Лукан. Конец (ЛП) - Бринн Адриана

— Отвали. — Я самодовольно улыбаюсь ему, потому что взбешенный Риан чертовски смешон для меня. К тому же я заметил, что он приходит в ярость, когда кто-то высмеивает его корни.

На его лице расплывается безумная улыбка, а глаза темнеют.

Большинство людей в этот момент почувствовали бы ужас. Ничего хорошего из этого странного выражения лица не выйдет.

Я не такой, как большинство.

Меня воспитал сам дьявол.

— Ты мой должник. — Говорит он, поигрывая четками, украшающими его шею.

— Я тебе ничего не должен, убирайся к чертовой матери.

Слово Лоренцо пользуется уважением среди трех семей, но оно не является законом.

Мое является.

Я могу снова сделать этого ирландского ублюдка нашей сучкой, если он, блядь, попытается меня убить.

Я отворачиваюсь от него, потому что с меня хватит этой странной встречи. У меня есть дела поважнее.

Как, черт возьми, я могу выбраться, не став крысой? Не обращаясь к федералам?

Не предавая моих сестер и не рискуя их жизнями?

Он садится рядом со мной на корточки и смотрит на безжизненное тело моего отца. Он протягивает руку и прощупывает пульс. Он проводит указательным пальцем по ране на шее моего отца и подносит его к лицу.

Этому ублюдку лучше не пить его кровь. Мне хватает того, что Лоренцо болен, чтобы разбираться еще с одним уродцем.

Он потирает пальцы, чувствуя кровь, и хмурится.

— Знаешь ли ты значение своего имени, Лукан? — Мрачно шепчет он, но его глаза не отрываются от тела Томмазо. Он рассеянно продолжает размазывать кровь по рукам.

Что за хрень?

Твое имя означает «свет» в других странах, но знаешь ли ты его ирландское значение?

— О чем ты говоришь? Какое мне, на хрен, дело?

— Святой. — Лает он. — Это значит гребаный святой. — Ирландский ублюдок засовывает пальцы в рану на шее Томмазо, растягивая ее, пока не сочится кровь. Черт, эта сука и впрямь не в себе. Иначе почему ему нравится трахаться с мертвым телом? — Но ведь с тобой не обращались как со святым? Нет, твой отец обращался с тобой хуже, чем с крысой.

С меня хватит этого дерьма.

Я хватаю его за шею и заставляю встать на ноги. Риан сильнее и старше, но я могу справиться с ним.

Я поворачиваю его к себе, не ослабляя хватки, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, и, честно говоря, мне плевать. — Я крепче сжимаю его шею, пока не зажимаю дыхательные пути, но больной ублюдок не реагирует. — А теперь убирайся к черту. У меня есть дела.

— Ты мой должник, парень, ты прикончил эту сучку раньше, чем я успел.

— Что у тебя за претензии к нему? Какого хрена ты хочешь с ним покончить?

— Он забрал мой мир. — Он говорит, рассеянно глядя на кровь на полу.

— Что ты имеешь в виду?

— Мою маму.

Черт.

— Послушай, он отнял у меня и моих сестер мою мать, и покончить с ним было моим правом.

— Нет, ты меня не понял. — Он делает шаг вперед и занимает все мое пространство. — Наталия была нашим миром, а твой отец уничтожил ее до неузнаваемости.

Ни хрена себе.

— Чушь собачья. — Не может быть, чтобы то, на что он намекает, было правдой. Я бы знал, верно?

Он бросает на меня суровый взгляд, но что-то в его глазах говорит мне, что он не играет в игры.

Честность.

«Твоя мать была шлюхой, я оказал тебе услугу». — Внезапно слова Томмазо поразили меня. Я всегда думал, что он просто больной, жестокий, параноидальный сукин сын и поэтому говорил о маме всякие гадости.

Мне и в голову не приходило, что его слова могли оказаться правдой.

Черт.

