Однажды ты пожалеешь (СИ) - Летова Мария

Прочистив горло, я смотрю на отца и говорю:

— Есть пара вариантов…

— Вот именно, — отзывается он. — Пора начинать думать своей головой.

Я молча делаю глоток.

— Белявские сейчас за границей, когда вернутся, поговорю с Валерой… — заявляет отец с легким раздражением, но я это стерплю.

Валерий Белявский — друг отца, сейчас занимает какую-то должность в руководстве очень крупной строительной фирмы. Они сейчас повсюду, их домами весь город утыкан…

Белявские не уезжают за границу меньше чем на месяц, следовательно, их разговора придется ждать долго, но мне все равно, ведь я соврала: мои собственные варианты — это круглый ноль. Любая работа, которую я найду самостоятельно, обеспечит меня разве что стабильным запасом прокладок, а я хочу независимости.

В моих мыслях слишком большой бардак, чтобы я видела свое будущее четким или хотя бы примерно понятным. Меня бросает в разные стороны, из-за этого я сама не своя!

— Спасибо… — произношу я, посмотрев на отца.

У нашей семьи в собственности несколько объектов коммерческой недвижимости. В том числе небольшое здание торгового центра в очень проходимом месте. Мы живем на доходы с этой аренды, плюс отец получает дивиденды от бизнесов, в которые когда-то вложился.

Вся наша недвижимость, включая этот дом и две квартиры в городе, принадлежит ему. Я бы давно попросила у него ключи, но во мне сидело глупое идиотское понимание, что, если уеду из этого дома, уже никогда сюда не вернусь. Никогда. Ни на одну ночь. Ни на один час. Никогда. Как и мой брат. И я… испугалась…

Это было давно. Теперь я не боюсь. Ничего не боюсь!

Отодвинув чашку, отец покидает кухню, бросив матери:

— Спасибо.

Выдохнув, я тоже на нее смотрю.

Мои чувства к ней — это всегда только ненависть или любовь. Любовь, когда она вот такая — настоящая. И ненависть всегда, когда нет.

Мать роняет вилку, та падает на пол. Слишком громко звенит. Но вместо раздражения мать молча поднимает ее и бросает в раковину.

— Я не смогла дозвониться до Ильи… — говорит она, ставя передо мной тарелку с яичницей. — Он что, сменил номер?

У нее случаются такие дни. Вот такие. Когда мать словно хочет наверстать все разом. Они всегда вызывают у меня раздражение.

— Да, — отвечаю я. — Примерно три месяца назад.

Я знаю, что брат не мог не отправить ей свой новый номер. Наверное, она просто забыла. Сама я в курсе только потому, что мне он со своего нового номера позвонил. Наш разговор продлился ровно три минуты. Брат сам его закончил, когда понял, что разговора по душам не выйдет.

Илья и отец не общаются. Не знаю, как давно, я узнала только потому, что поняла: отец ничего об Илье не знает. Знает даже меньше, чем я.

Мать становится еще более суетливой. На этот раз она роняет кружку, но, слава богу, на стол.

— К нам давно не заходил Данияр, — говорит она.

— Он работает. У него нет времени.

— Ты могла бы сама его пригласить. Данияр бы тебе не отказал. Он тебя любит…

Я мгновенно теряю аппетит.

Замазанный наспех засос в ответ на ее слова начинает пульсировать.

— Зачем его приглашать?

— Потому что мужчины любят внимание… — сообщает мать.

Я покидаю кухню до того, как она успевает развернуть мысль.

Меня выворачивает от этой философии — угождать мужчине. От нее я просто киплю. И от того, что мать упорно продолжает угождать отцу, каждое утро начиная жизнь с чистого листа!

Проносясь мимо кабинета отца, я вижу его, склоненного над открытым сейфом. Я успеваю разглядеть его содержимое и скрыться из вида раньше, чем отец оборачивается.

Я не реагирую на вибрацию своего телефона, пока натягиваю шелковую юбку и борюсь с молнией сбоку. Я проспала почти до десяти, уже половина одиннадцатого, и мне не нужно гадать, от кого это сообщение.

В это время дня в субботу мне может писать только один человек.

Я проваливаюсь в сообщение не раньше, чем сажусь за руль своей машины. Помимо того, что мне нужно платье на вручение диплома, хочу обновить свою косметику.

