Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя
А еще я замечаю, что одна из наших инвесторов, Виктория Фомина, владелица очень прибыльной сети складов и терминалов, смотрит на него… так… Что я готова поспорить на что угодно — мысли в ее голове, под аккомпанемент которых она крутит длинную нитку бус из жемчуга, абсолютно очевидны. На секунду даже хочется встать, подойти к ней и сказать какую-то гадость. Нельзя же смотреть на живого человека как на… мясо.
Но я вовремя беру себя в руки.
Дубровский заканчивает свою речь. Спускается в зал.
На меня он даже не посмотрел. Ни разу.
Это дает ощущение безопасности, но и странно… дергает. Я знаю, что это просто остаточные явления прошлой, оставленной им боли, и что это нормально — не иметь возможности сразу выключить человека из головы. Но эти мысли как будто подсвечивают мою слабость, а последнее, чего бы мне хотелось на этом вечере — выглядеть беспомощной.
Через час после всех официальных церемоний, начинается фуршетная часть. Где-то играет лаунж, кто-то уже смеется вполголоса, кто-то раздает визитки, кто-то заказывает еще одно шампанское, и только я держу пустой бокал, в который официант успел налить на старте — и больше не подходил.
Не потому что я не хочу еще. А потому что пока не знаю, как правильно. На своей же новой должности. В своей новой роли. Среди всех этих страшно богатых и деловых мужчин. Все они выглядят, как будто знают, зачем пришли. Как будто все, что здесь происходит — по плану, а я даже не успела проверить парашют пред этим прыжком.
Резник сейчас на другом конце зала. Окружен инвесторами, его обступили со всех сторон, кто-то смеется, кто-то заливает с преувеличенным энтузиазмом. Он отвечает сдержанно, но уверенно. Я украдкой на него посматриваю, потому что подходить без очень острого повода точно не решусь.
— Майя, — голос рядом отрезвляюще резкий, но знакомый. Сегодня я уже дважды слышала его со сцены — Геннадий Климов, один из «столпов» со стороны «элианов». — А вы уже пообщались со Славой Дубровским?
Я стараюсь держать лицо.
Я же целый месяц к этому готовилась. Я знала, что мы точно будем пересекаться и, скорее всего, чаще, чем «часто». Я даже, господи боже, перед зеркалом тренировалась, добиваясь того самого «я-просто-серый-камень» выражения лица.
Но когда Климов поднимает руку и машет: «Слава! Иди к нам, тут наш новый эйчар-директор, заодно и обсудите…» — мне кажется, мои мысли можно считывать по лицу, как на табло на хоккейном матче.
Мне хочется валить — именно в такой формулировке. Начихать на то, что Климов исходит на словесный понос на тему каких-то новых проектов, людей, занятости, командной работе, которую именно я должна организовать.
Дубровский подходит примерно в начале этой тирады. Становится рядом. Я фиксирую стакан с минералкой в его руке. И чертову дольку лайма, как будто вот это — специально вписанная в фуршетное меню деталь, для нового руководителя проектного отдела. А для меня — триггер размером в Луну.
Его серебряные глаза абсолютно холодные, но взгляд цепляется за мой на секунду дольше, чем принято. Климов официально представляет нас друг другу. Мы обмениваемся кивками, потому что рукопожатие я бы точно не вывезла. А потом он просто сваливает, с приставкой: «Кажется, Слава хотел обсудить новые кадры к нему в команду…»
А я остаюсь наедине с человеком, который знает, что у меня под чертовым платьем. Хотя абсолютно никак это не показывает.
— Добрый… вечер, — выдавливаю совершенно глупое, потому что вообще не понимаю, о чем разговаривать и стоит ли вообще держать формальность без третьих лиц.
— Он у тебя только начинается? — Голос у Дубровского тихий, но без подкола. — Мы же тут уже четвертый час, Би.
Би. Замираю. Но не подаю виду.
— Лучше «Майя». — Голос хрипнет. — Я здесь не по прозвищам. У нас рабочее взаимодействие.
Слава кивает. Медленно. С едва уловимым движением плечом, типа, ну ок, без проблем.
— Хорошо. Майя, — добавляет уже словами, но как будто все-таки приправляет мое имя легкой иронией.
