Дочь мэра (СИ) - Орлова Юлианна
— Характерная, строгая. Врачом станешь точно, — Исаев вновь тяжело выдыхает и поворачивает голову так, чтобы она стояла прямо, смотрит при этом в потолок. В заключении написано, что ко всему прочему у парня сотрясение, может пытается справиться с головокружением.
— Вы мое задание. Провалю и не стану, — вырывается у меня изо рта вслед.
Он резко разворачивается и смотрит с прищуром, улыбаясь игриво-пошло-вызывающе. Сильнее и сильнее.
— У меня ты не завалишь ничего. Стопудняк, — сказал как отрезал. Я затем улыбается шире, и я вижу неглубокие ямочки на щеках. Немного зависаю на этой картине, но все же заставляю себя оторваться.
Выдержав нужное время, достаю градусник и проверяю. Тридцать семь и девять. Неплохо как для человека, который пережил подобное.
— Ну что, кудрявое облачко? Жить буду?
Я мнусь и поднимаю растерянный взгляд на парня, продолжающего со мной флиртовать. Наверное, в простой жизни он делает это часто, может у него там длинный перечень девушек в телефоне. Очень профессионально делает это, с пол-оборота. Внешность позволяет…
— Будете.
Шустро поднимаюсь, ощущая, как меня скрупулезно рассматривают. Так и прожигает спину внимательный взгляд, словно лазером проходится. Внутри все переворачивается, я быстрее шагаю к двери и хватаюсь за ручку, будто бы за мной гонятся волки.
— Ты зайдешь еще, кудряшка? — уставший голос догоняет меня, ударяясь в лопатки.
— Разумеется, как и к остальным больным, порученным мне, — строго отвечаю и выхожу из палаты, четко осознавая, что мои руки дрожат, а щеки…ну явно градусов тридцать девять с половиной.
Практически сорок…Я горю до самого дома, и никак не могу забыть своего первого официального подопечного. Мой краш-тест.
Глава 3
Весь день ко мне кто-то заходит, кто-то звонит, кто-то назойливо напоминает о себе, а я только и делаю, что в ожидании сижу и вечно разочаровываюсь, когда в палату заходит не Кудряшка Яна. Аж во рту пересыхает, стоит только вспомнить ее.
Никогда таких не видел. Вот вообще никогда. Боль в грудной клетке да в глазе мешает мыслить, но я все равно выхожу на дорожку размышлений о ней.
Врачи без остановки говорят, что мне надо будет полежать, понаблюдаться. Если бы мне раньше сказали, что я не захочу их больнички выходить, я бы заржал в голосину. Но сейчас я готов тут прописаться, только чтобы поближе узнать Яночку.
Я больницы на дух не переношу, для меня спорт и моя служба — это самое главное, и такие царапины вроде как даже серьезными не считаю. Раньше что ни случись, до последнего тянул, мать дома лечила.
А синяки и подбитые глаза у меня вообще нормальная тема была, каждый раз после сборов приходил разукрашенный. В целом, это моя стабильная ситуация, которая в этот раз немного вышла из-под контроля…
Когда в палату заходит взрослая и грозная женщина, я вообще в осадок выпадаю. Да какого хера? Где Облачко?
Сжав челюсть, лежу и помалкиваю, испытывая ни с чем не сравнимый гнев. Задолбало! Полдня сижу жду, сколько ждать еще? Нормально вообще?
— О, Исаев, ну выглядишь получше, конечно, — она проходит, приносит какие-то лекарства. Да куда ж столько? Мне уже лучше, я почти готов бегать. Завтра буду готов и пойду на пробежку. Вот так и имел я всех в виду.
— Здрасти… — посматриваю на бейдж и читаю «Любовь Ивановна, старшая сестра». — Любовь, спасет мир, Ивановна, — на лице отображается лениво-соблазнительная улыбка. — Скажите, пожалуйста, а Яну сегодня ждать?
Старшая медсестра переводит на меня подозрительный взгляд, и сама расплывается в улыбке Гринча. А потом достает ручку и что-то помечает в бумагах и кладет их на тумбочку.
— Ах ты ж подлиза, оказывается. Что, понравилась твоя спасительница? — она упирается бедром в столик и складывает руки замком перед собой.
Спасительница? В смысле? И пока я пытаюсь собрать мозги до кучи, эта прекрасная женщина в белом помогает мне. Хвала небесам!
