Чёрный и Зоя. Без крыльев (СИ) - Ростова Татьяна

Чёрный повернул голову в сторону церкви, нахмурился, но остановился неподалёку. Убрав очки от ветра на лоб, он выразительно взглянул на неё. Зоя старалась не смотреть на любимого, зная, что он далёк пока от Бога.

— Пойдём со мной, — тихо позвала она мужчину, попытавшись взять его ладонь, лежащую на ручке газа.

— Нет, спасибо, в другой раз, — почему-то глухо отозвался он.

Молодая женщина обвязала вокруг головы косынку, которую достала откуда-то из недр своего пакета, и пошла к церкви. Одежда была у неё, конечно, далеко не подходящей — потёртые голубые джинсы и рубашка навыпуск в мелкую клетку, но зато опущенная голова и плечи говорили сами за себя — грешница идёт замаливать грехи.

Чёрный хмыкнул, и вдруг его мысли потекли в этом русле. Достав сигареты, он позволил себе задуматься. Как вышло так, что такая набожная дама смогла переломить себя и изменить ему, считая одним и единственным? Может быть, ей нравилось ощущать своё несовершенство и без конца просить милости прощения у Бога? Или, один раз вступив на грешный путь плоти с ним, подумалось, что другой мужчина всего лишь очередной грешок?

И всё же чувство, что он слишком поверхностно судит о Зое, не оставляло его. За этот год он понял её, как глубокую натуру, мыслящую, философскую, но никак не вертихвостку… Будто он думал о двух совершенно разных женщинах. Разве могло быть такое? Он считал, что какой-нибудь психолог объяснил бы это ему очень просто и коротко каким-нибудь специфическим термином. И ответил бы на вопрос, как в одной женщине уживается та, что зашла сейчас в церковь, раз шесть перекрестившись на пороге, и та, которая живёт с одним, а спит с другим.

Всегда время в храме текло незаметно, превращаясь в бессмысленное слово. Зоя давно заметила, что там оно — совсем не физическая величина. Оно то уходило через стены, превращая всё вокруг в суету сует, то растягивалось до немыслимо медленной мысли, и только оплывающие свечи подсказывали, что время всё же существует.

Стоя с краю, чтобы не бросаться в глаза, она пыталась молиться связно, но мысли отчего-то путались и постоянно соскакивали на сильное урчание, которое издавал её желудок. Ему было абсолютно всё равно, в каком месте они находились. Не зря его называли презрительным словом утроба.

Простояв до конца службы, Зоя часто заморгала, расширив глаза. Как же быстро пролетел час, а она так ничего и не сказала Господу, как собиралась — вдумчиво, под возвышенное церковное пение. Молодая женщина попробовала сконцентрироваться, но ощутила старую знакомую подругу — тошноту. Она накатывала вместе с усиливающейся пульсацией звона в ушах.

Женщины, присутствующие на службе, странно смотрели на неё, не то осуждающе, не то с интересом.

Поставив нагревшуюся от ладоней свечу за здравие любимого и попросив ему счастья, она быстро вышла из церкви, тревожно оглядываясь. Нигде не было видно Славы или мотоцикла.

В груди появилась на миг пустота и немыслимое слово, будто клеймо — уехал. Взял и уехал. Оставив её здесь.

Быстрыми, спотыкающимися шагами Зоя вышла со двора храма, медленно проследила взглядом вдоль старой тенистой аллеи каштанов в одну и в другую сторону, и так и осталась стоять, прижав кулачок к сосущему желудку. Тошнота стала превращаться в головокружение, и во вполне реальную угрозу, но молодой женщине нечего было ей предложить. Мысли разбрелись, и чтобы окончательно не раскиснуть, Зоя стала думать о том, что Слава отъехал ненадолго за чем-нибудь.

Но паника, которая у всех начинается где-то в горле, твердила, что она была слишком долго в церкви, слишком долго, и он разозлился, отправившись дальше, не дожидаясь её.

Зоя не осознавала, сколько времени она провела на этом широком тротуаре перед церковью, прежде чем сесть на высокий пыльный бордюр. Колени настолько ослабели, что мелко дрожали, а желудок сокращался, концентрируя во рту горькую слюну. Она заплакала, спрятав лицо в коленях, прижав их к груди. Ей не пришло в голову позвонить ему или подождать, не отчаиваясь, сразу вот так всё решила, сделала выводы и принялась реветь. Сердце обливалось слезами, подняться не было сил совершенно, и под эти мысли пришло в голову, что самое страшное, ей действительно некуда было идти.

