Развод. Испеку себе любовь (СИ) - Марс Яна

— Держи, мам, — Аля отломила горбушку и протянула матери. Маргарита попробовала. Помолчала.

— Как у моей мамы, — тихо сказала она. — Только... с перчиком.

Аля улыбнулась:

— Это я немного розмарина добавила. Для аромата.

Они сидели в темноте, при свете лампочки из сарая, ели тёплый хлеб и пили чай из термоса. Аля знала, что маме не нравится ее затея, и что они наверняка вернутся к этому разговору. Но сейчас, впервые за долгие годы между ними не было ни упрёков, ни советов "как лучше". Было просто тихое, хлебное перемирие.

Аля загрузила вторую партию. Тесто подошло лучше, чем она ожидала. Оно было живым, отзывчивым. Оно не предавало.

Она посмотрела на таймер в телефоне: *88 дней 23 часа 10 минут*.

В кармане завибрировал телефон. Уведомление от Вики: "Твой хлеб уже в трендах! #возвращениеали #печнойхлеб Нам пишут, спрашивают, где купить! Готовься, завтра будет адский день!"

Аля посмотрела на таймер. Каждая минута была на счету. Она сделала глубокий вдох, пахнущий хлебом и ночной прохладой. Впервые за этот бесконечный день она почувствовала не пустоту, а ярость. Яростную, чёткую решимость.

6. Раны старые и новые

Аля переодически заходила к маме, хотя и предпочитала ночевать в летней кухне. Пусть это и напоминало наивный детский бунт, но Але он придавал сил. Однако начал накрапывать дождь, и до этого теплый апрель начал напоминать позднюю осень.

Марарита Вениаминовна жила всего в пяти минутах от их старого дома — нужно дойти до конца улицы, повернуть направо, и вот они — пятиэтажки. Запах хлеба въелся в одежду, в волосы, в кожу. Он заполнил все пространство в маленькой маминой хрущёвке, смешиваясь с ароматом лавандового полироля и чего-то тушёного. Аля, промокшая и продрогшая после вечерней возни с дровами, сидела на краю дивана и пыталась оттереть от пальцев засохшее тесто. Оно отходило кусочками, обнажая красную, раздражённую кожу.

Маргарита Вениаминовна молча поставила перед ней тарелку с котлетой и пюре. Еда выглядела неаппетитно, но Аля машинально взяла вилку. Она была слишком измотана, чтобы сопротивляться.

— Ну и что ты на этот раз придумала? — начала мать, садясь напротив. Её голос был ровным, но Аля с детства узнавала в этой ровности зарядку для атаки. Она оказалась права, мама снова будет ее поучать. — Опять в саду ночевала? На печи, как Золушка какая-то?

— Я работала, мам. Тесто ставила.

— Работала, — скептически протянула Маргарита. — По-твоему, это работа — по сараям шляться и хлеб печь, как в голодные годы? “Бизнес” на коленке и без лицензии! Ну у тебя же образование! И какая карьера была! Ты могла бы в Москве устроиться, нормальную зарплату получать, а не тут... — она с пренебрежением махнула рукой в сторону окна, за которым угадывался тёмный контур сада, — на подачки от смотрящих рассчитывать. И это почти в тридцать пять лет!

Комок пюре встал в горле у Али. Она отставила тарелку.

— Это не подачки. Это мой бизнес. Я сама его создаю. С нуля.

— Бизнес? — мама фыркнула. — Торговля с земли в дождь — это не бизнес, Алёнка, это нищенство. Илья вчера заходил, так он...

— Я не хочу знать, что говорил Илья! — Аля вскипела, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. — Он купил наш дом, мама! Папин дом! Ты это понимаешь? Он поставил на нём новый замок, а ты с ним пироги печёшь!

Лицо Маргариты Вениаминовны дрогнуло. В её глазах мелькнуло что-то похожее на боль, но тут же погасло, сменившись привычной упрямой обидой.

— А что мне делать? Рыдать? Он помогает! В отличие от некоторых, — она бросила многозначительный взгляд на дочь. — Кто мне помогал, когда крыша течь начала? Кто с коммуналкой разбирался, когда у меня голова шла кругом? Ты в Москве, в своих делах тонула, а он приезжал! Бригаду рабочих нашёл, счета оплатил. Он заботился!

— Он втирался в доверие! Он всё просчитал!

