Барбара Хоуэлл - Простая формальность
— Ты будешь свободен. Как и я.
— О, ты не представляешь, какое это счастье! Как мне тебя благодарить? — Он снял пиджак и бросил его на стул. Ему стало жарко от радости. — Я не должен был на ней жениться. Я сделал непростительную глупость. Иногда я всерьез подозреваю, что женился только чтобы досадить тебе.
— Досадить мне? Да почему же?
— Ну, я думал… — Он осекся, испугавшись, что подобное признание может его далеко завести.
— Думал, что я все еще тебя люблю?
— Нет, что ты.
— А вдруг я и правда тебя еще люблю?
— Ну конечно! — Он раскинул руки, словно демонстрируя полноту чувств. — И я тебя люблю. Иначе я бы не поехал во Флориду, а ты не стала бы тратить на меня такие деньги. Как тебе показалась Синтия?
Мэрион недовольно нахмурилась: Клэй явно старался перевести разговор на другую тему. Вздохнув, она присела на стул у секретера.
— Она мне понравилась. Достаточно умна. Как жена она тебе, конечно, не годится, но она и не такое чудовище, как ты ее изобразил. На Гедду Габлер не похожа.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Я прекрасно знаю, как себя ведут твои женщины.
— Ты же не тратила мои деньги направо и налево и не довела меня почти что до банкротства.
— А ты не заставлял меня подписывать брачный контракт.
— Убей меня, не понимаю, что вам так дался этот брачный контракт!
— Он показал, что деньги для тебя важнее, чем она. Тем самым ты нанес ей оскорбление. И она отплатила тебе сполна, воспользовавшись твоим же оружием.
— И разорила меня вконец!
— А ты начисто лишил ее иллюзий. И брось повторять, будто ты разорен. У тебя осталось жалованье и квартира. Ведь большую часть денег она ухлопала на ремонт квартиры — так? А квартира принадлежит тебе.
— Но это не извиняет…
— Возможно, возможно. — Мэрион уселась поудобнее, погладила руками шею и улыбнулась. — Хватит о ней говорить. Она уже в прошлом. Что ты сам намерен теперь делать?
— Не знаю. Поживу свободно. Перестану все время думать о деньгах. Мальчики уже на своих ногах.
— И со временем унаследуют мои деньги.
— Забавно, но раньше мне было неприятно, что и этим они будут обязаны одной тебе. А теперь как-то прошло, перегорело. Одним словом, я свободен целиком и полностью!
— А тебе не будет одиноко при всей твоей свободе? — поинтересовалась Мэрион. И пока он наливал себе виски, она встала, подошла и обняла его сзади.
— Я не боюсь одиночества.
— Да, верно. Я забыла, как ты замечательно умеешь находить себе развлечения при любых обстоятельствах.
— Я просто не понимаю, как можно тяготиться одиночеством.
— А я понимаю. Например, мне сейчас ужасно одиноко.
— Еще бы! Потерять такого мужа, как Хэнк… Но это пройдет. С твоими миллионами ты можешь делать что угодно.
— Но я ничего не хочу. Я потеряла всякий интерес.
— Ты можешь писать! Найми себе в помощь секретаршу, пусть печатает на машинке — и пиши в свое удовольствие. Возобнови более близкие отношения с мальчиками. Пусть приезжают чаще.
— Мальчики мне не компания, и писать я больше не хочу. Настоящий писатель из меня не получится. Я только мучаюсь, когда пишу. Между прочим, писательство — самая печальная и одинокая профессия на свете. Мне не нужны ни слова, ни пишущие машинки, ни секретарши.
Я нуждаюсь в любви, в понимании. В том, что может дать мужчина.
Он почувствовал, что по-черепашьи втягивает голову в плечи. Эта привычка появилась у него после женитьбы на Синтии: он пытался укрыться, уклониться от ее непомерных требований.
— Что ты так съежился? В чем дело?
— Извини.
— Знаешь, я ведь даю Синтии деньги не совсем бескорыстно.
Он напряг всю свою волю, чтобы расслабить плечи, снять напряжение.
— Что ты имеешь в виду?
— Догадайся. — Она снова села, скрестив ноги, и достала из пачки длинную сигарету.
— Понятия не имею. — В голосе его прозвучала паническая нотка. Что, собственно, случилось? Что могла ему сделать эта пятидесятитрехлетняя женщина, которая молча сидела перед ним, покачивая ногой в разрезе своего длинного черного платья? Он нашарил в кармане рубашки спички, подошел и дал ей прикурить.
— Я подумала — может, это и глупо, но почему бы нам не сойтись снова? Не попробовать еще раз? — сказала она серьезно, без улыбки.
Спотыкаясь, он вернулся к столу допить виски. Патти!.. Патриция… мисс Пфайфер — где-то она сейчас? Если бы она была здесь… Он попытался вызвать в памяти ее лицо. Надо думать о ней, только о ней и ни о чем другом. Наблюдать, как мелькают ее проворные руки, разбирая бумажки, слышать ее мягкий, вибрирующий голос, видеть ослепительную белозубую улыбку. Как еще мало он ее знает! Может, это все только его воображение? Руки слушались его плохо; он с трудом сунул спички в карман.
Мэрион заговорила снова:
— Мы оба имели возможность попытать счастья во втором браке. Мне повезло больше, тебе меньше. Но какая разница? И ты, и я — мы сформировались как личности за первые двадцать семь лет семейной жизни. Мы знаем друг друга как никто.
Это верно. И по-своему соблазнительно. Очень приятно, когда кто-то знает тебя как свои пять пальцев. Кто-то. Но не твоя бывшая жена.
— Мы не смогли бы ужиться, Мэрион. Ты сама знаешь.
— Почему? На этот раз все будет по-другому. Мы заключим обоюдное соглашение. С ревностью покончено. Я уже стара ревновать. Можешь крутить с кем захочешь — я вмешиваться не буду. Я буду печься только о твоем счастье и благополучии.
— И где же ты намерена об этом печься? В Бока-Ратоне?
— Хотя бы. Или в Нью-Йорке. Или и тут, и там. Где пожелаешь. Мне все равно где жить.
— Мэрион, ты фантазируешь. Ничего у нас не получится.
— Прекрасно получится!
Она встала и вышла в соседнюю комнату — спальню. Через неплотно прикрытую дверь он видел, как она сняла туфли и скрылась в ванной.
За стеной зашумела вода. Неужели ей вдруг, ни с того ни с сего, вздумалось принять ванну? Он улыбнулся. Нет, тактик из нее по-прежнему никудышный. Он наизусть знал все ее приемы. Сначала огорошить противника неожиданной атакой, потом выставить ни с чем не сообразные требования — а под конец поспешно ретироваться и захлопнуть за собой дверь: в ванную, на кухню или, как в ранние годы их супружества, в детскую. Но сегодня тактика не имеет никакого значения: на руках у Мэрион выигрышная карта. Он смотрел на ее черную сумку на кофейном столике — и почти видел, как в воздухе над ней парят эти тысячи долларов: плотное облако хрустящих зеленых купюр… Если он сейчас откажется от этого «подарка», сколько еще лет он не сможет развязаться с Синтией? Сколько лет будет собирать сумму, достаточную, чтобы самому от нее откупиться? Отдать ей последние деньги?