— Четвертая отрицательная. Поделилась с тобой наша Яночка, теперь ты вон какой румяный персик, — ухмыляется, пока я перевариваю.
Кровью поделилась, значит. Вау. Это, блять, мне сейчас сносит башку окончательно. Я прикидываю уйму вариантов, как бы ее отблагодарить, но все они упираются в то, что я лежу тут овощем и принимаю капельницы, будь они неладны!
По вене вместе с особым трепетом от того, что теперь у меня внутри частичка Кудрявого облачка, пускается еще и странная злость на собственное бессилие.
Да все, подлатали и ладно! Хер ли мне тут лежать? Сколько можно? Глотаю поглубже воздух и сразу хмурюсь…Ну да…вот столько, пока не пройдет, наверное. Да посрать!
Особое волнение локализируется внизу, ударяя импульсы возбуждения совсем не туда, куда сейчас очень надо. А надо в мозг! Он у меня вообще раскалывается.
В голове же одна Яна стоп-кадрами гуляет, мелькает и мелькает, аж все кружится.
— Воу, боец, ты там полегче, а то я не готова увидеть картинки 18+ в палате военного госпиталя.
Она выразительно указывает на мой пах, и я улыбаюсь шире. Да, немного увлекся, да с кем не бывает?
— Утренняя эрекция! — рапортую без тени смущения, мне за мой стояк должно быть стыдно только в бане с мужиками, а в остальном гордиться чем есть всегда.
— В обед! Начну думать, что на меня…
— Вы прекрасны, спору нет, а когда Яна зайдет?
Любовь Ивановна закатывает глаза и бросает беглый взгляд на меня, а потом на часы, что-то прикидывает в голове и уверенно заявляет:
— У Яны пары, она только к трем тут будет. Не вздумай вести себя с ней как озабоченный солдафон. Она дочь мэра, нежная и воспитанная девочка. И если хоть что-то пойдет не так, я мало того, что сама с тобой разберусь, а потом еще и ее папка подключится. Будет больно и запомнишь на всю жизнь. Больше никаких утренних эрекций не будет. Нечему будет подниматься.
Порыв предупреждения ударяется в лицо немыслимой бурей эмоций, искрящих как замкнутая проводка.
Дочь мэра…Красивая у мэра дочь, я о нем не так много знал, но видел, конечно, да имел представление, что мужик хороший. А судя по Яне, он вообще охуенный человек. Надо бы руку пожать и сказать «так держать, мужик, постарался от души».
Хочу себе.
Дочь Мэра.
Нежное Кудрявое Облачко…
— Херня вопрос.
— Вот это по-нашему, дерзай, боец. Но напоминаю, что выиграть сражение…
— Не значит выиграть войну, — повторяю, глядя ей в лицо.
Хорошая тетка, поможет. Наверное. Ну или на крайняк оторвет мне яйца…
Я просыпаюсь со стойким ощущением усталости. Она не прекращает меня преследовать вот уже несколько месяцев.
Если сначала я пила всякие стимуляторы внимания, то сейчас просто забила и пью кофе. В таких объемах кофеин, естественно, вреден, и как доктор я это понимаю прекрасно, но вот как уставший студент…нет.
И вот я сижу пью кофе за завтраком, вспоминая все те жуткие рекламы, обещающие заряд бодрости на весь день. Где он, заряд?
Мама хлопочет на кухне, пока я вожу вилкой по омлету. Как-то нет аппетита, у меня сегодня практическое в морге, какое уж тут веселье.
Это только называется так грозно, но по факту, нас просто готовят к мертвым. Нормально, и крови там не будет. Вскрывать при нас не обещали, а лекцию провести — да.
Мутит так, что хочется зашить себе рот, но вместо этого я откладываю вилку и начинаю пить кофе ровно в тот момент, когда на кухню заходит отец.
В идеальном костюме, как и всегда, как и положено мэру. Возраст его сделал суровее, но я бы в жизни не позволила себе сказать об отце — старый, для меня он вне возраста и застыл в том, где я каталась на нем как на пони.
Мой самый главный и самый любимый пони. Сейчас с едва заметной проседью, чуть большим количеством морщин от улыбок, но такими же ясными глазами с моей любимой кляксой на одном.
— Привет, моя красота, — папа подходит к матери и обнимает со спины. С детства я видела межу ними безусловную любовь, и выросла я с такими же понятиями. Даже то, что разница между ними шестнадцать лет, не сделала крепкий брак Беловых каким-то не таким, порочным или грязным.
