, людей, которые рядом с тобой. А если захочешь приехать в мой дом – я буду ждать тебя несмотря ни на что. Вас всех буду ждать. Всегда.
Все так, как и должно быть. Так, как было предрешено судьбой.
Единственное, что не вписывалось в концепцию моей новой жизни – это звонок поздно вечером, с незнакомого номера.
— Вера Андреевна, здравствуйте. Вас беспокоят из гастроэнтерологического центра. К нам поступил пациент Ланской Николай Павлович. Знаете такого?
— Мой бывший муж, — настороженно ответила я.
— Он указал вас, как доверенное лицо и в случае чего, велел связываться с вами.
— Что случилось?
***
У Ланского все было сложно.
Каждый день был похож маленькое сражение, исход которого никогда нельзя было предугадать заранее. Иногда удача была на его стороне, а иногда поворачивалась лицом к противникам, демонстрируя ему самую настоящую задницу.
Он смертельно устал.
Все эти бесконечные суды – то с Борисом и его кодлой, то с Вероникой, которая требовала раздела имущества и действительно грызлась за каждую копейку — встречи с адвокатами, построение стратегий, взлеты и падения. Сложно.
Николай был бойцом по натуре, но порой ловил себя на мысли, что отчаянно хотелось бросить все, махнуть рукой и уехать далеко-далеко. Купить землю где-нибудь посреди поля. Гектаров так десять. Обнести ее забором из колючей проволоки, пустить ток по периметру, а по территории – десяток алабаев или кавказских овчарок.
А в центре дом. Небольшой, но уютный. С креслом-качалкой у камина, террасой, с которой можно будет наблюдать за садом, и обязательно с высокими окнами, чтобы всматриваться в зимние снегопады.
И тишина…
И чтобы рядом не было никого лишнего.
Почему-то в этих мыслях никогда не было Вероники или каких-то других молодых девок. Шумных да ярких, с ногтями, накладными ресницами и пухлыми варениками вместо губ. В этих фантазиях всегда была Вера. Со своей мягкой улыбкой, тихим голосом и поразительной способностью дарить умиротворение.
Увы. Если с гектарами, домом и алабаями вопрос можно было решить – стоило только как следует захотеть, то вот с Верой все. Поезд уехал.
Ланской присматривал за ней.
Вернее, он себе говорил, что присматривает, просто так, чтобы убедиться, что у бывшей жены все в порядке. Она ведь без него никак вообще, не приспособленная к жизни, только и умеет на кухне шуршать, да домом заниматься…
На деле все было совершенно не так. Он просто как полоумный наблюдал за ее жизнью, которая внезапно оказалось куда более насыщенной и интересной, чем у него самого. Он вдруг с необычайной ясностью понял, что никакая Вера не клуша… просто ей не повезло со спутником жизни.
Вспомнил, какой она была раньше, как у него самого кружилась голова от ее близости. Как ревновал ее ко всем особям мужского пола от восемнадцати и до бесконечности. Как восхищался ее яркой, словно солнце улыбкой.
А потом сам же начал гасить ее свет. Шаг за шагом, методично, забирая все под свой контроль, ведь он же лучше разбирается во всем, ему виднее.
Оказалось, что ни черта он ни в чем не разбирался.
В последнее время Ланской часто приезжал к клинике, чтобы хотя бы мельком увидеть хрупкий силуэт, а порой наведывался к ее дому, стоял на другом конце двора и бездумно таращился на ее окна.
Думал. Много думал, и мысли были далеко не радостными.
Он не только бизнес просрал, но и что-то куда более важное. Часть себя. Ту, что всегда держала на плаву и давала уверенность в собственных силах.
Вдоволь наразмышлявшись, он ехал домой.
Кстати, дом он тоже просрал. Так гордился им, так категорично заявлял Вере при разводе, что он останется ему, и что в итоге?
Ремонт, затеянный еще Вероникой, так и не закончился. Гостиная по-прежнему была цвета тухлого говна, местами виднелась потрескавшаяся, пересохшая штукатурка и не до конца ободранные обои. Неуклюжая мебель, которая обошлась ему просто в баснословные суммы, все так же была накрыта пленкой и бесполезной грудой стояла посреди комнаты.
У Ланского не было ни сил, ни времени этим заниматься, и переложить эти хлопоты было не на кого. Потому что дом внезапно опустел.
По комнатам не слонялся, маясь безделием, Артем. Не ворчала марина. Никто никого не задевал, не закатывал глаза и не просил денег.
Ланской остался один в доме, который когда-то был источником сил, вдохновения и уюта, и в котором сейчас не осталось ровным счетом ничего. Просто стены, коробка, лишенная всяческой жизни и магии.
В принципе, Николаю было на это плевать. Он так измучился на своей войне, что приползал домой только принять душ, переодеться и поспать.
Тоскливо было. Как-то так получилось, что из прежней хорошей жизни – спокойной, размеренной, наполненной уютом и теми мелочами, которые незаметно делали счастливым, Ланской перенесся в болото, в котором не было ничего, кроме зловонной грязи.
И винить некого, кроме самого себя. Все сам, своими собственными руками…
На фоне этого нескончаемого стресса и разочарования усугубились проблемы со здоровьем.
Изжога, ставшая его самой верной спутницей и подругой, обострилась настолько, что загремел в больницу. И уже там выяснилось, что у него язва размером с пятак и настолько глубокая, что без экстренной операции не обойтись.
В тот момент, когда ему это сказали, Ланской испытал нечто похожее на злорадство. Так ему и надо, придурку старому. Так и надо.
А когда заполнял анкету и нужно было указать контакты кого-то из родственников, он не задумываясь написал номер бывшей жены, только сейчас осознав, что в его жизни никогда не было человека ближе.
Приходил он в себя долго. Сквозь тяжелую пелену сначала пробивались чьи-то голоса, однако смысл слов уплывал и не было сил открыть глаза. Потом снова темнота.
