Уильям Голдмен - Дело в том, что...
Утром он разбудил Донни Клайна вопросом, есть ли у того психоаналитик, который может рекомендовать Эймосу своего коллегу? А через два дня Эймос впервые встретился с доктором Марксом, и начались их беседы пять раз в неделю с девяти двадцати до десяти минут одиннадцатого, с понедельника по пятницу. И все пошло неплохо, как вдруг, буквально за неделю до поездки в Европу, однажды вечером у них с Лайлой вышла крупная ссора, и как всегда без всякого повода. Ссора вылилась в рыдания Лайлы и ее бегство на кухню. Он пошел на веранду и там принялся злобно выстукивать по коленке в такт ее всхлипываниям. Окно кухни выходило на террасу, и немного погодя Эймос подкрался к нему и стал рассматривать свою жену, взвешивая все ее достоинства и недостатки, и вдруг понял, что ему она тоже глубоко безразлична.
А через минуту ворвался на кухню, схватил в свои объятия Лайлу, умолял о прощении, испуганно прижимая ее к себе.
– И что тебя напугало? – спросил после доктор Маркс.
– Ну как же, с ума сойти можно. Ты представляешь – смотреть на свою жену и думать, что тебе на нее наплевать.
– Хочешь развод?
– Я сам не знаю, чего хочу. Маркс помолчал.
– Я подумал, может быть, мне поехать в Европу, – сказал Эймос.
– Одному?
– Нет-нет, с ними обеими.
– Когда?
Эймос пожал плечами:
– Хоть завтра. Доктор Маркс молчал.
– Ты не считаешь, что это хорошая идея, не так ли?
– Мое мнение здесь ни при чем, ты должен убедиться сам.
Эймос покачал головой:
– Ты очень добр.
– Думаешь, Лайла хочет развода?
– Ты смеешься? – Эймос сел на кушетке. – Если только у нее возникнет малейшее подозрение, что я подумываю о разводе, она с ума сойдет. Я знаю Лайлу. Она может придираться и ругаться, но она очень привязчива. – Он задумчиво добавил: – Почему брак такая сложная штука?
Доктор Маркс ударился в свое обычное венское красноречие.
– Когда одного знаменитого судью спросили, почему происходит так много разводов, знаешь, что он ответил? Он сказал, и я под этим готов подписаться: «Потому что чертовски трудно любым двум людям ужиться вместе!»
* * *Эймос сошел с тротуара и вернулся к такси. Просунул голову в окно.
– Извините меня, – сказал он, обращаясь к дочери, – но я ищу мисс Джеллохэд Маккрекен.
– Это я – Джеллохэд Маккрекен.
Эймос просунул голову дальше.
– Нет, – сказал он, – я признаю сходство, но настоящая Джеллохэд Маккрекен никогда не путешествует без своей куклы.
– Да вот же Каддли! – Джессика, приходя в радостное возбуждение, показала куклу. – Видишь? Видишь?
– Тогда вы действительно она. Выходит, что я ваш отец. А это, вероятно, мое такси. – Он сел в машину и захлопнул дверцу. – И значит, это моя жена.
– Ненормальный, – сказала Лайла.
– Почему ты уходил? – спросила Джессика.
– Мне надо было проветриться.
И все трое неожиданно рассмеялись, каждый по своей причине.
Наконец, они прибыли к собору Святого Павла.
– Оказывается, он все еще на месте, – заметил Эймос, когда такси остановилось у парадной лестницы.
– Прекрати, – сказала Лайла, выходя из машины, – перемирие – есть перемирие.
– Можно я заплачу водителю? – спросила Джессика.
– Послушай, Джеркхэд, если я дам тебе деньги, где уверенность, что ты не удерешь к границе?
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – подпрыгивала от нетерпения Джессика.
Эймос взглянул на счетчик. Потом выудил из бумажника банкноту:
– Скажи ему, чтобы сдачу оставил себе. Увидишь, как он рассердится.
Джессика просунула деньги в прорезь перегородки:
– Сдачу оставьте себе.
– Благодарю вас.
– Видишь? Он на меня не рассердился! – И первая полезла из такси. – Сегодня я буду лидером, ладно? Где мамочка? – Она оглянулась. – Вот она! – и показала на Лайлу, стоявшую на верхней ступени около входа, направив на них «Майнекс». Она снимала мужа и дочь, пока они не присоединились к ней. – Это правда насчет Вилли Мэйса, папочка. Я читала своими собственными глазами.
Эймос кивнул. Джессика еще не умела читать, но с прошлого лета, обнаружив страстную отцовскую любовь к Замечательному Вилли, она каждый день просматривала счет матчей. Всегда могла определить команду Вилли, потому что Сан-Франциско было самым длинным названием в любой лиге, а найдя необходимое, искала буквы HR. Дальше было просто – она знала, как выглядит имя «Вилли» наряду с другими словами: «кошка», «собака», «Сара Ли» и «Бамбл Би Тьюна».
– Надеюсь, он завтра тоже выиграет, – продолжала Джессика.
– Я тоже, – отозвался Эймос. Они присоединились к Лайле.
– По-моему, пора войти. – Она указала на вход.
– Мы так долго и с такими мучениями добирались сюда, что наши ожидания не должны быть обмануты.
Поскольку он был измучен жарой, занят мыслями о своем ребенке и все время находился в состоянии войны со своей половиной, красота собора захватила его врасплох. Эймос застыл, как громом пораженный, в прохладной спокойной атмосфере собора, и у него невольно вырвалось:
– О!
Он был в Лондоне уже семьдесят два часа. Сначала потратил время на сон, чтобы привыкнуть к изменению временного пояса, просыпался и снова засыпал. После относительного отдыха беспорядочно начал осматривать достопримечательности – Тауэр, Биг Вен, Вестминстерское аббатство. Присутствовал при смене караула у Букингемского дворца, подняв на плечи Джессику, чтобы она могла что-то увидеть из толпы туристов. Спиной чувствовал нагрузку, и время потянулось бесконечно, просто удивительно, что его тогда не скрутил приступ. Видел зоопарк в Риджент-парке, пеликанов на Сент-Джеймс, статую пухлого Питера Пэна, отыскать которую можно только по компасу, театры на Шафтсбери авеню и на Пиккадилли, Сохо, Трафальгарскую площадь и дом под номером десять на Даунинг-стрит,[1] где, что бы ни говорили, для Эймоса всегда жили Уинни,[2] Марбл-Арч[3] с ненормальными ораторами, Харродс и Либеритс, Фортнам и Мэзонс.[4] Не говоря о двух безумных поездках на метро и семи поездках вдвоем с Джессикой на двухэтажных автобусах; правда, из семи удались только пять, потому что два раза наверху не было мест, и им пришлось сидеть внизу. Эймосу понравилось все, что он увидел в Лондоне.
Но собор Святого Павла отличался от всего ранее увиденного. Озираясь вокруг, Эймос вспоминал, что знает о соборе. Знал он очень мало. Архитектор Рен, то ли Чарльз, то ли Кристофер.[5] Ничего не знал о Хоукмуре, который тоже, скорее всего, был гением в архитектуре, но здесь участвовал лишь как подмастерье. Ни о тех мастерах, которых Рен приглашал из других мест, – Гринлинг Гиббоне из Голландии, великий Тижу из Франции, способный плести кружева из железа.
