Дочь мэра (СИ) - Орлова Юлианна
— Извини, Яна, я обещаю быть хорошим мальчиком, но…это неточно, — хмыкает он, отпуская руки. Они все еще теплые из-за нашего быстрого контакта.
Во рту вдруг образовывается пустынная жара, и язык противно липнет к небу. Я заставлю себя коснуться края пластыря и медленно снимаю его. На фоне слышу возмущения Исаева, но они звучат словно через пелену.
— Облачко, да ты сказала бы, я бы оторвал быстрее, ай, ощущения, словно я на вашу эту штуку, хугаринк, или как оно там зовется…приперся!
Взгляд уплывает в рану, покрытую корочкой, в нос ударяет металлический запах. Секунда, две, моя рука ложится ладонью на бедро Исаева. Вторая отчаянно пытается удержать мою падающую на пол тушку, но я не понимаю, за что я в итоге цепляюсь.
— Яна! — слышу крик, но вид крови свое дело уже сделал.
Глава 5
Мне звонит взволнованная мама, сослуживцы, все обещают наведаться сегодня, но настроение сейчас не до трындобаса по телефону и не до встреч с мамой и пацанами, настроение выйти искать Облачко, даже если она где-то очень далеко.
Как же быстро можно стать зависимым от человека, толком даже не общаясь с ним, а так…разок-другой увидеть. Но она же просто АААА, АААА, АААА, кричать и кричать от восторга. Смотрю когда на нее, мозги стекают в трусы, и там всегда центр тяжести и центр принятия решений.
Каждый стук в дверь, звук шагов по коридору, привлекают мое ненормальное внимание. И кажется, что вот сейчас откроется дверь, и я вижу такой цепляющий нутро взрыв на макаронной фабрике. Каждый раз мимо!
Я жду ее целый день, и когда мое терпение слетает нахер в зловонную яму, я со злости и по чистой случайности выливаю на себя сок, и теперь обтекаю. Буквально и фигурально, кстати.
Ну ебана вошь, что с этим делать? Встать с кровати сложно, что пздц, но я мужественно это делаю, чертыхаясь каждые три секунды. ПОТОМУ ЧТО БОЛЬНО, это же капздец как больно. Сжав зубы, с трудом стягиваю с себя майку, спортивки тоже намокли, их стянуть проще, с футболкой приходится помахаться.
Сложные ухищрения становятся причиной адской боли по телу в местах особых повреждений. Еще чертова трубка бесит, и катетер этот долбанный мешает движениям.
Когда я стою голенький в своей палате, начинаю лыбиться. Вот бы Облачко сейчас пришла. Я ведь знаю, как на девушек влияю, может мне этот чистейший восторг лично от Яночки добавит пару плюсов и скорее приблизит неминуемый расклад, где я заполучаю такую сладкую девочку. Просто так, что ли, в зале каждый день торчу после работы? Ей понравится.
Да всем нравится! Даже мужики на работе мне одобрение бросают, мол, форма — зачет. Я в курсе, что зачет. Для такого зачета нужна была пиздячка и не на протяжении месяца-двух, а пары лет.
Вселенная явно меня слышит, потому что дверь отворяется ровно в тот момент, как размышляю «че напялить». Даже стоя спиной к двери я знаю, кто заходит. А стоит обернуться, так желание снять еще и трусы мигает в голове красной лампочкой, ну чтоб уже наверняка.
Мне все равно туда сейчас импульсами кровь со всего тела приливает. Натирать будет. Нахер оно мне надо? Я своего Бодю-младшего нежно люблю, мы с ним двадцать пять лет неразлучны и душа в душу живем.
Яночка краснеет и утекает взглядом куда нужно. Ну, малыш, я не укушу, ты можешь даже потрогать. Мне начинает казаться, что мой младший брат сейчас чувствует ее взгляд совсем так же, как чувствовал бы прикосновение пальчиков.
Да ты все вообще можешь, Яночка, бери и делай че хочешь со мной, Облачко!
Она так пытается казаться строгой, что я почти ей верю, своей грозовой тучке. Почти верю и с особым восторгом рассматриваю ее надутые от негодования губы, на строго сдвинутые брови и искрящий взгляд, припорошенный паникой. Не бойся, тебе понравится…
У самого внутри все переворачивается, и настроение сразу отличное, просто зашибезное. Бью себя мысленно по рукам, чтоб не прижать пушистый одуванчик к себе, пока ее дрожащие пальчики что-то настойчиво вскрывают, переворачивают.
