Барракуда - Лунина Татьяна

Сегодня не ее эфир, вся группа сидит по домам, значит, ключ у дежурной. Она с нетерпением толкнула тяжелую стеклянную дверь, предвкушая, как войдет сейчас в комнату на втором этаже, закроется изнутри, скинет сапоги, забросит ноги на рабочий стол, положит на колени толстый словарь и напишет заявку на новый фильм. А после выкурит, не спеша, сигаретку, наберет на проклятом компьютере текст, распечатает и завтра с утра запустит в работу. У нее зачесались ладони от желания схватиться за ручку. Никому бы и в голову не пришло, что лучшая ведущая информационной программы ненавидела компьютер, предпочитая этому электронному умнику простую авторучку. У независимой журналистки, стилю которой завидовали многие, была идиосинкразия ко всякого рода технике и, будь на то ее воля, правила бы лучше лошадьми, чем крутила руль иномарки. А еще ведущая «Арабесок» имела одну слабость — старую самописку, подаренную в восьмом классе отцом. Кристина тряслась над ней, как Кощей над яйцом. Все свои заявки и сценарии авторских фильмов писала именно ею, доверяя безразличной машине лишь воспроизведение текста. Беспощадно перечеркивая и переписывая целые страницы, старательно шлифуя каждое слово, она выискивала среди множества других самое верное, несущее мысль и способное заразить эмоцией. Может, именно поэтому фильмы Окалиной никого не оставляли равнодушным. Бесчувственная машина была в этом деле не помощница, выручала черная толстуха с блестящей макушкой и тусклым «Союз» по боку потертого колпачка, которую не забывала подкармливать заботливая хозяйка. «Корм» добывался у черта на куличках, в убогом магазинчике канцелярских товаров, чудом пережившем изобилие и разруху. Дома Кристина превращала эту часть своей работы в ритуал. Аккуратно раскладывала на письменном столе чистые листы бумаги, рабочие записи, отцовский подарок, потом варила в медной турке свежемолотый кофе, включала настольную лампу и наслаждалась процессом. Но сейчас почему-то потянуло не к уютной лампе, а в бетонную коробку, под вредоносные лучи, где так легко работалось и все вокруг наполняло жизнь смыслом.

— Добрый вечер! Пожалуйста, ключ.

— Здравствуйте, а ключа от вашей комнаты нет, — приветливо улыбнулась дежурная. — Грантова взяла.

— Давно?

— Минут десять назад.

Опоздавшая молча кивнула и направилась в бар за парой чашек кофе и одним эклером, Женечка обожала сладкое.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она с улыбкой размышляла о своем редакторе. Трудоголик Женя и впрямь становилась ее точной копией — ненормальной особью, помешанной на работе, какой и в собственный выходной дома не сидится… Наверняка, вылизывает сейчас тексты или опять строчит что-то в синей тетрадке, которую упорно прячет от всех. Может, сочиняет роман? А почему бы и нет? У девочки хороший слог, есть фантазия, Женя наблюдательна, умна, усидчива. Вполне возможно, что когда-нибудь над теми, кого тайком выписывает Женечка в тетрадке, станет лить слезы или смеяться капризный читатель. Кристина надавила локтем металлическую ручку и толкнула дверь.

За ее рабочим столом сидела Женя с раскрытой тетрадкой. Напротив стоял начинающий политик, демагог Бугров, который рвался в «Арабески» и надоедал беспрерывно звонками. В правой руке он держал белый конверт, похожий на те, что разносила когда-то почтальонша Окалина, только раздутый слегка. При внезапном появлении ведущей редактор оторопела, а Бугров расплылся в улыбке.

— Добрый вечер, Кристина, вы очень кстати! Женечка, правда, уверяет, что отчитывается перед вами за каждый цент, но я рад возможности вручить это лично, — и он протянул пухлый конверт. — Может, вы позволите не расписываться в вашей ведомости? Я ведь человек публичный, а значит легко уязвимый, — частил говорун, не опуская правую руку, — сами понимаете, мне в подобных делах светиться ни к чему.

В ушах зазвучал презрительный голос Сиротки: «Не вышло, дорогуша, замазалась!»