Ничего и никого не слыша, она не сразу поняла, что обращаются к ней. Подняв зарёванное лицо, Зоя ничего не смогла разглядеть, всё расплывалось перед глазами, превращаясь в неясные формы.

Её подняли, держа за предплечья сильными руками, и перед глазами возникло хмурое, заросшее лицо любимого. Чёрные глаза внимательно оглядывали её и как будто что-то говорили. Она напряглась, и через свою истерику поняла, что он действительно о чём-то спрашивает.

— Что? — почти счастливо выдохнула она и, приблизив к нему своё лицо, поцеловала солёными губами его жёсткие, непримиримые губы.

— Ты чего тут разнылась, спрашиваю? Все идут, оглядываются.

— Я думала, что ты… что ты совсем уехал…

Он покачал головой, негодуя. Обняв её за талию, повёл к байку.

— Я ж тебе говорил, если только поспорю с грузовиком, тогда не приеду, как обещал.

Усадив её на сиденье, убрал растрепавшиеся волосы с лица и достал полотенце из кофры.

Успокоившись, Зоя чувствовала невероятный подъём, но все его усилия сводились на нет из-за дикого чувства голода и слабости.

— Я есть очень хочу, — пожаловалась она, — тошнит.

Он старался равнодушным взглядом смотреть на Зою сверху вниз, но у него это плохо выходило — слёзы её никогда не оставляли Чёрного безразличным.

— Я и осматривался из-за того, что надо где-то перекусить, помчали, — кивнул он.

После плотного завтрака её немилосердно рвало в туалете маленькой столовой, в которой очень вкусно и по-домашнему кормили. После этого приступа она сидела на корточках на улице, обхватив себя, и смотрела расслабленным взглядом в землю.

Чёрный сидел рядом, нахмурившись. Её беременность была не просто чем-то гипотетическим, она страдала от неё, хотя и не считала себя несчастной из-за этого. И, видя её состояние, мужчина поневоле испытывал жалость и какую-то дурацкую нежность, отчего и хмурился, не понимая этих чувств.

Ни слова не говоря, он решил уже снять комнату в местной гостинице и немного отдохнуть там, чтобы ей немного стало легче, как вдруг к ним подошли трое здоровых ребят в кожаных жилетах неизвестного ему мотоклуба.

Зоя всё ещё сидела, прикрыв на этот раз глаза, когда Чёрный поднялся, моментально оценивая ситуацию. Он понял, что те подошли не просто так и не с добром.

— Что здесь забыл «железный волк»? — спросил один с крупной серьгой в ухе. — И почему на нашей территории?

— Я проездом, — хрипло ответил Чёрный. — Еду в Москву.

— Мы видим, откуда ты, у тебя на спине всё написано. Мы же говорили твоим собакам серым, чтобы вы тут не появлялись, — сплюнул другой, с чёрной бородой.

— А в чём проблема? Я сейчас уеду.

— Если ты тут появился, и коптишь воздух, плати. Дорожные пошлины. Мы тут хозяева.

— Вы не наглейте, братья, меня зовут Чёрный, у вас будут очень серьёзные проблемы, — мужчина медленно поднял с земли Зою и прикрыл своей спиной.

— Ха, напугал! — сплюнул смачно на землю тот, что с серьгой. — Мы отвечаем за свои слова, а своему центровому передашь, что Штык не разрешал ехать этой дорогой. Мы из «Беспредельщиков», слыхал? Давай свою жилетку.

— Пошёл на хрен, — выругался Чёрный. — О вашем клубе в жизни не слыхал, а тебя я лично достану, сволота.

Зоя испугалась и вся затряслась за ним. Огромными глазами она следила за мужчинами, окружившими их, и знала, что нужно что-нибудь предпринять, иначе их могут вообще убить.

— Всё! Слава Богу! — закричала она, появившись перед ними и расставив руки. — Скажите мне, вы веруете? Скажите сейчас! Знаете, кто я?

Все четверо вместе с Чёрным не просто не ожидали такого выпада, они онемели и совершенно дикими глазами следили за невысокой бледнокожей красавицей с распущенными белыми волосами, окутавшими её от макушки до самых бёдер.