Алекс Джиллиан - Бумажные цветы
Обзор книги Алекс Джиллиан - Бумажные цветы
Алекс Д.
Бумажные цветы
Беседа N9.
— Билли, ты понимаешь, что ты, Принцесса и Саймон — часть Мэри?
— Да, сэр.
— Если Мэри больна, то тогда вы все больны тоже.
— Да, сэр.
— Ты хочешь, чтобы она поправилась?
— Да!
— Так помоги ей, Билли. Расскажи мне о той ночи…
— Саймон появился после трагедии. Мы играли в прятки, сэр. Мэри искала свою новую куклу и Питера тоже искала. Было так темно… Нет, я не скажу! Мэри хорошая, ей нельзя знать!
— Знать, что?
— То, что сделал Саймон!
— Кому, Билли? Кому?
— Питеру!
— Что Саймон сделал Питеру?
— Не скажу!
— Скажи, чтобы Мэри вспомнила… Билли, мне нужен Саймон!
— Он меня заставил! Это было ужасно!
— Билли, подожди. Где Саймон? Надо разбудить Саймона!
Из к/ф «Девятая сессия».Пролог
Он и она. Грустный напев. Его пальцы так робко тянутся к нашему неосязаемому счастью. Его тихая улыбка так тактично предлагает Утешение, которого мы не просим.
ОНА: Мое сердце полно пепла и лимонных корок.
ОН: Не уходи чересчур далеко.
ОНА: Я уйду лишь в себя. Ты всегда меня там найдешь.
ОН: Если бы я любил весь мир, как люблю тебя, я бы умер.
Лэнг Р.Д.Отрывок из дневника Даниила Казанцева
Поздний вечер. Я вошел в темную захламленную прихожую, щелкнул выключателем. Принялся неспешно раздеваться, не удивляясь, что меня не встречают.
— Дома есть кто? — снимая кожаную куртку и вешая в шкаф, громко спросил я. Сестра появилась в крохотной прихожей, как маленький тайфун, бросилась мне на шею и звонко чмокнула в губы. Я рассмеялся, обнимая хрупкую фигурку. — Славка, подожди, дай хоть раздеться. Ты одна? Мама где?
— Данька, как я соскучилась. Ты куда пропал? — отстранившись, оживленно щебетала Мирослава, ее потрясающие изумрудные глаза блестели от радости и обиды одновременно. — Даже не звонил! — она возмущенно стукнула меня по щеке. Несильно и не преднамеренно. Совсем, как ревнивая подружка. Славка никогда не умела держать в узде разбушевавшиеся эмоции, и сейчас они дали о себе знать. Девчонка негодовала. Я снова улыбнулся, разглядывая маленького колючего ежика. Такая смешная и трогательная, в простой хлопчатобумажной голубой майке на тонких бретельках и шортиках с розовыми мишками. Я неожиданно понял, что тоже безумно скучал по своему лохматому темноволосому дьяволенку с чистыми изумрудными глазами. Уловив мой ностальгический настрой, Мира сменила гнев на милость и снова прильнула ко мне, уткнувшись носом в плечо. Шмыгнула, словно собиралась разреветься. Я погладил шелк ее волос и мягко обнял.
— Прости, малышка. Я задержался. Ты так не сказала, где все… — дав ей время успокоиться и проникнуться моим теплом, ласково спросил я. В обнимку мы пошли в комнату, которую с детства делили на троих. Усадил ослабевшую сестру на кровать и приподнял пальцами дрожащий подбородок. Краем глаза я заметил, что все постельное перевернуто вверх дном. Бедняжку снова мучили кошмары.
— Мама ушла в ночную смену, а Ди тусуется где-то со своим байкером. И вчера мамы не было, а они ночевали у нас.
Я изумленно замер. Руки, придерживающие напряженную спину Миры, инстинктивно сжались в кулаки.
