Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— Папа, а кабанчика покормим? — строит выпрашивающие глаза.

— Покормим.

— А енота? — Хихикает. — У него ручки как у человека, с пальцами, но мозгов…

— Стась.

— …как у помидо… помидора. Я помню, папа.

Про Марину она теперь почти не вспоминает.

Марина, когда я навещаю ее и показываю, какой Стаська стала большой, в последний раз с удивлением спросила: «А кто это?»

Со Стаськой об этом нужно как-то поговорить, но я слегка малодушно жду удобный случай.

На конюшни приезжаем к одиннадцати.

Здесь другое дыхание. Земля под ногами теплая, даже сквозь снег. Влажный запах соломы, конский дух, дерево, минералы. Стаська, как обычно, по-королевски ездит у меня на плечах, до ужаса смешная в шубе с заячьим капюшоном. Обнимает меня за шею — не потому, что боится, а потому что я — ее точка опоры. А она для меня — целый мир.

Верхом на пони я всегда катаю дочку сам. Держу поводья, вожу по вольеру, пока она изображает маленькую довольную принцессу. Через пару лет, думаю, пересядет на покладистую лошадь. Дэн любит шутить, что я воспитываю львицу-царицу без шансов, что в будущем к ней решится подкатить любое мужское тело. В целом, меня устроит такой расклад — пусть подкатывают только смелые, а там посмотрим.

— Пойдем кошечку смотреть, папа? — выпрашивает Стаська.

Пару дней назад привезли еще довольно молодого каракала — самку. Я показал дочке фотки и видео, и она, конечно, пришла в восторг от «кошечки». Но я на всякий случай все равно провел разъяснительную беседу, что это — испуганный хищник, а не плюшевая игрушка, а вариант «потискать» или «покормить» отпадает сразу. Стаська дала честное слово, что будет только смотреть и не капризничать.

Кошка лежит в углу просторного вольера.

За ней тут присматривают и все, что ей нужно — у нее есть. Но она очень худая. Настолько, что под красивой шкурой торчат ребра. Примерно пару недель назад каракала и еще пару экзотических животных, изъяли у какого-то идиота, который додумался держать их в собачьих клетках. Судя по шрамам на морде и боках — еще и бил. Будь моя воля — я бы эту тварь затолкал в ту же клетку, но этот гондон отделается в худшем случае штрафом. А животное, насколько меня предупредили, полностью потеряло доверие к людям.

С ней занимается смотритель — веселый и позитивный мужик, который как раз рассказывает Стаське, кто такие каракалы. Вижу, что дочке хочется посмотреть ближе, но я даже отсюда слышу, что из угла раздается предупреждающее рычание. Что с ней делать потом — ума не приложу. Здесь у нас ее выпускать вообще некуда.

— Ей больно, папа? Да? — спрашивает дочка, когда самка начинает шипеть и рычать громче.

— Ей страшно, Стась.

— Мы же ее не обижаем, — не понимает, и по-детски наивно хлопает глазами.

— Ее обижали другие, поэтому теперь она боится всех. Давай не будем ее пугать еще больше, ладно?

Вижу, что дочери очень не хочется, но она все-таки справляется с капризами и соглашается пойти к бассейну. Там ее уже ждет работница с ведерком рыбы и всегда готовая поиграть парочка выдр.

Пока Стаська увлечена, отвлекаюсь на телефон. Делаю пару звонков — по покупке той виллы. Софер сказал, что хозяева не против, если я приеду с дизайнером, так что, скорее всего, полечу туда после подписания сделки с отелями.

Мысль о том, чтобы взять с собой Крис возникает совершенно спонтанно. Никаких внутренних противоречий на эту тему у меня вообще нет. Так что держу этот вариант в голове — месяц впереди, а я не люблю разбрасываться такими долгоиграющими обещаниями там, где не уверен на сто процентов.

Она как чувствует, что шастает у меня в голове — присылает сообщение с фото, себя в моей постели, настолько филигранно прикрытой одеялом в нужных местах, что мой палец скользит по кадру, в тщетной попытке сдвинуть ткань там, где хочется. Волосы растрепанные, как будто это моих рук дело. Вторая ладонь инстинктивно сжимается в кулак, потому что хочется запустить в них пальцы, сжать, потянуть…

Я: Тебе идет моя постель, коза.

