Барбара Хоуэлл - Простая формальность
— По-моему, с ее стороны это очень благородно.
— А по-моему это ужасно.
— С чьей точки зрения? — Он попытался сдержать клокочущий в горле смех. Ничего не скажешь, повезло ему на жен! Одна невероятнее другой!
Он пошел в спальню одеваться, оставив Мэрион в гостиной. Она стояла, прижав ладони ко лбу. Клэй готов был плясать от радости. Синтия, эта мотовка, тратившая деньги без счета, не вылезавшая из антикварных и мебельных магазинов, отмахнулась от трех четвертей миллиона! Еще один парадокс в длинной цепочке парадоксов, которых он привык ожидать от нее и которые отчаялся понять. Но все естественно. Мэрион недооценила Синтию. Она увидела в ней только лавочницу, не разглядела ее прирожденной склонности к неожиданным поступкам, рывкам в сторону и непредсказуемым поворотам.
Неужели Синтия «любом случае», как стояло в телеграмме, разведется с ним? Даром? Какое блаженство! Неужели она, как и он, хочет еще раз попытать счастья с кем-то другим? Да, похоже, что так. И это тоже естественно. Придется поверить ей — хотя бы на сегодня.
Он с трудом натянул брюки и надел рубашку. На холодном весеннем ветру в мокрой одежде легко простудиться. Впрочем, неважно. Внутренне он продолжал ликовать. Синтия дает ему свободу! Он снова чувствовал себя молодым, полным надежд. Мэрион не смогла его себе подчинить; теперь он ни за какие коврижки на ней не женится. И вообще он ни на ком жениться не намерен. Это искушение прошло. Если бы он не поддался на ее уговоры, не развесил уши, слушая все эти басни о яхтах да самолетах, если бы она не действовала так активно и быстро, не загнала его в угол, он никогда бы не допустил, чтобы корыстная, предательская, соглашательская сторона его Натуры одержала верх.
Слава Богу, что он первый взял трубку!
На крючке в ванной он увидел купальный халат Мэрион и принес его в гостиную.
— Накинь, — сказал он, закутывая ей плечи халатом и стараясь не смотреть ей в лицо, еще оцепенелое от шока.
Он отвернулся и мысленным взором увидел свою квартиру: длинный терракотовый холл, широкие, приглушенных тонов восточные ковры, тяжелые зеркала в золоченых рамах. И все мое, мой собственный дом. Мое. Мое. Мое. По вечерам сигары, музыка… Иногда какая-нибудь мисс Пфайфер… Поужинать вместе с сыновьями, сходить в театр, на концерт, когда захочется. Жалованья на все это хватит. И наконец он обретет покой — единственное желание, которое осталось после двух его браков.
— Я опаздываю на ужин, — объявил он.
— На ужин? С кем? — В ее голосе звучало недоверие.
— Сейчас поздно. Поговорим завтра.
— Что же ты, прямо так и уйдешь? — Она не потрудилась запахнуть халат. Одна ошибка за другой. — Ты т-только что пообещал, что женишься на мне. — Она заикалась! — И т-тут же передумал? Что случилось?
— Обстоятельства изменились.
— Какие обстоятельства? Если она отказывается от денег, мы просто станем на семьсот пятьдесят тысяч богаче.
— Ты станешь богаче. Не мы.
— Значит, ты говорил, что женишься на мне просто потому…
— Это была минутная слабость. Ты знаешь, как плохо я умею говорить «нет».
— Но нам было так весело, когда мы вместе вытирали пол…
— Мэрион, пойми, я не хочу жениться вообще. Дело не в тебе.
— Неужели ты готов был жениться только из-за денег? Это как-то уж чересчур цинично.
— Цинично? Посмотри на себя!
— И жестоко. Ты всегда был жесток. — Голос ее зазвенел. Скоро она перейдет на крик.
— Прекрати. Из соседних номеров начнут звонить администрации и жаловаться на шум. — Он попытался встряхнуть ее за плечи, но она выскользнула из его рук. Тело у нее было жесткое, напряженное, все еще влажное. — На самом деле я тебе не нужен. Ты отлично проживешь без меня.
— Я не могу. Не хочу! — закричала она. — Будь ты проклят! Проклят! Я кончаюсь. У меня внутри пустота. Я одна. — Она схватила поднос, словно готова была швырнуть им в Клэя. Он поспешно снял со стула пиджак. — Давай, давай. Убирайся, идиот проклятый! — Она потрясла подносом в воздухе, бросила его на стол, подняла, снова бросила. — Толстобрюхий идиот, вот кто ты! Убирайся! Убирайся сейчас же!
Он быстро двинулся к двери.
Почему ярость кажется особенно страшной, если она исходит от маленькой, тщедушной женщины? Почему темные, злые глаза на худом, бескровном лице выглядят так пугающе?
Он выскользнул из номера, закрыл дверь и приказал сердцу колотиться потише; потом с облегчением услышал, как щелкнул дверной замок. По ковровой дорожке холла к лифту шел рассыльный; его туфли слегка поскрипывали. Клэй подождал. Из-за двери ни звука. Почему вдруг такая зловещая тишина? Может, она одевается и сейчас бросится догонять его? Или перерезает себе вены? Может, надо постучать и — не дай Бог — вернуться обратно?
Но тут он услышал рыдания. Громкие, надрывные. Наверно, сидит на стуле, облокотившись на секретер. Она всегда любила сидеть вот так и рыдать во весь голос.
Между рыданиями он уловил какие-то слова и, приложив ухо к двери, попытался расслышать. Имя. Повторяет чье-то имя. Хэнк? Оплакивает покойного мужа?
— Хи-и-иро. Хиро-о-о…
Японец! Слуга!
Переведя дух, он выпрямился и пошел по коридору к выходу. Все обойдется. Его жестокость ее не убьет.
Глава двадцать четвертая
На следующий день после того как Синтия послала Мэрион телеграмму, они с Бет вернулись на «мерседесе» в Нью-Йорк и оставили машину в гараже Клэя. Потом поднялись в квартиру, упаковали свои вещи и решили, что для переезда на Лонг-Айленд придется нанять две машины.
Заранее успокоив себя тем, что идеальных людей не бывает, Синтия забрала все свои платья и все подарки Клэя. Бет взяла стереосистему и всю одежду, свою и Сарину. Синтия с вожделением поглядела на разные кухонные приспособления и настольные лампы, но удержалась.
Когда Бет уехала с первой машиной, Синтия позвонила Клэю на работу и спросила, не хочет ли он повидаться с ней. Он сказал, что хочет и приедет сейчас же.
Когда он приехал, его ждал горячий кофе. Видно было, что он чувствует себя неуютно, как панда, которому тесно в собственной шкуре. Они изобразили что-то вроде объятия. Он понял, какую маску она выбрала — для него и для самой себя: усталая уборщица, которая подметает сцену и собирает с нее всякий мусор после конца мелодрамы; но душой она давно уже не в театре, а дома.
— Я прочел — вернее, выслушал по телефону, — твою телеграмму. — Это было первое, что он сказал, садясь за стол. В голосе его звучало напряженное ожидание. — Ты всерьез решила так поступить?
