Уильям Голдмен - Дело в том, что...
Ему сняли мерки и изготовили специальный корсет, и Эймос носил этот ужас несколько месяцев, чувствуя себя при этом гомиком или инвалидом, а в некоторые, особенно неприятные дни и тем, и другим. Но корсет давал ему относительную свободу движений. В феврале, четыре месяца назад, он снял корсет и надевал теперь лишь изредка.
Лайла ненавидела эту вещь. Вначале она была трогательно заботлива, помогала ему ходить и следила, чтобы он не делал лишних движений. Но как только в феврале он освободился от корсета, как только избавился от боли, ее отношение изменилось. И Эймос вынужден был признать, что поведение жены имело под собой почву. Дело в том, что теперь у него каждый раз начинала болеть поясница, когда он не хотел участвовать в каком-либо мероприятии, в котором обязательно хотела участвовать Лайла. Вначале она считала, Что это простое совпадение, и даже шутила по этому поводу, но когда приступы повторялись таким образом, что она даже стала их предсказывать, на смену заботливости пришла ненависть. Лайла считала, что все причины кроются у него в голове и являются психосоматическими. Эймос вначале злился, ее придирки его раздражали, но постепенно он и сам начал принимать такую возможность. Вероятно, он на самом деле более жестокий тип и невропат, чем о себе думает.
– Эй, я бы на чем-нибудь подъехал, – позвал он.
– Только что мимо пролетел астронавт, – отозвалась Лайла, – наверно, осталось немного.
– Я не шучу.
На этот раз, по-видимому, Лайла уловила в его тоне нечто такое, что заставило ее первый раз остановиться и посмотреть на мужа. Спина у Эймоса теперь болела сильнее, онемела правая нога.
– Что с тобой?
Эймос тяжело опустился на каменные ступеньки, положил правую ногу на левую, как ему говорили, и сразу же боль в спине ослабла. Он громко вздохнул.
– Папочка рухнул, – громко сказала Лайла. Откуда-то сверху, невидимая за витком спирали, отозвалась Джессика:
– Скорей поднимайтесь, по-моему, сейчас будет конец.
– Сядь там, где стоишь, Джессика, – приказала мать.
– Но…
– Джессика – сядь! Оставайся на месте. Все равно будешь первой. Но дальше идти я тебе не разрешаю.
Лайла спустилась к мужу и посмотрела на него сверху вниз.
Эймос ждал, что она скажет. Она молчала.
– Это моя спина, – пробормотал он, не дождавшись.
– Твоя спина.
Эймос кивнул.
– Опять?
Эймос снова кивнул.
– Сильно болит?
– Смотря что считать сильным. Это не приступ, но тем не менее очень больно.
– Эй вы там! – крикнула сверху Джессика.
– Погоди минутку, дорогая, – крикнула Лайла и потом обратилась к мужу: – Ну и?
– Ну и что?
– Я спрашиваю, ты пойдешь дальше с нами, или спустишься обратно, или будешь просто здесь сидеть на заднице?
– Я не планировал никаких действий, любовь моя. Моя спина болит, я даю ей отдых, вот и все.
Сверху запела Джессика.
– Мы идем в галерею за редиской и пыреем… Эймос завел руки за спину и кулаками стал массировать поясницу.
– Очень помогает, – объяснил он, – снимает напряжение.
Лайла ничего не ответила.
– Мы идем в Галерею Шепотов, – объяснила в очередной раз кому-то Джессика, и сразу же мимо них протопала вниз группа школьников.
Как только они исчезли за поворотом лестницы, Лайла сказала:
– Может быть, тебе действительно лучше посидеть здесь и подождать нас.
– Возможно.
– Пусть спина отдохнет.
Эймос кивнул.
– Мы тебя заберем на обратном пути.
Он опять наклонил голову, соглашаясь.
Она начала подниматься по спирали лестницы. Он остался сидеть, глядя на носки ботинок.
– Эймос!
Он поднял голову, посмотрел на нее и быстро отвернулся, увидев выражение ее лица.
– Ты такой мерзкий маменькин сынок и проклятый неженка, что мне иногда хочется заплакать.
Эймос тихо сидел на ступеньках и слышал, как Джессика спросила, где папочка, и ответ Лайлы.
– Мы его заберем на обратном пути, – объяснила она дочери и опережая следующий вопрос, что случилось с папочкой.
– То же, что всегда.
