Алекс Джиллиан - Бумажные цветы
— Нет, она только думает, что помогает.
— Маргарита, мы можем помочь Мирославе. Но для этого я должен поговорить с Сиреной. Я заставлю ее уйти.
— Но тогда Мирослава вспомнит, что сделала Сирена. Испугается и снова позовет ее. Вы не понимаете… Бумажная девушка никогда не умрет и не состариться, и никогда не уйдет.
— У нее очень красивое имя, Маргарита.
— Да. Вы помните мифы о морских девах, своими песнями завлекающих мужчин в пучину? Сирена не любит мужчин. Но ей нравится, когда они смотрят.
— Смотрят на нее?
— Какой вы глупый доктор! Конечно, на нее.
— Но ты говорила, что ее никто не может увидеть.
— Некоторые могут.
— Даниил видел ее?
— Я не буду говорить о Данииле.
— А Ник? Ты помнишь Ника, Маргарита?
— Я просила вас не задавать вопросов.
— Ник видел Сирену?
— Да. Ник знает Сирену. Но она отпустила его, потому что не любит мужчин.
— В том, что Сирена отпустила Ника, нет ничего плохого, Маргарита. Ничего ужасного. Она совершила хороший поступок.
— Вы уверены, доктор? Сирена не способна на хорошие поступки. Она защищает Мирославу, думает, что защищает. Если бы Ник был настоящим, то она бы убила его.
— Зачем Сирене убивать Ника? Чем он угрожал Мирославе?
— Он мог разбудить ее.
— Но разве Ник был знаком с Мирославой?
— Он подошел близко, доктор. Очень близко и Сирена прогнала его.
— Ты хочешь, чтобы Ник вернулся?
— Ника не существует, доктор. Мы придумали его.
— Кто это — вы?
— Мы все, доктор.
— А Вадим? Его вы тоже придумали?
— Нет, Вадим был настоящим.
— Как ты это определяешь, Маргарита?
— У него была кровь, когда Сирена пыталась убить его.
— А разве это был Вадим, а не его сосед по общежитию?
— Мирославе нравился Вадим. И она не хочет думать, что могла позволить Сирене обидеть его, и решила, что пострадал другой человек.
— Мира догадывается, о том, что сделала Сирена?
— Ей очень страшно, доктор. Она боится вспоминать.
— Это необходимо, если Мирослава хочет поправиться.
— Она не хочет.
— Почему? Из-за того, что случилось три года назад?
….
— Маргарита, ты помнишь, что произошло с Даниилом?
— Я же сказала, что не буду говорить о нем.
— Почему?
— Он — плохой человек.
— Но Мирослава любила его, не так ли?
— Не так, как ее любил он. Совсем не так. Он напугал Миру. И тогда пришла Сирена.
— А когда появилась ты, Маргарита?
— Мы пришли вместе.
— Зачем ты пришла, Маргарита?
— Чтобы помочь Мирославе уснуть и не видеть, что делает Сирена. Я люблю Мирославу. Я не хочу, чтобы ей было грустно.
— Вместе мы можем по-настоящему помочь Мире, Маргарита. Но для этого она должна проснуться и вспомнить все, что сделала для нее ты.
Девушка внезапно вскочила на ноги и отошла к окну. Несколько минут она всматривалась вдаль сквозь решетки на стеклах, потом тяжело вздохнула.
— Почему Диана не приносит мне карандаши, Игорь Владимирович?
— Мира?
— А с кем, по-вашему, вы разговариваете?
— В прошлый раз, когда Диана принесла карандаши, ты воткнула один себе в запястье. Зачем ты это сделала, Мирослава?
— Я ничего подобного не делала. — девушка обернулась и возмущенно посмотрела на доктора.
— А кто сделал? Сирена?
— Я не знаю никакую Сирену, Игорь Владимирович. Вы — странный человек. Я прекрасно себя чувствую, а вы не хотите меня отпустить домой. И задаете глупые вопросы.
— Я отпущу тебя домой, если ты расскажешь, что случилось с Даниилом три года назад.
— Вы этого не сделаете. — уверенно заявила Мира. — И я все равно не знаю, что случилось с Даниилом. Он уехал в Москву, чтобы учиться. Я больше его не видела.
— А мне кажется, что ты обманываешь. Три года назад он приехал, чтобы навестить тебя.
— Я не хотела этого, Игорь Владимирович. Даниил плохо поступил со мной. Я не хочу о нем говорить.
