Барракуда - Лунина Татьяна

— Послушай, Корецкий, — перекатилась Кристина с мужнина плеча на подушку, — а давай махнем на дачу? Разожжем камин, будем смотреть на огонь, млеть и мечтать. Поехали, а?

— Я скоро в Штаты махну, — заважничал Стас, — что мне подмосковная Малаховка? Лучше я подремлю, — и закрыл глаза, наглец.

— Кончай дрыхнуть, соня! — принялась тормошить его неугомонная жена. Потом поняла, что сила тут бессильна, и сменила тактику. Через полчаса разнеженный и довольный муж проявил интерес.

— Так что ты там нахально бубнила мне в ухо?

— Я не бубнила, а изрекала истину. Сегодня потрясающий день! Солнышко, небо голубое, снег почти стаял, почки набухли, травка зеленеет…

— Не ври! — строго перебил мечтания противный Стас.

— Корецкий, миленький, — расщедрилась она на льстивый эпитет, — поехали на дачу! Подбросим поленьев в камин, подложим туда бумажку, подпалим, будем дружно пялиться в огонь, пить коньяк и закусывать воздухом. А потом выйдем, пьяные, на крыльцо, подышим, помолчим и начнем целоваться взахлеб, а звезды засмеются и нас благословят. Поедем, а?

— Поедем, — сдался Стас, — только подкупим к воздуху чего-нибудь материального, согласна?

— Ты гений! А с гениями спорить глупо, — чмокнула в переносицу мужа счастливая жена.

Темная иномарка скользила, как тень, быстро, легко и бесшумно. Они купили эту «ауди» совсем недавно, три дня назад, и сейчас решили протестировать новую машину загородной поездкой.

— Однова живем! - разошелся не на шутку Стас, принимая такое решение. А когда проходил мимо их старенькой «девятки», с укором застывшей во дворе, ласково провел рукой по синему боку: «Не тужи, мы с тобой еще погоняем, не расстаемся пока!»

Корецкий пребывал в отличном расположении духа. Высокий, красивый, талантливый человек, умный, как соседский кокер Лафентий, неприхотливый, как дворняга, и благодарный, как все животные сразу. «Завести, что ли, собаку? — размечталась под мелодию Лея Кристина. — Покупать ей косточки, баловать, водить на выставки, степенно обсуждать с собачниками общие проблемы, подыскать хорошего ветеринара, нет, самого лучшего, приобрести книжку с полезными советами, чтобы их потом нарушать, следить за собачьей модой и наряжать… А как выкроить на это часы? У Корецкого картины, у меня эфир — бедный пес от одиночества свихнется. Собаки эгоистичны на хозяйское время: чем больше получают, тем больше хотят».

— Приехали, соня, просыпайся!

— Я не сплю, а мечтаю.

— Значит, проснитесь, мечты, — развеселился Стас.

…И куда человек спешит? Бегает, суетится, копит, тратит, приобретает, разбазаривает, водит за нос других и обманывается сам — гоняется за фантомами. И невдомек этому венцу природы, беззащитному, как голая улитка, что настоящая жизнь — не безумная гонка, а безмятежный покой. Когда душа поет и плачет от блаженства, а тело тает от истомы, когда жадные языки жарко лижут поленья, и обгорелые лентяи вспыхивают страстью, когда уши нежит шепот, а кожу дрожащие пальцы — вот, что такое жизнь, и только такие минуты зовутся счастьем.

— Корецкий, нам пора выдвигаться обратно, — опомнилась утопистка от наивных мечтаний.

— Нет.

— Да, — она развернулась к мужу лицом, оперлась на локоть и уставилась на умиротворенную физиономию. Густые взъерошенные волосы, умный лоб, прямой нос, упрямый подбородок с ямкой, губы, которые умеют пользоваться властью. Не меняя положения тела, он вдруг крепко обнял ее правой рукой и опрокинул на себя.

— Конечно, поедем, — шепнул в ухо, — попозже, через пару-тройку часов.

…Они любили друг друга медленно, как муж и жена, и жадно, как любовники перед разлукой. Огонь в камине угас, только в серой золе лениво содрогались красным черные угли. В большой комнате стало темно.

— Стасик, — опомнилась первой Кристина и вскочила на ноги, — мы совсем с ума сошли! Сейчас, наверное, уже девять, а мне завтра подниматься в шесть.

— Вот она, суровая необходимость, — вздохнул Стас. — Не успеешь разнежиться в любви и покое, как тебя снова будоражат тычками да пинками. Одна отрада, что ты Стасиком меня обозвала. Это, безусловно, слащаво, но мило, — он обернулся клетчатым пледом на манер римского патриция и подошел к уже одетой жене. — Может быть, любишь меня?