Оставшись в одиночестве, Эймос продолжал массировать поясницу кулаками. Неизвестно, способствовал ли этот процесс уменьшению боли, но он всегда чувствовал себя лучше, нажимая на поврежденное больное место. Было ли там действительно повреждение? Вероятно, да, если исходить из рентгеновского снимка. Ничего особенного, просто позвоночный диск был его больным местом, как у других таковыми являлись желудочные проблемы или мигрени, поэтому не надо паниковать.
– О, о, как приятно, – простонал он, нажимая посильнее. Еще одна группа школьников прошествовала мимо него, весело болтая на языке со смешным акцентом. Интересно, что они подумали о нем? Что он устал? Или просто хулиган? Или впал в амнезию посреди этой бесконечной, ведущей в никуда спирали? Как только последний школьник исчез за изгибом лестницы, Эймос с горечью подумал, что Лайла, которая знает его, как ни один человек на свете не знает и, наверно, никогда не узнает, презрительно назвала его неженкой. Из всех слов она выбрала именно это и выговорила, презрительно выпятив свои красивые губы. Неженка! Даже не негодяй или мерзавец, не проклятый сукин сын.
Нет. Неженка. Это было невероятно. Выбрать из всех ругательных выражений это. Невероятно. Что она имела в виду?..
– Вам плохо?
Эймос посмотрел наверх. Две пожилые леди, прекратив подъем, смотрели на него с беспокойством.
– Похоже, у вас возникли проблемы?
– Нет, – поспешил Эймос. – Нет… это просто… моя спина.
– Вы упали? – спросила первая.
– Какая опасная лестница, здесь можно шею сломать. – Вторая была явно обеспокоена больше, чем ее подруга. – Чем мы можем помочь?
Эймос натянуто улыбнулся:
– Нет, нет, я не падал. Это просто… У меня неполадки с позвоночником, правда, ничего серьезного, но часто во время крутых подъемов я вынужден останавливаться и отдыхать и…
Зачем ты им все это рассказываешь? Хочешь, чтобы они тебя усыновили, ты проклятый неженка? Эймос нервно засмеялся:
– Благодарю, вы очень любезны, но со мной все в порядке. Я просто в идеальной форме, так, кажется, говорят. Хотите, давайте наперегонки, кто первый взберется, хотите? – и снова засмеялся.
– Ну если вы уверены, что вам не нужна помощь… – сказала вторая дама с сомнением.
– Огромное спасибо за заботу, увидимся наверху! – и помахал им рукой, широко улыбаясь. Дамы переглянулись, потом опять посмотрели на него, прежде чем продолжить подъем. Эймос снова остался один.
Он сидел, закрыв глаза, все думая о Лайле и ее презрительно брошенных словах, и это вызывало в памяти детство. Все эти нудные уроки музыки, ненавистные коротенькие штанишки, насмешки сверстников, как приходилось прятать мячи, чтобы не увидели родители, – они боялись, что он повредит себе руки. Внезапно глаза Эймоса наполнились слезами. Когда он был совсем молод, Джой Ди попал в пятьдесят шесть, сердце мальчика готово было разорваться, потому что он всегда хотел быть таким, как Ди Маджио или Вилли, совершать стремительные броски после удара биты, бежать немыслимыми прыжками и в последние доли секунды схватить проклятый мяч и прорваться, отбрасывая противника и пробить решающий гол… Тут Эймос, прежде чем успел осознать, что происходит, уже поднимался, разгибая спину, вот он встал и вдруг понесся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу, не обращая внимания на острую боль в пояснице. Только до боли закусил губу, в бешеном темпе преодолевая спирали лестницы, глядя вниз на ступеньки, побеждая их… И вот, не снижая бешеного темпа, пронесся мимо двух пожилых леди, и только после, оставив их далеко позади, сообразил, что это были те добрые леди, которые отнеслись к нему так внимательно. Хотел крикнуть на бегу, извиниться, но к этому моменту они уже были далеко позади, а он все бежал вверх, вверх, и вот, наконец, перед ним предстала Галерея Шепотов. Огороженная перилами круговая галерея под куполом. Где-то посередине, напротив, стояли его жена и дочь. Эймос крикнул: «Лайла!» Она обернулась, а он помчался к ней, прямо на нее, и она отшатнулась, отступая, страх отразился на лице, и этот страх ему понравился и прибавил сил и скорости, вот он уже рядом, схватил жену за плечи и затряс жестоко, выплевывая яростные слова ей прямо в лицо:
