Квест на троих (СИ) - Смирнова Ольга Викторовна
Глеб принял душ, оделся и прошёл в кабинет.
— Игорь, зайди, — на ходу бросил он.
Помощник в безукоризненно сидящем чёрном костюме явился почти сразу за боссом.
— С возвращением, господин Заров.
— Как Зарина долетела?
— Всё хорошо, она уже у родителей.
— Согласуй дату и приобрети за счёт фирмы ей обратный билет.
— Сделаю.
— Докладывай.
— Компьютер включен. Все отчёты получены. Платежные календари тоже. Сводный готов. Визы в Германию для восемнадцати сотрудников оформлены, билеты приобретены. На сегодня назначены пять видеоконференций. Список на столе.
— Хорошо. А это что? — показал Глеб на стопку писем и конвертов.
— Это корреспонденция, не касающаяся бизнеса и личная. Приказа на отправку в Германию не было.
— Хорошо, просмотрю. Иди.
Глеб изучил предоставленные генеральными директорами текущие отчёты, утвердил платежные календари, скользнул взглядом по списку видеоконференций.
Слегка нахмурился, глянув на стопку конвертов разных мастей и размеров. Придвинул их ближе.
Все письма из благотворительных фондов сразу отложил в сторону для изучения помощником. Вскрыл и прочитал письма из администрации. Поморщился. Опять денег просят. Предупреждал же, что работает исключительно с официальными фондами.
Взялся за большие конверты. И рука замерла над самым верхним. Через пару-тройку секунд подхватил его и положил перед собой.
От неё.
Запульсировала жилка на виске. Рука на автомате взлохматила и вновь причесала волосы.
От неё.
Он откинулся на кресле и закрыл глаза. Евгения появилась перед мысленным взором в том виде, в каком он её видел последний раз: растерянной, растерзанной напором трёх разъярённых мужчин и презираемой ими за ошибку, совершенную в молодости. И эту ошибку можно было простить. И они простили бы, если бы она не начала защищаться ещё большим обманом.
Там, в Германии, за два дня до возвращения в Россию по техническим причинам сорвались переговоры. И они с Жекой общались с глазу на глаз почти два часа. Он многое рассказал о событиях тех лет. И как полюбил Женьку с первой секунды, и как купался в лучах счастья. И как чуть с ума не сошёл, когда увидел её за спиной дежурного. Она зачем-то вернулась в Чернобыль. А в его комнате на кровати лежала другая женщина.
Когда, наконец, выбил у командира отпуск, он уехал искать свою Женьку. В квартире, где она проживала, никого не было. Только соседка на звонок откликнулась — старуха с ядовитой усмешкой. Она рассказала, как эта соседская шлюха прошаталась где-то три месяца, а вернулась брюхатая и сделала аборт. А сейчас в посёлке её нет совсем. И хорошо, что уехала. Нечего таким жить рядом с добропорядочными людьми.
А у Жеки ноги вросли в пол. В голове забил набат. Она была беременной. От него! От него!!! Вот зачем вернулась. Сказать ему. И не сказала. Сделала аборт. Отомстила.
Он вернулся домой. Злой. Ненавидящий весь мир. Начал пить. Очнулся в клинике Грача. Там было время подумать. Пришла в голову мысль, что, может быть, эта старуха наговорила на Женьку. Не могла она так поступить с ним. Не могла! Она же его любила! И о его проблеме знала. Может, специально уехала рожать в другой город? Сам придумал версию и сам в неё безоговорочно поверил...
Уволился с военной службы и сразу уехал на поиски. И лучше бы не ездил, как он сказал. Родители с ним даже говорить о дочери не стали. Другая соседка подсказала, что в областном центре живёт её тётка. Работает в родильном отделении. И для него всё встало на свои места. Она там. Во-вот родить должна. И Жека рванулся туда. Римма Васильевна была на дежурстве. Звать её отказались — она в родовой. Он ждал у центрального входа, нервно ходя туда-сюда, когда из дверей выскочили молодые девушки в накинутых на белые халаты пальто и завернули за угол роддома. Пошёл за ними. Они смущённо спрятали сигареты. Слово за словом, пару раз сверкнул заинтересованно глазами, сделал пару комплиментов и услышал ответы на свои вопросы... Племянница Риммы Васильевны весной сделала аборт в гинекологическом отделении. И ах! У неё должна была быть двойня. И что все были в шоке. И ещё что-то щебетали. Но он уже не слышал.