Барби: Не думай, просто быстро отвечай: если нас застукают за сексом в общественном месте, то…?

Мои пальцы машинально набирают: «То похуй».

Барби: А у тебя уже так было?

Я: Секс или «застукать»?

Барби: И то, и то.

Я: Было. Не было.

Барби: Пф-ф-ф-ф… Трахаться в примерочных кабинках нужно так, чтобы посетители потом скупили все сухие трусы в радиусе ста метров.

Вспоминаю душ в фитнесе, татуированные женские руки у меня на шее, стоны.

Я бы не остановился, даже если бы на нас сбежались посмотреть все посетители.

Крис присылает маленькое видео — отражение себя в зеркале, спиной. Ничего такого — просто пружинит ногами, из-за чего ее задница очень сочно подпрыгивает. То, что моей голодной скотине хочется сделать с ней в ответ, скорее всего, заставило бы ее кричать и выпрашивать еще.

Я: Барби, я тут вообще-то с дочкой.

Я: Но вечером ты встречаешь меня вот так.

Барби: А если нет?

Я: Отхватишь.

Барби: Обещаешь?

Я: Предупреждаю.

Проверяю время. До вечера — еще минимум шесть часов.

Я загородом, у меня тут Стаська, у меня еще работа.

Но мысленно я эту козу уже натягиваю.

Да блядь.

День тянется ровно, хотя на работу все равно приходится отвлекаться. Пока смотрю, как Стаська носится с местной совершенно безобидной старенькой псиной, держу на связи обсуждение сделки с застройщиками. Один тянет одеяло на себя, второй уже полусдох, а третий — я, и я просто выбираю, кого добить, чтобы подешевле забрать кусок земли.

— Это не факты, а эмоции, — говорю в трубку, когда на той стороне начинается нытье. — Я не психотерапевт, я инвестор.

Рядом проносится Стаська, машет рукой. Ей отвечаю теплой улыбкой, в телефон — с хорошей долей пофигизма. Заканчиваю с этим — переключаюсь на моего управляющего здесь. Согласовываю и даю одобрение на всякие мелочи — доски для ограждения, перетяжку покрытия на манеже.

Домой возвращаюсь только к шести. Стаська, довольная, вываливает на няню поток впечатлений — каждый раз как будто первый, и передает заботливо завернутый кусок пирога с клюквой, который на конюшнях испекли специально для нее.

Я принимаю душ, переодеваюсь, чмокаю дочку и уезжаю.

На полпути набираю Крис по громкой связи, и она отвечает мгновенно, как будто ждала весь день.

— Хочешь что-нибудь? Могу заехать в ресторан.

— Хочу цветы, — моментально выпаливает она. — И конфеты.

Я снова ржу, потому что четко озвучил: на конфетно-букетный меня не хватит, но она все равно собирается взять свое. Можно встать в позу, но нахуя это делать мне, если в позу лучше поставить ее?

— Я заказала еду, Тай, — слышу по изменившейся тональности, что дуется на мое молчание, — ничего не нужно.

— Ок, буду через полчаса.

Цветы и конфеты. Я терпеть не могу банальности, но сейчас приходится чем-то жертвовать — или временем с ней, но интересным букетом, или тупо веник — но плюс час вместе. Выбор очевиден.

Когда в ответ на мой отпечаток замочные механизмы приходят в действие и я переступаю порог — Барби уже там.

Нахуй. Абсолютно. Голая.

Сидит на подвесной консоли, закинув руки немного за спину — это, по ходу, ее любимая поза.

Волосы вокруг лица — шоколадно-рыжими кудрями, в унисон редким веснушкам у нее на носу. И я ни хрена не понимаю, почему помню все эти подробности, если точно как-то нарочно и осознанно не рассматривал ее лицо.

— Розы… — Она разглядывает букет, перевязанный пыльной, в тон цвету бутонов, лентой. Сбрасывает взгляд на маленькую коробку с шоколадными бомбами для горячего молока. — И конфеты.

Брать все это не спешит, слегка болтает ногами в воздухе, прямо у меня на пути.

Идеальными, блядь, ногами. Длинными, мускулистыми, со здоровыми квадрицепсами и икрами. Не долбаные спички, а ноги женщины, которая меня дважды объездила и даже не пикнула про усталость.