— Может быть, — улыбнулась она, — одевайся.

— А звезды?

— В пути.

— А ужин?

— Дома.

— А я говорил, что люблю одну рыжую зазнайку?

— Корецкий, ты крадешь время.

— Говорил?

— Да, — устоять перед обаянием этого настырного было невозможно.

— Я хочу сейчас кое в чем признаться, — что-то в его голосе советовало помолчать, и Кристина последовала этому совету. Корецкий подошел вплотную, бережно обхватил ее лицо ладонями и тихо признался. — Я люблю тебя, Криська. Ты прости меня, бестолкового, если когда-нибудь хамил или обижал, — потом прижал к себе, шерстяной плед на его правом плече кололся и пахнул их телами. — Знаешь, есть много глупостей, из-за которых я мог бы кусать себе локти, но самая большая — та, что слишком мало дал тебе в этой жизни. Обещаю… — Стас запнулся и внезапно, молча, начал заваливаться на жену. Его тело в секунду стало слишком тяжелым, чтобы другому выдержать такую тяжесть.

И она не выдержала, рухнув на дощатый пол вместе с этим невыносимо тяжелым телом…

На седьмой день после похорон Корецкого позвонил Вениамин.

— Добрый вечер!

— Привет.

— Тебя невозможно застать дома.

— Да.

— Помощь нужна?

— Нет.

— Как чувствуешь себя?

— Хорошо. Веня, ты извини, но я минуту назад переступила порог и очень устала. У тебя что-то срочное?

— Не знаю, — а потом, как обухом по голове. — Оли больше нет.

— Какой Оли? — растерялась она. — И что значит нет?

— Хлопушиной. Она умерла.

— Когда? Она же была на похоронах Стаса!

— Пять дней назад.

— А почему ты не позвонил раньше?

— Ты только что схоронила мужа, я не мог.

— Господи, ну почему, почему?! — не выдержала Кристина. — Почему они от нас уходят? Молодые, красивые, талантливые… Почему именно они, скажи? — ее душили слезы, дико разболелся затылок, захотелось напиться, выкричаться, забыться мертвецким сном и спать без просыпу год, два, а лучше не просыпаться вовсе.

— Ты поплачь, если хочешь.

— Не могу, не плачется. Подожди минутку, — положила трубку, умылась холодной водой, налила полстакана водки, закурила, — алло!

— Да, — Вениамин терпеливо ждал на другом конце провода. — Я могу приехать к тебе, хочешь?

— Мне лучше побыть одной, извини.

— Понимаю.

— Что с ней случилось?

— Ее доставили с сильным кровотечением. Я совсем случайно там оказался, заскочил к институтскому другу, он заведует в этой больнице гинекологией. Игорь обещал интересные материалы, они позарез мне были нужны. И наткнулся не нее в приемном покое. Сначала даже не узнал. А она улыбнулась и, веришь, подмигнула. «Богатой, — говорит, — буду, если старый друг не признает, — он всхлипнул в трубку. — Подожди, я закурю?

— Давай.

— На следующий день позвонил Игорю узнать, как Хлопушка, а он мне и сообщил… Я, собственно, почему именно сейчас звоню, — он пыхнул в трубку. — Оля очень просила тебе передать, что ненавидит какую-то сиротку. Ты знаешь, кто это?

— Нет, — соврала Кристина, — понятия не имею.

Редакционное собрание прошло шумно. Обсуждали позицию канала в связи с предстоящими президентскими выборами. Времени всего-ничего, а они мельтешат: дают эфир то коммунистам, то демократам. Мнения разделились. Одни доказывали, что демократия — это свобода выбора, народ должен знать, из кого выбирать, а потому здесь не обойтись без плюрализма. Другие убеждали, что, если к власти придут коммунисты, квакнется и выбор, и сама свобода, а с ними прикажет долго жить СТВ. Особенно старался Незнамов. Высокий, красивый, с хорошо поставленным голосом, он высказывался каждые пять минут, картинно отбрасывая волосы со лба и четко выделяя каждое слово, пока всем не надоел, и кто-то с места попросил Сиротку заткнуться. Расходились тоже шумно: спорили, двигали бестолково стулья, хватались за сигареты. Впереди Кристины шли двое. Гришкина рука нежно обнимала чужую тонкую талию, идеально вылепленная голова склонялась к изящному ушку с бриллиантовой капелькой — эта девочка появилась у них совсем недавно, но уже успела заморочить головы многим. Похоже, Сиротка первым начал активно морочить голову ей. Внезапно Кристину охватила ненависть, от которой сбилось дыхание. Она обошла воркующую пару и застыла перед двумя носами.