— Что он сделал, Мирослава?
— Запутал… Я думала, что он любит меня, а Даня оказался сумасшедшим. Он все перепутал, Игорь Владимирович. Я не знала, что совершаю что-то плохое. Он сказал, что так и должно быть. Как я могла не поверить? Даня — единственный, кто понимал меня.
— Ты помнишь, как появился шрам на твоей шее?
— Даня тут не причем. — быстро ответила Мира, отвернувшись. — Я хочу спать. Оставьте меня. Я очень устала.
Глава 17
— Привет, док.
— Саймон?
— Знаешь ли ты, кто я?
— Билли мне много о тебе рассказывал.
— Билли — умный мальчик.
— Что случилось в ночь на Рождество?
— А ты представь себе.
— Лучше ты расскажи, Саймон.
— Питер вел себя нехорошо, док.
— И что он сделал?
— Лучше бы он этого не делал, док.
— Что, Саймон?
— Он напугал, Мэри, док. Он подкрался к ней сзади в темноте. И напугал ее. Мэри упала. Упала на свою куклу, док. Она порезалась. Очень сильно порезалась. Кто-то должен был помочь ей. Вот я к ней и пришел. Здравствуй, Мэри… Я ей приказал порезать Питера, док. Давай, Мэри!.. Очень сильно порезать. Хорошо, что его нож был совсем новым и острым. А потом, чтобы мамочка и папочка не рассердились,… я ей сказал порезать их тоже. Было много крови, док. Столько крови! И Мэри этого хотела. Давай, Мэри! И сделала.
— Зачем ты это сделал, Саймон?
— Потому что Мэри мне позволила, док. И так всегда. И так всегда…
— А где ты живешь, Саймон?
— Я живу в слабых и несчастных, док.
Из к/ф «Девятая сессия» (2001 г.)— Ты точно не передумаешь? — София Русланова печально смотрела в сосредоточенное, задумчивое лицо Никиты, выискивая в пропорциональных и правильных чертах ответ на заданный вопрос. Она почему-то была уверена, что Ник не скажет ей всю правду, как всегда спрятавшись за маской неприступности. Прошло два месяца, как они возобновили отношения, но девушка так и не почувствовала, что он вернулся. Она надеялась, что время сгладит неровности и дымку недосказанности, но с каждым новым днем Никита ускользал все дальше, и ей было грустно от мысли, что совсем скоро она снова потеряет его. Удерживать Ника, напирая на свойственное ему чувство ответственности или давить на жалость, Соня не собиралась. У нее тоже была гордость, да и искренние чувства к Скворцову не позволили бы воспользоваться примитивными женскими хитростями. И сейчас, ожидая его ответа, она внезапно поняла, что, по сути, Ник никогда и не принадлежал ей. Роман держался лишь на ее привязанности и терпении. Так случается, очень часто случается, когда человек влюблен. Он не желает признавать очевидных фактов, не слышит призыв подсознания и здравого смысла, не замечает жестов и поступков, красноречиво указывающих на безответность чувств, упрямо держась за свои розовые очки. В любви много эгоизма. Влюбленный только думает, что смыслом его существования и объектом всех земных мечтаний является возлюбленный. И эти мысли ошибочны, ибо часто в любви мы любим саму любовь и свои надежды или страдания, обладающие горько-сладостным вкусом. Влюбленный требует ответного чувства, считает, что имеет на них неоспоримое право и задыхается от боли о возмущения, когда надежды рушатся, ощущает себя преданным, неоправданно обманутым, и иногда ожесточается, превращая свою любовь в ненависть. Но ненависть или обида, как впрочем, злоба и жажда мести за развеянные иллюзии, является лишь самозащитой от боли. В этом и заключается высший эгоизм любви. Но Соня Русланова не была эгоисткой. Она их тех редких женщин, которые прежде, чем обвинить возлюбленного в холодности или несправедливом отношении, смотрела вглубь проблемы, задавалась вопросом о причинах закрытости Никиты, и как бы не было больно ей самой, думала только о его счастье и благополучии. Обладая сильным характером, врожденным оптимизмом и самоуверенностью, София знала, что сможет отпустить его, если он так решит, и сумеет продолжить жить дальше, не оставит попытки найти свою половинку, того единственного, кто полюбит ее так, как хочет она. Насильно мил не будешь — воистину золотые слова. А опускаться до мольбы, ниже человеческого достоинства.