— Я вижу по твоему лицу тупой сучки, что в глубине души в моих словах есть правда. — Риан делает движение, чтобы достать что-то из кармана. Пистолет? Он хочет, чтобы я заплатил за грехи моего отца против него?

Черт, ничего не понятно.

Но я все равно поднимаю голову и смотрю ему в лицо.

Я никогда не боялся умереть. Пару раз я уже был близок к этому, и я приветствую это с распростертыми объятиями.

Он достает не пистолет, а старый смятый лист бумаги.

Письмо.

Он протягивает его мне, но я не беру. Я просто продолжаю рассматривать его, прекрасно зная, от кого оно.

Она посылала мне письма, написанные от руки на той самой бумаге. Она брызгалась своими духами и подносила их под мою дверь каждый раз, когда Томмазо запирал меня внутри за «плохое поведение».

Клянусь, если бы мое сердце еще не было разбито, этот момент полностью уничтожил бы все, что от него осталось.

Я делаю движение, чтобы выхватить у него письмо, но он отдергивает его.

— Разве ты не хочешь спросить, то, что тебя гложет с тех пор, как я открыла свою правду?

Откуда, черт возьми, он так много обо мне знает?

— Кто ты?

— Я Риан О'Салливан Мэдден. — Он ухмыляется, как будто знает что-то, чего не знаю я.

Подождите.

Мэдден?

Фамилия мамы до того, как она стала Вольпе.

Наталия Мэдден.

О'Салливан?

— Сын Катана О’Салливана? — Спрашиваю я. — Ты, блядь, наследник ирландской мафии?

Что, блядь, происходит?

— Да. — Он улыбается так, словно не сбросил на меня только что огромную гребаную бомбу. — Позволь мне объяснить тебе это словами, которые твой маленький ум сможет понять. Мой отец — Катан, а мама — Наталья. Что это значит? Ну, парень, я, блядь, босс, а не комнатная собачонка, как сначала считали сучки, управляющие этим городом. — Он сильно пихает меня письмом в грудь. — О, и я твой старший брат.

Я босс.

Мою маму звали Наталья.

Я твой старший брат.

У меня нет слов.

Это бессмысленно.

Ничего из этого не имеет смысла.

Это может быть уловкой или каким-нибудь происком ирландцев, когда семьи стали уязвимы после падения трех боссов и борьбы за власть в организации. Но даже если это и так, что он может с этого получить? Ирландцы не имеют права претендовать на Святую Троицу, если только рожденный член не даст на это согласие.

Он также носит девичью фамилию моей матери и ее письмо.

Это не может быть совпадением.

— Расскажи мне все!

Он смотрит мне прямо в глаза, издевательская ухмылка исчезла, осталась только пустота.

— Прочти это чертово письмо. — Он поворачивается и снова смотрит на мертвое тело Томмазо. Бросив последний взгляд на мертвое тело отца, он плюет на него и продолжает свой веселый путь. Он открывает дверь, но останавливается, прежде чем уйти в ночь. — Не задерживайся, мать твою. — Он выходит на улицу, и прежде чем за ним закрывается дверь, я слышу. — Мне нужно свести счеты.

И вот он оставляет меня одного, с телом отца у моих ног, а в моей голове крутятся сомнения и вопросы.

Кем на самом деле была моя мама?

Я смотрю на письмо, которое держу в руках, и подношу его близко к лицу. Запах слабый, но он все еще есть. Может быть, это моя голова, или просто ребенок во мне пытается ухватиться за последнюю частичку своей любимой матери.

Ту, которую я проклял, узнав о ее предательстве.

Я оплакивал ее в тот день, когда узнал, что она ушла, как будто мы ничего для нее не значили.

Та, что была и моим миром, а теперь выясняется, что я едва знал ее.

Наталья.

Моя мама.

И, судя по всему, любовь всей жизни Катана О'Салливана.

Нынешний ирландский босс из Филадельфии.

Отец Риана.

Моего брата.

Блядь.

ЛУКАН