— Нам действительно нужно будет поговорить. — Я не знаю, почему говорю это. Но говорю. — По отделу. Переход людей в новую структуру, Согласовать адаптацию инженеров и твоей команды… Планы по обучению. Новый бюджет.
— Презентацию прототипа видела? — спрашивает Дубровский. — Будет еще одна. Через две недели. Для внутренней фокус-группы. Хочешь прийти?
— Если это поможет мне лучше понимать вашу команду — да.
Молчит. Потом кивает:
— Тогда я пришлю тебе приглашение. На почту Nexor.
Теперь моя очередь молчать и кивать.
Все… правильно и я уверена — даже самый придирчивый «зритель» не услышал бы в нашем разговоре тяжелый фон. Но почему так чертовски неловко? Он же даже дистанцию держит, не протянул руки, чтобы лишний раз до меня не дотрагиваться.
— Если не возвращаешь…. — Дубровский кивает куда-то за спину.
— Да, конечно. Жду приглашение.
Он кивает, но уйти я успеваю первой.
Делаю круг по залу, где то и дело звучат речи, хохот, официальные заявления. Кто-то хлопает, кто-то обменивается визитками, кто-то очень громко обсуждает вслух пафосные планы, большая часть которых так и не выйдут за пределы этих стен. Это важный день: для всех нас и для меня — в первую очередь. Но я чувствую себя просто чертовски уставшей. В основном из-за того, что приходится все время улыбаться, останавливаться, принимать поздравления, в которых между строк читается неприкрытое «ну а теперь главное — удержать, девочка». Как будто я снова та девочка, которая в двадцать пять хочет чего-то такого, на что не имеет права претендовать.
Официантка предлагает шампанское, но я отказываюсь.
Я еще какое-то время стою рядом с фуршетным столом, но все это скользит мимо, как через мутное стекло.
Бросаю последний взгляд на часы, потом по залу — собственники уже уехали, значит, мои «пять минут приличия» тоже вышли. Я правда устала. Неспособность выдержать на ногах ни одной лишней минуты уверенно подталкивает к выходу. Каблуки отстукивают по мраморному полу в сторону лифта. Оказавшись в кабине, я, наконец, выдыхаю. Но по-настоящему выдыхаю уже на парковке. Сначала секунду смотрю по сторонам, пытаясь найти свою машину и вспомнить, куда я ее поставила… и только потом доходит, что я приехала на такси.
Делаю вдох, разворачиваюсь — и практически влетаю носом в Резника.
Он сразу кладет руки мне на плечи.
— Эй, ты чего убежала? — Его голос мягкий, почти как шепот. — Все в порядке?
Я киваю. Почти сразу, но на автомате. У меня где-то внутри сидит особенны триггер, что на вопросы типа «все в порядке?» я обычно отвечаю внутренней заготовкой, как автоответчик. Потому что я — Майя Франковская, у меня, блин, всегда все в порядке. Так проще.
— Майя? — Вова пытается подтянуть меня ближе, но я аккуратно освобождаю плечи и делаю шаг назад.
— Да. Просто устала. Слишком много людей, и… я хотела немного воздуха.
— А мне показалось, ты собралась сбежать. — Интуиция, как обычно, его не подводит.
— Да, — сдаюсь. — Вроде бы уже нет необходимости соблюдать протокол. Все самые важные гости ушли.
Он кивает, отзываясь на мою попытку сменить тему. Потом подходит ближе. Медленно. Как будто пробует, насколько может себе позволить. Я не двигаюсь с места.
Я сама просила его не спешить. Просила держать дистанцию хотя бы до тех пор, пока все не уляжется. Пока мы не поймем, что у нас все серьезно и ради этого «серьезно» имеет смысл рискнуть карьерой.
Но его рука уже на моей талии и это слишком конкретно.
— Май… — Его ладонь скользит по боку. Не давит. Просто касается, будто случайно.
А я чувствую, как вспыхивают щеки.
— Вообще-то, я хотел тебя кое с кем познакомить.
Я поднимаю на него умоляющий взгляд.
Понятия не имею, почему вдруг так сильно расклеилась.
— Еще полчаса — и все. — Резник смотрит на меня так… что я реально не знаю, как отказаться, хотя в эту минуту мне больше всего на свете хочется просто уйти, домой, снять туфли и завернуться в плед под какое-то сопливое кино.