Видно, что очень пытается все сделать правильно, а еще почему-то сильно переживает. Ну делов-то! Даже если она мне не то намажет, я против не буду. Вообще не буду против, ты только прикоснись ко мне и буду шипеть, ПШШШ, кипящий чайник.
Ледяные пальчики ложатся мне на живот, я и верещу от струящегося по телу восторга и холода.
— Облачко, да ты сказала бы, я бы оторвал быстрее, ай, ощущения, словно я на вашу эту штуку, хугаринк, или как оно там зовется…приперся!
Ну чего ж такие холодные, малыш? Не зима же на улице. Умещаю льдинки в свою ладонь и вожу-вожу, чтобы согреть. Приятно что капец, так бы и лежал весь день, если бы ее руки были на мне. Желательно, разумеется, не только руки.
Когда атмосфера начинает плавно коситься в рабочую, я немного с грустинкой смотрю на бледнеющее личико, но терплю. Пока Яна не падает в обморок, вот здесь мое самообладание идет в задницу.
Она просто стояла и тут же упала почти что плашмя, стараясь удержаться руками за меня, за ту ногу, что стоило бы обработать. Боль настойчиво маячит перед глазами, но мне титаническим усилием удается не дать малышке грохнуться на кафельный пол.
Блять. Это че такое было только что? Перекинув Яну на себя, начинаю легонько бить ее по щекам. Дышит. Слабое дыхание обжигает мою шею, и по телу скачут мурашки вместе с паникой за нее.
Ска. Вместе с Яной встаю, наплевав на все запреты врачей, и осторожно укладываю ее в горизонтальном положении на кровать. Пальцы быстро расстегивают верхние пуговицы рубашки, освобождая шею. А затем я приподнимаю ее ноги выше уровня головы и жду, нетерпеливо посматривая на часы.
Паника лупит в спину каленым железом, но я все-таки не мамкин поця. Лучший способ привести кого-то в чувства из всех — этот. По спине скатывается пот, а грудина и бедро ноют слишком очевидно, чтобы не заметить и не ощутить что-то, что катится по ноге. Все-таки она повредила рану, но похуй сейчас. Вот от души душевно похуй.
Спустя самую долгую минуту в моей жизни Яна открывает глаза и, по расширившимся зрачкам, что в ужасе смотрят на расползающееся пятно на моей ноге, я понимаю что …блять…
— Ты крови боишься? — рука скатывается вслед за живительной жидкостью, стирая ее, насколько это вообще возможно сделать, незаметно.
Яна дышит глубоко и переводит взгляд на потолок.
А я, не моргая смотрю на хорошую троечку и соблазнительную ложбинку, открывающуюся из-за расстегнутой блузки. Прямо мне в лоб лупит это все, на сетчатке выжигается картина маслом. Как я сразу не заметил? М? Вот мне бы еще потрогать сейчас…легче станет сразу, клянусь!
Малышка дергается и начинает…плакать, а у меня совесть по швам расходится, потому что…, а чего мне так неприятно смотреть на эти полные слез глаза? В ее аппетитную и пухлую грудь взгляд больше не уплывает, я себе запрещаю, вешая амбарный замок на лини подбородка. Все. Ниже никак. Подбородок — крайняя точка.
Она рывком поднимается, прикрывая рот рукой и отворачиваясь при этом от меня. Снова обтекаю. Буквально и фигурально, начиная думать, что я — причина всего этого состояния.
Чертыхнувшись, хватаю смоченный невесть чем бинт и стираю кровь, но руки уже липнут от вязкой жижи. Грозовое облачко опять бледнеет, и я отхожу к окну. Ну как отхожу. Ковыляю как инвалид, бляха!
Не хватало, чтобы она опять того…Как тебя в мед занесло, малыш? Зачем тебе это? С твоим папкой вообще все дороги открыты.
Не переставая всхлипывать, она тихо шепчет:
— Вы никому не расскажите о том, что случилось? — сиплым голосом как бы «между строк» молит меня Кудряшка, а я теряюсь в своей реакции.
Кулаки сжимаются от злости, и так обидно почему-то становится сейчас. Словно я дал повод так думать о себе. Хотя мы и не знакомы толком, что она обо мне может думать? Да я ж нормальный парень, але!
