Уильям Голдмен - Дело в том, что...
Он сидел, закрыв глаза, все думая о Лайле и ее презрительно брошенных словах, и это вызывало в памяти детство. Все эти нудные уроки музыки, ненавистные коротенькие штанишки, насмешки сверстников, как приходилось прятать мячи, чтобы не увидели родители, – они боялись, что он повредит себе руки. Внезапно глаза Эймоса наполнились слезами. Когда он был совсем молод, Джой Ди попал в пятьдесят шесть, сердце мальчика готово было разорваться, потому что он всегда хотел быть таким, как Ди Маджио или Вилли, совершать стремительные броски после удара биты, бежать немыслимыми прыжками и в последние доли секунды схватить проклятый мяч и прорваться, отбрасывая противника и пробить решающий гол… Тут Эймос, прежде чем успел осознать, что происходит, уже поднимался, разгибая спину, вот он встал и вдруг понесся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу, не обращая внимания на острую боль в пояснице. Только до боли закусил губу, в бешеном темпе преодолевая спирали лестницы, глядя вниз на ступеньки, побеждая их… И вот, не снижая бешеного темпа, пронесся мимо двух пожилых леди, и только после, оставив их далеко позади, сообразил, что это были те добрые леди, которые отнеслись к нему так внимательно. Хотел крикнуть на бегу, извиниться, но к этому моменту они уже были далеко позади, а он все бежал вверх, вверх, и вот, наконец, перед ним предстала Галерея Шепотов. Огороженная перилами круговая галерея под куполом. Где-то посередине, напротив, стояли его жена и дочь. Эймос крикнул: «Лайла!» Она обернулась, а он помчался к ней, прямо на нее, и она отшатнулась, отступая, страх отразился на лице, и этот страх ему понравился и прибавил сил и скорости, вот он уже рядом, схватил жену за плечи и затряс жестоко, выплевывая яростные слова ей прямо в лицо:
– Никогда больше, слышишь, никогда! Не смей называть меня так! Еще раз назовешь меня неженкой, Лайла, и я не отвечаю за себя, поверь, это так…
Лайла попыталась остановить его:
– Ты сошел с ума, сумасшедший, сумасшедший…
Но он не слушал и продолжал трясти ее еще яростней и при этом орал:
– Я не шучу, Лайла! Боже мой, Лайла, я еще никогда в жизни не был так серьезен, и если ты даже в мыслях назовешь меня снова неженкой, я узнаю об этом, и я достану тебя, клянусь…
– ОНИ СЛУШАЮТ!
Даже не громкость, не внезапная сила в голосе дочери, – он слышал и раньше ее крик, что-то другое заставило Эймоса остановиться. Это был ужас в ее голосе. Он взглянул на нее, выпустил плечи жены, хотел опуститься перед дочерью на колени, чтобы уговорить, успокоить, сказать, что все в порядке, но ее следующие слова остановили его, и он застыл на месте.
– Они все слушают тебя! – сказала Джессика. Эймос осмотрелся и увидел множество лиц, повернутых к ним. Все смотрели на него с удивлением и ужасом, и вдруг он понял, почему эта галерея носит такое название, понял, потому что внезапно услышал шепот всех этих людей, они говорили о нем… Он посмотрел вниз и подумал, что теперь для тех, кто внизу, уже он представляет собой маленькую игрушечную фигурку, и помахал им. Никто не помахал ему в ответ.
– Это просто немыслимо, немыслимо, о чем вы, люди, только думаете…. – услышал Эймос и увидел приближавшегося к ним не то священника, не то монаха, фигуру в церковной одежде, тот спешил к ним, качая с осуждением головой.
– Я… – Эймос хотел сказать, что он сожалеет, но священнослужитель не дал договорить.
– Вы, все трое, немедленно покиньте это место. Пойдемте, пойдемте, мы не можем допустить такого безобразия здесь. Идите за мной.
Им пришлось последовать за ним, минуя всех остальных, в основном сидевших на круговой скамье. И каждый смотрел на них во все глаза.
«Это не я, это происходит не со мной», – думал Эймос, следуя во главе семейства, уводя его за собой.
– В эту дверь, потом направо и увидите лестницу, по ней спуститесь вниз, – сказал монах.
Эймос тупо кивнул и пошел, куда было приказано. Около лестницы он подождал жену и дочь.
– Послушай… – Но она только резко тряхнула головой, приказывая ему замолчать, и Эймос подумал, что она должна видеть, что теперь напуган он.
Они стали спускаться.
Все молчали, Джессика опять шла впереди, потом Лайла, Эймос замыкал шествие. Круг за кругом, вниз по спирали, и когда ему показалось, что прошло немыслимо много времени, он окликнул:
– Эй, Джад?
– Что? – отозвалась Джессика.
– Если я тебе передам послание, ты передашь той, как ее зовут?
– Ты имеешь в виду, мамочке?
– Я имею в виду мамочку.
– Не надо, – сказала Лайла, – замолчи…
– Скажи мамочке, что я…
– Замолчи! Эймос замолчал.
– «Эй, Силвер, прочь!» – крикнула Джессика, и, повернувшись, посмотрела на родителей, но они промолчали, и она снова стала спускаться. Потом, глядя перед собой, громко запела.
– Заткнись, Джессика, – сказала Лайла. И Джессика подчинилась приказу.
* * *Жара ошеломила после прохлады собора. Эймос постоял, щурясь на ярком свету. Снизу донесся голос успевшей спуститься на несколько ступеней Лайлы.
– Ну, что, берем такси или поедем на метро?
– Ты верна себе, никогда не сдаешься, – отозвался Эймос.
– Я просто думала о твоей спине, Элвис, тебе будет гораздо легче, если ты сразу сядешь в такси.
– Послушай, у нас прекрасно получалось, когда мы молчали. – Эймос опять закипел, глубоко раздосадованный, что она назвала его Элвисом, это имя она приберегала для специальных случаев, с тех пор, как два года назад Пресли исполнил одну из песен Эймоса в своем альбоме. Это принесло Эймосу немалую сумму денег, но навряд ли обогатило душу. Спина теперь болела гораздо меньше, боль, во всяком случае, стала вполне терпимой, не шла ни в какое сравнение с той, что терзала его, когда он, разъяренный, несся по винтовой лестнице. Смущенный этим обстоятельством, Эймос все-таки продолжал легонько массировать поясницу, пока они спускались вниз. Эймос обратился к стоявшему на нижней ступени полисмену:
– Прошу прощения, сэр, как нам добраться до метро?
– Ничего не может быть проще.
– Отлично.
Бобби указал направление:
– Через двор, спускаетесь вниз до подножия, повернете налево и вы на месте.
– Большое спасибо. – Эймос повернулся к семье. – Что ж, вперед.
– Ммммм, ммммм, – промычала Джессика, прижимая к губам палец.
– Говори, что тебе надо, Джерко.
Но Джессика замотала отрицательно головой и снова замычала.
Позади раздался голос Лайлы:
– Она заперла рот на ключ и выбросила ключ.
Эймос взглянул на дочь:
– Это правда?
Джессика так же энергично замотала головой, теперь утвердительно.
Эймос сделал вид, что вынимает ключ из кармана, потом повернул мнимый ключ у ее губ.
