Дикая сердцем - Такер К. А.

– Да, мы уже заметили. В нашей ванной на первом этаже один кусок обшивки на пятнадцать сантиметров короче другого. – Зазор был срочно спрятан мною за шкафом, как только мы вселились. – И все стеллажи в погребе косые. Один из них настолько плох, что на него нельзя даже поставить банки, они соскальзывают или скатываются. Джона приложил к нему уровень, и оказалось, что полки перекошены на двадцать градусов.

Фил, наверное, был пьян, когда мастерил его.

– Ты всегда так много болтаешь?

Я смеюсь.

– Ага. Если верить моему отцу, по крайней мере.

– И что с ним случилось? Ты заболтала его до смерти?

Я знаю, что Рой просто был собой и ничего не имел в виду плохого, но как он мог? Он не знает меня. И все же я чувствую укол от его слов, как будто они были сказаны с умыслом.

– Он умер в прошлом сентябре. От рака.

Мои пальцы инстинктивно тянутся к кулону, а в горле разгорается клубок. Ища утешения и, возможно, силы, потому что, если Рой скажет еще что-нибудь о моем отце, я уйду отсюда в слезах.

Я ловлю себя на мысли, что было бы здорово, если бы Рен Флетчер сидел рядом со мной на нашем новом крыльце с видом на озеро и горный хребет, мягко улыбаясь, пока я болтаю обо всем и ни о чем, как я всегда делала, когда он был рядом.

Я сделала бы все, что угодно, лишь бы он прилетел к нам, лишь бы снова поговорить с ним.

После долгой молчаливой минуты Рой пробирается в курятник, чтобы собрать яйца.

И больше он ничего не говорит.

* * *

Я улыбаюсь, делая глоток утреннего латте. Один из козлят – белый с карамельными пятнами – только что спрыгнул с тюка сена и скачет вокруг двух своих братьев и сестер, как будто у него пружинки на крошечных копытцах.

– Что это за порода?

– Нигерийские карликовые козы, – отвечает Рой со своего места в соседнем загоне, его морщинистые пальцы трудятся над выменем козы, и молоко с равномерной скоростью выстреливает в металлическое ведро.

Когда я приехала в семь утра с очередной миской свежей клубники, Рой открыл дверь с таким видом, будто он только что встал с постели: рубашка помята, седые волосы торчат дыбом, борода всклокочена сильнее обычного, под глазами огромные мешки. Пока он наливал себе кофе, я, стоя в дверях, заметила, что баночка с обезболивающим до сих пор не распечатана.

И его скверное настроение, без сомнения, из-за этого.

Он не позволил мне донести сюда металлическое ведро и обругал, когда я потянулась к двери сарая, чтобы отпереть ее. Однако я поняла, что, если не обращать на него внимания и продолжать делать то, что я делаю, его сопротивление быстро ослабевает. Теперь я понимаю, что имел в виду Тедди, говоря, что его лай гораздо страшнее зубов.

Рой не стал возражать, когда я оставила его здесь и пошла в курятник насыпать корм и налить воду курам. Я даже сама открыла люки к насестам и собрала пять яиц, что было странно волнительно, поскольку я воочию увидела результат ночных трудов этих птиц. Это немного похоже на поиски сокровищ в детстве.

Самый маленький из трех козлят щиплет другого за бок, а потом отскакивает в сторону, заставляя меня засмеяться.

– Не могу поверить, что говорю это, но они милые.

Рой издает нечленораздельный звук.

– Молоко этих и нубийских – единственное, которое мне нравится. Остальное слишком мускусное на вкус.

– Что ты сделаешь с этими тремя?

– Две самочки будут готовы к продаже на следующей неделе. А самца я оставлю для разведения. – Он замолкает. – Хочешь одну?

– Нет. У меня уже есть козел, который мне не нужен, спасибо.

– Да, бесполезный мокрец. По крайней мере, эти будут давать молоко.

– У меня аллергия на молочные продукты.

Рой фыркает.

– Ох уж это ваше поколение и все эти проблемы чувствительных снежинок.

Я игнорирую его.

– А что ты делаешь со всем этим молоком в холодильнике?

– Пью. Замораживаю на зиму. Пару банок отдаю.

– А ты можешь продавать его?

– Не юридически.

А тебя так заботят юридические вопросы. Я бросаю взгляд на Оскара и Гаса – двух животных, в которых больше от волков, чем от собак.

– Выходит, ты пьешь много козьего молока.

– Пью его всю свою жизнь. Я вырос на скотоводческой ферме, но меня так и не смогли приучить к коровьему молоку.

Это первый клочок информации о прошлом Роя, которым он делится.

– В Техасе? – невинно спрашиваю я.

Следует долгая пауза.

– Ага. В Техасе.

Похлопав козу-мать по боку и неожиданно мягко похвалив ее: «Хорошая девочка», Рой медленно поднимается на ноги, опираясь на столбик загона. Его гримаса боли говорит больше, чем могли бы сказать слова.

– Давай я отнесу ведро до дома, пожалуйста? – Я не могу скрыть раздражения в голосе.

Рой морщится.

– Хорошо, только не пролей молоко.

– Я постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не произошло.

Я одариваю ведро неприязненным взглядом, прежде чем взяться за ручку.

В этот момент раздается звук приближающегося квадроцикла, приводящий собак в неистовство.

Рой стонет.

– Отлично. Как раз та, кого бы я не хотел видеть сейчас.

Я уже подхожу с ведром к крыльцу, когда Мюриэль появляется из-за угла, ее тугие седые кудри накрывает ярко-оранжевый шлем, к плечу пристегнуто ружье, а собаки носятся вокруг нее кругами.

– Занеси молоко внутрь, пока в него не попали жучки, – велит Рой, вытирая руку о джинсы и ожидая Мюриэль с мрачным выражением лица.

Когда я возвращаюсь, к моему приятному удивлению, они не ссорятся, а разговаривают на негромких, вежливых тонах.

– …вероятно, тот же самый. Последние пару дней его здесь не видно и не слышно.

– Они сказали, что он подошел слишком близко. Один парень бросил в него своим уловом, чтобы выиграть время и успеть убраться.

– Тупой осел.

Должно быть, они говорят о том буром медведе.

– Мои парни там внизу, пытаются отпугнуть его, пока он не натворил бед. – Мюриэль переводит взгляд на меня и одаривает одной из тех широких улыбок, которые собирают морщинки у ее глаз. – Вижу, вы только что закончили дойку. Я же говорила, что ты здесь освоишься.

Рой бросает в мою сторону предупреждающий взгляд.

Если я хочу покарать его, то сейчас самое время раскрыть правду.

– Ага. Думаю, уже.

– Мне надо в дом, – говорит Рой и шаркает к крыльцу, как будто разговор с Мюриэль окончен.

– Значит, я заеду за тобой в восемь в пятницу? – кричит она ему вслед.

– Зачем?

Она качает головой.

– Чтобы на твою руку наложили гипс? Ну, помнишь, ту, что сломана в двух местах.

Он хмыкает.

– Бандаж отлично справляется.

Я вздыхаю. Ну вот, началось…

– Даже не вздумай говорить мне, что тебе не нужен гипс.

– Я сам доберусь туда! – гавкает Рой.

– И как же? Ты даже ведро молока не можешь донести в дом!

– Черта с два я не могу! Я дал этой девочке донести его, чтобы она перестала меня доставать.

– Тебе нужен гипс. – Руки Мюриэль упираются в бока. – Иначе без руки останешься. И какой от тебя тогда толк, если ты будешь жить здесь один? Думаешь, мы будем каждый день заботиться о твоей упрямой заднице?

Возможно, Мюриэль и права, но ее методы убеждения Роя оставляют желать лучшего. Его лицо из пепельного становится ярко-красным. Удивительно, что у него не случается сердечный приступ вообще каждый раз, когда она переступает границу его участка.

У меня нет терпения слушать их препирательства и желания снова звонить в 911.

– Я отвезу Роя на прием в пятницу. Ему наложат гипс, чтобы он мог поправиться как можно быстрее, потому что иначе, он знает, ему придется слушать об этом всю свою оставшуюся жизнь, – говорю я Мюриэль, но гляжу на Роя.

Он огрызается в ответ.

– Ладно.

– Ну… наконец-то ты поумнел. – Губы Мюриэль изгибаются в улыбке. – Я только что была в твоем саду, Калла. Похоже, клубника уже готова к сбору. Тебе нужно будет вытащить все банки из погреба и…