— Да, конечно, — кивнула она, прошла мимо вперед, поставила на стол кофе с дурацким эклером. «Учетчица» поспешно захлопнула тетрадь. Кристина молча взялась за коленкоровый переплет. Грантова открыла рот.

— Закрой, — вежливо посоветовала старшая. От этой вежливости младшая побледнела.

Страницы Жениной тетрадки были аккуратно разграфлены черным фломастером, в графы школьным старательным почерком вписаны фамилии и цифры. Женечка вела свою бухгалтерию, как заправский бухгалтер, грамотно и четко. Против каждой суммы с разным количеством знаков куцым столбиком темнели фамилии двух подписантов: того, кто дал, и той, что взяла. Суммы были немалыми и выражались в условных единицах.

— Привет, детка!

— Привет!

— Ну как?

— Отлично! Только надо еще немножко доснять.

— Зачем? Мне больше нечего добавить.

— А мне есть. Я собираюсь показать живого человека, слабую женщину…

— Я не слабая, — недовольно перебила Зорина.

— …слабую женщину, которая не побоялась взвалить на свои хрупкие плечи тяжеленную ношу, и не болтает языком, как другие, сильные умники, а молча спасает детские жизни и судьбы. Она такая же, как любой из нас. Так же приходит усталая домой, готовит ужин для двоих, ждет терпеливо мужа… нет, ждать не будем! Я сниму вас вместе. Надюша, пойми, просто деловая дама, пусть даже самая успешная и благородная, здесь не годится. Никому не нужна говорящая голова. А вот если мы подадим тебя со всеми потрохами — мужем, кухней, домашними тапочками — народ клюнет.

— Мне кажется, ты смещаешь акценты. Я хотела рассказать о фонде, а не о себе.

— Господи, Надя, кому нужен твой фонд, кроме ваших бедолаг? Сейчас куда ни плюнь — всюду фонды! А я хочу, чтобы среди множества других выбрали и запомнили именно вас, чтобы эта передача имела резонанс. Если ты мне доверишься, так и будет. Я же профессионал, Надежда Пална, знаю, как пудрить мозги.

— Это что-то новенькое, откуда в тебе такой цинизм?

— От профессии, Надя. Когда твоей профессией становится каждодневный пересказ человеческих бедствий и катастроф, эмоции отмирают, иначе свихнешься. Их заменяет трезвая оценка материала: повысит это рейтинг программы или нет. У нас немного другой взгляд на мир, Надюш. Когда вокруг спокойно и люди довольны жизнью, мы сатанеем от безделья и грыземся друг с другом от скуки.

— А твои выпуски, тем более, фильмы заставляют думать иначе.

— Это и есть профессионализм.

Зорина помолчала.

— Подожди, я возьму сигарету.

— Давай.

Через минуту трубка заговорила снова.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю снять тебя в домашней обстановке — заботливой, любящей, преданной. Такую легко понять, ей можно верить, а значит, принять близко к сердцу великое дело, для которого она не жалеет ни времени, ни сил, ни жизни. Ау, спонсоры, где вы? Эти толстосумы посыпятся к твоим ногам, как песок. Разве фонду не нужны деньги, Надя?

— Ладно, — вздохнула Надежда Павловна, — что я должна делать?

— Быть самой собой и держать под рукой Андрея Ивановича. Все остальное сделаю я. Ты только будь искренна — и все.

— Когда?

— Завтра в семь.

— Не успею, вечером у меня важная встреча.

— Отмени.

— Хорошо, я постараюсь.

— И не забудь про своего лауреата.

— Договорились, в семь жду вашу банду.

— Съемочную группу, — с улыбкой поправила журналистка и положила трубку.

«Бухгалтерию» Грантовой Кристина вручила Лихоеву на следующее утро после внезапной встречи втроем.

— Что это? — удивленно спросил тот, принимая синюю тетрадь.

— Деловой дневник моего редактора, — невозмутимо ответила ведущая. — Почитайте, думаю, будет интересно.

Женечка в редакции не объявлялась — заболела. Болезнь пришлась весьма кстати, работать с этой мокрицей было бы сложно. А осложнений подобного рода Окалина не признавала, просто вышвырнула бы мерзавку за дверь, и пусть с ней разбирается руководство. В том, что Грантовой не видать теперь СТВ, как своих ушей, Кристина не сомневалась. Здесь никому не позволят марать честное имя канала.