— Дианка посмела приволочь своего кабеля сюда? — едва сдерживая клокочущий внутри гнев, спросил я. Мирослава подняла на меня влажные и зеленые, как трава глаза. Виноватая улыбка тронула красиво очерченные губы. Я боялся представить, чего навидалась прошлой ночью моя маленькая невинная сестренка.
— Я не должна была говорить. Пообещай, что не скажешь Диане.
Я начал подниматься, готовый сокрушить все вокруг, но Слава удержала меня, удивительно сильно вцепившись в мою руку. — Даниил! — полный отчаянья взгляд взывал к моему благоразумию. — Я спала на кухне. Ничего страшного не случилось. Не по подвалам же им ютиться.
— А сейчас, они где, по-твоему? — запальчиво спросил я, чувствуя, как от напряжения сводит мускулы лица. В этот момент я ненавидел их обеих — свою мать и Диану. Мирославе всего… уже семнадцать, но возраст тут не причем. Просто эту девочку нельзя оставлять одну. Она не похожа на других. Пусть и не самая младшая в их семейке, но самая уязвимая. Непосредственная, слабая, импульсивная, добрая и по-детски наивная. Хорошо, что она избегает общения со сверстниками, помимо необходимого минимума в пределах школы. Ее так легко сбить с толку, увлечь. Мирослава нуждается в постоянной опеке и присмотре. Неужели они не видят этого? Какая мать оставит в одиночестве на целую ночь свою дочь, зная, как она склонна к меланхолии, стрессам, резким переменам настроения. Нестабильная психика, так говорит о Мире мама. Но, кто в этом виноват? Мирослава не нестабильна, она просто очень ранимая, впечатлительная натура, очень тонко чувствующая окружающий мир, отчаянно боящаяся реальности.
— Мира, они не обидели тебя? — мягко спросил я, стараясь справиться с нахлынувшим гневом. Ни к чему пугать ее еще больше. Она отрицательно покачала головой, поджимая под себя длинные ноги. Я невольно скользнул по ним взглядом, потом посмотрел в трогательно милое личико. Невинное и прелестное. Сердце сжалось от мысли, что однажды какой-нибудь мужлан навсегда сотрет это выражение, превратив в еще одну прелестницу с оценивающим блеском распутных глаз. Возможно, я тиран и эгоист, но я не хочу, чтобы Мира менялась, становилась взрослой, познала вкус настоящей жизни со всеми ее вытекающими. Она — единственное светлое пятно в моем гнусном не имеющем определенного смысла существовании. Я хочу сохранить ее для себя. Маленькое солнышко над прожженной раскаленной пустыней, которой являюсь я. Она не узнает о том, что три последние ночи я провел с одной солидной холеной дамочкой, очень нуждающейся во внимании… и не только. Но мне придется сказать о другом. Осенью я уезжаю в Москву, чтобы поступить на технический факультет в МГУ. Поэтому мне необходимо много денег. Подойдет любой источник, я на все готов пойти, лишь бы уехать отсюда. Но грузчиком или разнорабочим столько не заработаешь.
— Даня… — положив голову мне на плечо, тихо позвала Мира. Отогнав тяжелые мысли прочь, я посмотрел в обращенное ко мне лицо. Меня накрыла волна нежности и любви… И яростной боли… Я любил ее иначе… Не так, как положено любить сестру. И я не чувствую себя моральным уродом. Нет сильнее страданий, чем те, что причиняю я сам себе. День за днем, погружаясь в тоску и одиночество. И я не вижу выхода. Ни одного из приемлемых вариантов. Остается одно — уехать, пока не стало слишком поздно. Мне на долю секунд захотелось послать весь мир с его законами и моральными устоями, собрать Мирославу в охапку и сбежать на край света, туда, где никто нас не знает, и любить ее так, как никто другой не сможет, не сумеет. Она поехала бы со мной. Я знаю. Знаю, что она тоже меня любит. Но мы не сможем, не имеем права.