Кондиционер обдает мне холодным воздухом колени. Кожа покрывается мурашками. Пока ворота со скрипом отъезжают в сторону, я разворачиваю присланную фотографию.

На ней Осадчий сжимает в кулаке твердый член, лежа в своей постели. За окном его спальни вид на город — судя по всему, Дан только что проснулся.

Его бедра покрывают короткие темные волоски, низ плоского живота и пах — тоже. Дан совершенно голый, его загорелая ладонь увита венами, на запястье — умные часы, это единственное инородное присутствие на его теле.

С силой закусив изнутри щеку, я оставляю его сообщение без ответа и выезжаю за ворота.

Глава 7

Прежде чем отправиться на шопинг, я решаю удовлетворить свою тягу к сладкому, которая мучает с тех пор, как я открыла сегодня утром глаза.

В кофейне на первом этаже торгового центра я беру себе мокко со льдом и большой порцией взбитых сливок. Метаболизм, которым меня наградила природа, позволяет мне есть все, от фастфуда до любой кондитерки, но даже я понимаю, что у этого есть предел, так что не злоупотребляю.

Вытянув перед собой ноги, я потягиваю свой напиток, сидя за столиком кофейни и листая новостные ленты соцсетей. Несколько раз мне попадаются фотографии Платона Осадчего вместе с его девушкой, и на лице у меня появляется гримаса от этой фальшивой идиллии. Возможно, поэтому у меня и нет авторитетов, ведь я знаю: все врут и предают. Все вокруг, через одного. Идеальных людей не бывает, у всех есть гребаный скелет в шкафу.

Я оставляю свой мокко недопитым, отодвинув от себя стакан.

Пошатавшись сорок минут по отделам, я покупаю слишком много ненужного и лишнего, из-за этого все руки заняты. Посещает мысль отнести пакеты в машину, но, проходя мимо хорошо знакомого мне шоурума, я замечаю внутри Алину Толмацкую…

Я реагирую хладнокровно и без суеты — заворачиваю в отдел напротив, продолжая следить за тем, что происходит за стеклом шоурума. Зайдя за стеллаж с одеждой, я надеюсь, что консультант оставит меня в покое, но девушка тут же срывается из-за стойки и обращается ко мне:

— Вам чем-нибудь помочь?

— Нет… — отзываюсь я без дальнейших объяснений.

Мне не надоедает смотреть на то, как Толмацкая меняет платья, периодически возвращаясь к центральному зеркалу, где ее ждет какая-то подруга. Ее выбор с каждым разом становится все короче и короче, но длина не меняет факта — Толмацкая выбирает платье для вечеринки.

Варианты могут быть самыми разными, но я почему-то уверена: она так старается для следующей субботы. Для дня рождения Платона Осадчего, на который мы все приглашены. И все эти потуги не для именинника.

Я перемещаюсь за соседний стеллаж, слава богу, консультант оставила меня в покое.

На Толмацкой короткое черно-желтое платье с открытыми плечами и маленьким шлейфом.

Я никогда не видела ее в чем-то настолько смелом. Обычно она старается маскировать то, что у нее широкие бедра, а тут практически выставила напоказ задницу.

Платье ей идет, я не идиотка, чтобы отрицать очевидное. Но меня это не бесит, моя кровь только холоднее. Чертова хладнокровная констатация факта.

Отведя глаза, я минуту смотрю в пространство, потом поворачиваю застежку на сумке, которую все это время крепко сжимала. Достаю телефон, на который пришло сообщение от Данияра.

«Освобожусь в четыре. Уехал на дачу, нужно помочь родителям», — пишет мне Осадчий.

Дача его родителей — в сорока километрах от города. Там у них огромный коттедж с полным наполнением территории. С баней, собственным прудом и… уточками.

«Передавай им привет» , — печатаю я с каменным лицом.

В ответ он присылает сердечко.

Я возвращаю телефон в сумку и снова гляжу на шоурум.

Судя по всему, Толмацкая сделала выбор. Пока она рассчитывается за свою покупку, я ухожу в глубь отдела, бросив взгляд на консультанта. Она наблюдает за мной с раздражением, которое пытается не очень явно демонстрировать. Я перебираю попавшуюся под руки одежду, чтобы чем-то себя занять, но висящие на запястьях пакеты мешают. Я опускаю руки, вперив взгляд в стекло, за которым Алина покидает шоурум. Толмацкая смеется, одной рукой болтаясь на локте своей подруги, а второй держа большой квадратный розовый пакет.