Жека сказал, что не помнит, где был весь день, не помнит, как оказался в подъезде и увидел газовые трубы, покрашенные желтой краской. Но очень хорошо запомнил, как заранее, осознанно скинул паспорт в какую-то речку. И хорошо запомнил, как вытаскивал ремень из брюк.
А потом Грач забрал его из местной психушки... Вот что скрывал Вадим. Таким редко делятся даже с лучшими друзьями... Суицид... Пребывание в психиатрической больнице...
И после этого Евгения обвинила Жеку в отказе от детей. Кощунственная ложь.
Глеб встал, подошёл к бару, взял первую попавшуюся бутылку и открыл её. Плеснул коньяка в бокал и, отойдя к окну, сделал глоток.
Нахмурился. И всё равно Жека любит Евгению. До сих пор любит. Они оба её любят. И она... обоих.
— Меж двух она метаться будет... придётся биться за её сердце...
Чёртова цыганка. Действительно далеко увидела. Почти на три десятка лет вперёд. Вот не верь теперь им...
Картинки недавних событий поплыли перед глазами Глеба.
Вернувшись в ту ночь из клуба, он принял душ и лег спать. Одиночества не почувствовал, потому что она ещё была в особняке. Совсем близко. Встав утром, оделся и решил поговорить с ней о шестом дне и о госте, которого она, оказывается, узнала. А на самом деле просто хотел её увидеть. Может, последний раз в жизни. Вошёл в апартаменты и застал горничную, снимающую с кровати постельное бельё. Евгения уехала рано утром. Он чуть ли не бегом вернулся в рабочий кабинет, достал заколку и выскочил на балкон. В гневе зашвырнул её куда-то далеко. И сразу резануло острое чувство одиночества, от которого захотелось взвыть...
А потом по нескольку раз в день под видом прогулки искал заколку. Клял себя на чём свет стоит... Через две недели нашёл. Принёс и бережно положил на место. И создалось впечатление, что Женька опять рядом. Где-то тут, в особняке. Вот-вот появится перед ним и улыбнется своей светлой улыбкой...
Затем начался запуск проекта, и работать пришлось в режиме «двадцать четыре на семь». Некогда было вспоминать, терзаться и выть от тоски в потолок спальни. Даже радовался, что некогда. Ибо это чертовски больно.
Глеб вновь растрепал волосы, тут же привёл их в порядок. Вернулся к столу и сел в кресло. Посмотрел на конверт. Странно, что она вообще сделала шаг к нему после того, как с ней обошлись. Игра вывернула душу Евгении наизнанку. Она держалась только на их любви. Ломала себя, характер, свои убеждения. Спасала его бизнес, заботилась о его детях и внуках. А ей устроили такой финал. Выгнали, как паршивую собаку со двора.
Глеб отставил бокал с коньяком и, развернув кресло к окну, вновь бросил взгляд на горы. Сам-то он чего хочет? То оправдывает свои действия её откровенной ложью, то соглашается, что поступили с ней бесчеловечно.
Резко выдохнув воздух, он потёр лицо ладонями. Да. Надо признаться, они поступили бесчеловечно. Настала пора собирать камни... как-то исправлять ситуацию. И Жеку надо подключать. Как он там сказал?
— С неё всё началось, и ею должно закончиться.
— Нет, друг. С тебя всё началось. И с твоей помощью должно закончится.
Заров открыл верхний ящик стола. Достал шкатулку. Поднял крышку и взял в руки заколку ещё той Женьки. Молодой, чистой, девственной. Которую он собственными руками отдал Жеке.
Глеб ещё раз кинул тяжёлый взгляд на конверт. Не важно, что там: попытка оправдаться, слёзы или гневные обвинения. Главное — это письмо подскажет, каким должен быть первый шаг.
Он вскрыл конверт. Вынул два письма. Огромное, написанное от руки, и совсем маленькое на сложенном пополам, пожелтевшем от времени листочке в клеточку. Отодвинул в сторону большое и раскрыл маленькое. Прочитал. Резко выпрямился в кресле и прочитал ещё раз. Прочитал третий раз. И придвинул большое письмо. Он читал его медленно, обстоятельно, не торопясь, крутя пальцами заколку. И она опять, нарушая полную тишину кабинета, привычно ударялась об стол то одним, то другим своим концом. На последних страницах стук заколки прекратился...
