Громкий шепот - Милас Мари

Глава 32

Валери

Никогда не думала, что одиночество, в котором, как мне казалось, я нуждалась, может оказаться таким отвратительным. Холодным.

С того дня, как Макс оставил прощальный поцелуй, вызвавший трепет в самых потаенных закоулках души, все стало серым. Я не спала в тот момент, когда его губы опалили мою щеку, но так и не смогла открыть глаза, чтобы попрощаться.

Да уж, Валери, ты настоящая трусиха.

Дни сменялись днями, и мой уровень бодрости оставался предельно низким. Я сидела и смотрела в окно, как Белла из «Сумерек», позволяя себе впервые за многие годы тонуть в жалости к самой себе.

Объем выплаканных слез мог сравниться с количеством воды в Тихом океане. И самое удивительное, как бы плохо ни ощущалось одиночество, я чувствовала, что соленые дорожки на щеках каким-то образом заживляют множество шрамов на теле и в душе.

Но так не могло продолжаться вечно. Это не решало моих проблем, лишь накладывало необходимые одноразовые пластыри.

Поэтому в один из дней я выбросила черную краску, кисти и палитры, испачканные в ней. Вместе с ними одна из множества льдин в сердце наконец-то разбилась вдребезги. Я тщательно выметала осколки льда, рисуя снова и снова разными цветами. Кисти удерживали мой беспорядочный пучок, а одежда и руки выглядели так, будто на меня вырвало единорога.

Три картины, в которые я излила все эмоции, выкупили со скоростью света.

Одинокую девочку, стоящую посреди огромного поля оранжевых ромашек, купила пожилая женщина. Она сказала, что это напоминает ей внучку, которая не выходит с ней на связь многие годы. Девушку с венком из розовых цветов приобрел юноша для своей возлюбленной. Он поделился, что, несмотря на яркие цветы, в картине ощущается невинность и нежность – чистая любовь.

И сейчас я стою перед дверью незнакомого дома, чтобы отдать последнюю картину. На ней изображена женщина с прозрачной кожей, ее вены – стебли цветов, устремляющиеся ко рту, из которого распускаются голубые ромашки.

Дверь отворяет женщина средних лет, возможно, чуть младше моей мамы. У нее огромные синяки под глазами и рассечена правая бровь, но это не отменяет ее красоты. Черные волосы, отдающие синевой, достигают поясницы, а голубые глаза такие яркие, что могут осветить улицу. Мягкие черты лица сразу располагают к себе, а небольшая ямочка на щеке так и заставляет улыбнуться.

– Здравствуйте, – смущенно улыбается она, сжимая дверную ручку в ладони. Ее запястье чернее, чем ночное небо. – Чем могу помочь? Если вы к моему мужу, – я вижу, как ее тело пробивает дрожь, – то… он сейчас не готов вас принять.

Я еще раз пробегаю по ней глазами и имею наглость перевести взгляд за ее спину, чтобы рассмотреть дом. Множество картин с цветами и фотографий счастливой семьи украшают стену, а неподалеку – журнальный стол с отбитым уголком. На кухонном столе стоит аптечка, а тут же рядом – красивый пирог и огромный букет свежих роз.

Мне приходится прочистить горло, чтобы избавиться от кома, который не дает начать разговор.

– Добрый день, – улыбаюсь я. – Нет, я, скорее всего, к вам. – Указываю на картину в своих руках. – Меня зовут Валери и… – И я тоже жила в таком доме. – И я привезла вам вашу картину.

Лицо женщины загорается и становится еще прекраснее.

– Вы художница? – с блеском в глазах спрашивает она.

Я бы могла сказать, что нет, ведь все равно мои картины подписаны буквой «М», и она бы никогда не узнала истинного имени автора, но…

– Да.

– У вас прекрасные работы. В них столько… – Она прикусывает потрескавшуюся губу. – Боли?

Это утверждение, но звучит как вопрос. Я не знала, что она уже покупала мои работы, ведь всегда работала через курьерскую службу. Но почему-то именно эту картину мне захотелось отвезти лично. И не зря.

– Но только не в этой. – Женщина кивает на работу в моих руках.

– Что вы в ней увидели? – интересуюсь я с необъяснимым волнением.

Она задумывается и всматривается в мои глаза.

– Исцеление? – хрипло произносит она еще одно вопросительное утверждение.

Сердце пропускает удар.

– Наступит ли оно когда-нибудь? Они все еще не белые, – качаю головой я, ведя с ней диалог, который никто не поймет.

– Оно не наступит никогда, но вы хотя бы смогли его увидеть. Спасибо вам, теперь я могу посмотреть на то, как оно выглядит. – Ее голос ломается, а колени дают слабину.

Я делаю необдуманный поступок и заключаю в объятия совершенно незнакомую разбитую женщину. Она рассеянно оглядывается по сторонам, а затем нерешительно обнимает меня в ответ и делает глубокий вдох.

– Вот так. Ты имеешь право дышать полной грудью. Его, кем бы он ни был, здесь нет, – шепчу я.

– Он всегда рядом. – Она дрожит в моих руках. – Я хочу уйти, но не могу.

– Я знаю, знаю. – Провожу по ее безупречным волосам. – Недостаточно хотеть уйти, нужно быть готовым это сделать.

– Я слишком слабая.

– Вы просто отдали всю силу ему, потому что на самом деле он намного слабее вас. Все, что мы отдаем под угрозой, не является подарком. Мы имеем право это вернуть.

Она отстраняется, и, прежде чем отдать ей картину, я достаю из сумочки ручку и пишу свой номер на обратной стороне холста.

– Позвоните, когда решите достать голову из задницы. – Это грубо, но это именно те слова, которые Макс бросил мне в лицо, когда я была на ее месте. – Полюбите себя, и тогда вас не будут любить такие уроды, как он. А вы не будете любить их.

Она усмехается, и я рада, что мой посыл понятен.

Я отступаю назад, продолжая удерживать ее взгляд, но когда хочу развернуться, женщина окликает меня:

– Вы смогли полюбить себя и его? – Она с улыбкой стреляет глазами на мое обручальное кольцо.

Я касаюсь безымянного пальца и слегка улыбаюсь.

– Его невозможно не любить. А насчет себя… Я стараюсь.

Она кивает и исчезает за дверью.

Я бы могла схватить ее за руку, засунуть в машину и увезти из этого дома страха, но кому, как не мне, известно: проблема не в том, что она не может сбежать. Все это бесполезно, пока ты не поймешь, что достиг края, пока сердце не перестанет оживать при каждой «расплавляющей» улыбке обидчика. Пока не посмотришь на себя в зеркало и не осознаешь, что ты лишь оболочка человека.

Иногда требуется разбиться насмерть, чтобы суметь переродиться.

Сердце обеспокоенно бьется в ожидании ответа. Не потому, что я переживаю, что Макс разозлится на меня из-за машины. Дело в другом: в последние дни наш диалог больше похож на монолог. Я пишу сообщения и удаляю их прежде, чем он успевает прочитать. Ведь что может быть тупее, чем девушка, которая сказала, что ей нужно уединиться, но задохнулась от нехватки Макса в первый же день. Он как кислород, только Макслород. Лишь благодаря Аннабель и информации, которую ей докладывает Леви, я знаю, что с ним все порядке.

Макс говорит о геолокации машины, значит, мой телефон больше не отслеживается. Он держит слово и дает мне свободу. Хотя рядом с ним я никогда не была заключенной.

[10]

[11]

Громкий смех вырывается из меня и заполняет тишину салона. Боже, как я по нему скучаю. Мне хочется увидеть его теплую улыбку и упасть в крепкие объятия.