Дочь мэра (СИ) - Орлова Юлианна
Или будет? Искусственное дыхание рот в рот?
Я поднимаю немного взволнованный взгляд на Любовь Ивановну, но в ней сейчас так ярко сверкает абсолютная уверенность, что я не сразу решаюсь спросить. Мнусь. И набрав полные легкие, с трудом выдаю:
— Сама?
Женщина изгибает бровь в немом вопросе и только кивает. Ясно. Помощи ждать мне будет не от кого. То есть сама, да? С ним…сама.
Дыхание перехватывает…Не только из-за крови. Разумеется, он просто весь такой. Просто ух. Я даже словами выразить не могу. Но очень наглый! Я к такому не привыкла, в моем окружении ко мне относились всегда иначе, а тут нахрапом. Может он и хороший парень, но такие вот агрессивные оказания внимания немного будоражат душу и сознание, заставляют краснеть.
Но приятно, безусловно. В душе что-то тепло-тепло разливается и так укрывает мягко….
Я выросла на сказках, и вижу маму с папой. Мне хочется вот так, чтобы было по-настоящему, а не пошло-грязно. Может мне только показалось, но Исаев — это именно про пошло и грязно. Думается мне, что там такой список подружек, что мне быть точно после двадцатой.
Хочу ли я этого? Нет! Я хочу быть единственной, но такие вот…с кошачьими глазами и развязной улыбкой не бывают постоянными, увы. А он еще и военный. Накаченный. Сильный. И такой большой.
От этого даже как-то грустно, потому что Исаев очень красивый и кажется таким теплым. Солнышко. Эх.
— А если я того? — предпринимаю последнюю попытку, но моя наставница непоколебимая скала.
— Не боись, он уж точно в случае чего откачает… — смеется она, а душа в пятки уходит у меня. Рваными движениями беру в руки лист назначений, но не вижу ни слова на нем, паника подгоняет в спину. Первым делом шагаю в ординаторскую и переодеваюсь.
Волосы решаю завязать в хвост, с ним мне так сложно сладить…Еще некоторое время после этого стою изваянием и смотрю в зеркало на свой то пунцовый вид, то слегка бледный, то и вовсе синюшный. Это же не открытая рана! Там просто сукровица от силы. Наверное. А если нет? Вроде как глубокая была…или что? Или как?
Рука продолжает теребить воротничок блузки, а ноги медленно разворачиваю скованное спазмирующими мышцами тело в сторону выхода. Да, надо идти.
В сестринской беру все необходимое, но эти колбочки наводят на меня больше паники, чем до этого мысли. Просто вата, просто бинт. Пока белоснежные, но совсем скоро они точно будут не такими…они окрасятся в бардовый, возможно, в алый.
Когда я захожу в палату, моя челюсть падает на пол фигурально выражаясь. Просто потому что Исаев стоит в одних трусах спиной ко мне. Практически голый.
Мой взгляду стекает от накаченной спины до узковатой талии, немного задерживается на обтягивающих боксерах и стекает по широким ногам. Боже.
А потом он поворачивается ко мне и машет рукой, решая подойди вот прямо…так!
Я честно пытаюсь не смотреть, вернее, смотреть только на лицо, но как?! Как? А так много кубиков — это нормально, да? Ощущая, как мои щеки начинают краснеть, я бы даже сказала, багроветь, я едва ли держу в руках подставку с лекарствами.
Руки вибрируют не то от паники, не то от восторга, полностью захватившего тело. Я все-таки неосознанно опускаю взгляд ниже и напарываюсь на то, что вообще не должно быть объектом моего внимания.
Моментально бросает в еще больший жар, и вдруг возникает ощущение собственной неполноценности, раз я так внимательно и скрупулёзно изучаю собственного больного. Ненормальная же реакций, ЯНА! Очнись!
По щелчку поднимаю взгляд и впиваюсь в литую грудь, покрытую синяками и ссадинами, но от этого она не перестает быть…привлекательной. Ах еж ты матрешты! Ну, конечно, он накаченный, он ведь военный! Да еще и группа захвата, как я поняла.
По новостям, конечно, никто ничего не оглашал, но подобные травмы точно случатся только в подобных случаях. Я с братом пересмотрела столько сериалов на военную тематику, что хоть немного в этом понимаю.