— Может, и просчитал! — вспылила мать. — Зато по-человечески! А ты? Ты примчалась сюда, вся на нервах, с одним чемоданом злости, и с порога — война! Ты думаешь, мне легко? Мне этот дом тоже дорог! Но я реалистка. Долги надо отдавать. А раз у нас не получилось, Илья хоть не дал ему с молотка уйти кому попало!

Аля смотрела на мать и вдруг с ужасной ясностью поняла пропасть между ними. Для Маргариты Вениаминовны мир делился на чёрное и белое. Долги надо платить. Если не можешь — вини себя. Тот, кто помогает — молодец. Тот, кто скандалит — неблагодарная дочь. Она не видела паутины манипуляций, не чувствовала холодного расчёта в поступках Ильи. Она видела только действия и их сиюминутный результат.

— Он не помогает, мама, — тихо, уже без злости, сказала Аля. — Он покупает. Твою лояльность. Мою покорность. Он поставил на заборе табличку «частная собственность». Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что я для него — никто. Посторонний человек на своей же земле.

Маргарита на мгновение смутилась. Она потёрла пальцами край скатерти.

— Ну, закон есть закон... Может, он просто так, для порядка... Чтобы бомжи не лезли.

— Я для него теперь бомж, мама! — голос Али снова сорвался. — И ты... ты на его стороне.

Она не стала дожидаться ответа. Повернулась и вышла на кухню, к раковине, снова начав тереть руки, будто хотела стереть с них не только тесто, но и весь этот тягостный, бесполезный разговор.

За её спиной раздался вздох.

— Я не на его стороне, дурочка, — тихо сказала Маргарита, стоя в дверном проёме. Её голос вдруг стал старым и усталым. — Я на твоей. Поэтому и боюсь. Он — как стена. А ты — как тот хворост, что ты в печь кидаешь. Сгоришь, упёршись, и ничего не останется. А у меня осталась только ты и Соня. Отца твоего похоронила, теперь вот тебя в этой мясорубке вижу...

Аля обернулась. В глазах матери стояли слёзы. Настоящие, не для манипуляции.

— Я не сгорю, — твёрдо сказала Аля. — Я стану сильнее.

Она хотела добавить что-то ещё, но в этот момент в подъезде хлопнула дверь, и по лестнице раздались чьи-то быстрые, уверенные шаги. Сердце Али неестественно ёкнуло. Она узнала эту походку.

Раздался короткий, настойчивый звонок в дверь.

Маргарита Вениаминовна встрепенулась, смахнула слёзы и, поправив халат, бросилась открывать.

На пороге стоял Илья. В тёмном пальто, с каплями дождя на плечах. Он держал в руках большую коробку из кондитерского магазина.

— Маргарита Вениаминовна, добрый вечер. Заглянул на минутку. Вам пирожные от Сони, она вам выбирала, — он улыбнулся её матери той самой, тёплой и безопасной улыбкой, которая так обезорущивающе действовала на всех. Его взгляд скользнул за её спину и встретился с взглядом Али. Улыбка не исчезла, но в глазах что-то дрогнуло, стало твёрже, острее. — Алёна. Добрый вечер.

— Не стой в дверях, Илюша, проходи! — засуетилась мать. — Что это ты в такую погоду?

— Дела были неподалёку, — он вошёл, снял пальто и аккуратно повесил его на вешалку. Его движения были выверенными, спокойными. Он был хозяином положения, и он это знал. — Решил проведать. И передать, что Соня скучает. Очень. — Он сделал паузу, глядя на Алю, наслаждаясь её напряжением. — Она всё просится к тебе. Говорит, «когда мама приедет?». Я объяснил, что мама очень занята... новым хобби.

Он подошёл к кухне и остановился в двух шагах от Али, окинув её испепеляющим взглядом с ног до головы — растрёпанные волосы, просторная, заношенная кофта, руки в царапинах и синяках.

— Всё в порядке? — спросил он с настолько приторной заботой, что Але показалось, будто на зубах вот-вот заскрипит сахар.

— Идеально, — сквозь зубы пробормотала она.

— Не похоже, — мягко парировал он. — Ты выглядишь... измотанной. Это неполезно. Ни для тебя, ни для Сони. Она волнуется — Он сделал паузу, давая словам впитаться. — Я же предлагал помощь. Всё ещё предлагаю. Вернись — и всё будет как раньше. Ты сможешь видеться с дочерью, когда захочешь. Не нужно никому ничего доказывать.