— Привет, Кудрявое Облачко! — радостно улыбается Исаев, подходит ко мне и пытается взять из рук поднос. Его глаза искрят таким искренним восторгом, что мне даже неловко как-то.
Парень слишком рад меня видеть и точно не собирается этого скрывать, в то время как я…испытываю смешанные чувства.
Я тушуюсь, теряясь, и стараюсь очень-очень, лишь бы стереть с лица смущение и такой ненавистный сейчас румянец, а он точно уже разлился по щекам алой краской.
Уф. Богдан все делает медленно, и я понимаю, почему, но не смотреть на перекатывающиеся при этом мышцы не могу. Может нарочно, а может и нет он сейчас явно поигрывает ими, чем старается привлечь внимание, но я, напротив, смотрю ровно в треугольник «нос-глаза-лоб».
Что ж, он и правда очень быстро пришел в себя, и наверняка чувствует себя получше, чем пару дней назад, но вслед за странным восторгом от увиденной картины, я замечаю наконец-то следы хирургического вмешательства, отмечаю, как он тянет ногу, пусть и старается сделать непринужденный вид.
Я вижу все: и слегка проступившую испарину на лбу, и бледноватый цвет лица. Может он сильно хочет казаться здоровым, но это не так, и впереди еще неуклонно маячит неделя стационара. Может просто не хочет казаться слабым?
— Добрый день, — хрипло отвечаю, наблюдая, как парень ставит поднос и недовольно хмурится при виде всего этого набора. Знал бы ты, как я недовольна… И как мне страшно, что прямо тут разложусь на кафельном полу без сознания.
— Ян, а что это за экзекуция меня ждет? — по-детски обидчиво корчит физиономию, всматриваясь в меня взглядом побитой собаки.
— Смена повязки, обработка, — будничным тоном отвечаю, а у самой внутри разгорается настоящий лесной пожар из огненных ощущений и скачущего сердцебиения.
Я снова позволяю себе обратить внимание на ухоженное многочасовыми тренировками тело, и мой взгляд становится вопросительным. И это не уходит от внимания Исаева.
— А я тут сок разлил, пришлось раздеваться, — кошачья улыбка окрашивает лицо с проступающей щетиной. Затем Исаев садится, расставив ноги широко, показывая мне бугрящиеся бедра и икры. Я отворачиваюсь и начинаю глубоко дышать.
— Понятно, ну тогда вы ложитесь, я сейчас все приготовлю, и мы начнем, — чужим голосом прошу я, но по факту практически пищу. Богдан смотрит на меня, я это чувствую, но стараюсь игнорировать, ведь меня впереди ждет настоящая пытка, и хоть бы все прошло хорошо.
Я не вижу крови на хирургических пластырях, и это крайне хороший знак. Так я думаю, пока подхожу к тумбе, где стоит поднос. Дышу поверхностно, пока пальцы делают свое дело: вскрывают баночки, распаковывают новый пластырь, укладывают все в ряд к ряду.
— Кудрявое облачко, ты сегодня практически грозовая тучка, — Исаев шутит и поворачивает голову больше в мою сторону, а я замираю и прикусываю губу. Все внимание сейчас на том, что мне надо будет повернуться к нему, снять старую повязку, обработать и налепить новую.
В голове тысячи самых ужасных развитий событий, но я мужественно задерживаю дыхание и поворачиваюсь к ходячим пульсирующим мышцам. Они сейчас явно скачут, как мои нервы. Ну что ты за человек, Богдан Исаев?
Дрожащие руки неуверенно двигаются в сторону раны, и по спине скатывается чистейший ужас. Касаюсь разгоряченной кожи, от чего Исаев дергается и смеется, запрокидывая голову. Я стекаю от его улыбки подтаявшей льдинкой на пол.
— Руки холодные, а сердце горячее, — широкие ладони обхватывают мою руку и мягко гладят, даря огненное тепло. А сам Исаев открыто пожирает меня глазами.
— Вы мне мешаете, — грозно отвечаю, но руки вырвать не могу. Они словно впитывают непринужденную атмосферу моего больного и меня одаривают спокойствием, которое сейчас необходимо как воздух.
Исаев водит пальцами по внутренним частям ладоней медленно и мучительно чувствительно, посылая малознакомые импульсы по всему телу, а я, теперь не мигая, смотрю только на покрытую пластырем рану. В моей груди словно ожог, да по всей кожи скользит что-то теплое-теплое.
