Алексей Чурбанов - Грешники
Настроение у Шажкова при этом оставалось неустойчивым и колебалось от абсолютно счастливого и беззаботного до почти безнадёжно упаднического. В последних числах ноября на несколько дней в Петербург пришла зима, и Лена с Валей обновили лыжню на островах. Лена оказалась хорошей лыжницей и выглядела здорово в белых брюках, замечательно преподносивших её тонкую как хлыстик фигурку, и в красном свитере, подчёркивавшем скромные формы её груди. Валентина в который раз восхитило сочетание в ней детской открытости и стремительности с грацией и выдержанностью пробудившейся женственности. В тот день Валя чувствовал себя абсолютно счастливым, как в первые месяцы их знакомства.
Через пару дней снег исчез так же быстро и неожиданно, как появился, уступив место морозу, тут же превратившему непокрытую землю в камень и сковавшему лужи толстым льдом с белой бахромой по краям. Раскрывшаяся было навстречу Валиному счастью Лена вдруг показалась Шажкову чрезмерно весёлой и игривой, а её положительная энергия представилась вызванной внешними по отношению к ним двоим причинами. Вот в таком противоречивом душевном состоянии находился Валя Шажков, когда в морозный вечер, сидя в прогревающемся автомобиле, нажал в своём мобильном телефоне на кнопку «ответить» и через секунду услышал в трубочке бархатный Совушкин голос, от которого защекотало в спине: «Алё. Это ты, Валюша? Здравствуй».
Будто опасаясь, что Шажков возьмёт да и повесит трубку, Совушка стала быстро говорить, не давая себя прервать, о том, что у неё к Вале есть интересное предложение не личного плана, что ей к тому же нужно посоветоваться с ним и насчет её собственной жизни, о том, что она нашла новое местечко, где готовят вкуснейшие алкогольные коктейли, словом — заинтересовала Валентина на сто десять процентов, и под конец длинного и содержательного монолога предложила встретиться в баре «Колибри» на Петроградке. Форма одежды — фантазийная.
Валя по мере того, как она говорила, подкидывая новые и новые завлекалочки, чувствовал себя всё более и более расслабленным и в конце концов предложил не откладывать встречу, а «провести её завтра в шесть в установленном месте с единственным условием — без третьих лиц».
— Я лично выброшу за дверь хоть самого президента страны, — пообещала Совушка, — если он будет мешать нам общаться.
На следующий день Валя достал свой богемный красный пуловер, обмотал вокруг шеи зелёное кашне и в таком виде появился в баре «Колибри», легкомысленно оформленном под джунгли, с водопадиками воды, струившейся с каменных горок и стилизованных скал, с колониального вида массивной деревянной стойкой и столиками, уютно прятавшимися в зелени тропических растений, столь похожих на настоящие, что Валентин долго мял в пальцах шершавый зелёный листик, пока не понял, что он целлофановый.
Лене Валя сказал, что идёт на встречу с клиентом, и она обрадовалась — в надежде на то, что нестандартный богемный выпивон поднимет настроение её возлюбленного. Провожая, подала пальто, поправила на шее кашне, а Шажков, избегая её волшебного взгляда, посмотрелся в «эрмитажное» зеркало и прислушался к себе: есть ли угрызения совести? С некоторым удивлением отметил, что нет. Нет — и всё тут.
Совушка появилась через положенные по этикету десять минут в сиреневом закрытом платье, которое подчёркивало женственность её фигуры, при этом облегчая визуально чуть-чуть располневшие бёдра. Несколько браслетов на руках возвращали Шажкова к тем временам, когда Софья культивировала в себе восточный колорит, который вкупе с безукоризненным русским языком и безупречным юмором свёл с ума не одну интеллигентскую голову.
Валентин с Совушкой обнялись и расцеловались, при этом Валя целовал искренне и по-настоящему, вызвав лёгкое замешательство старой подруги.
— Ну, здравствуй, Валюша, — пропела, наконец, Совушка, когда они заняли столик в углу у игрушечного водопада. Она сидела напротив и жадно рассматривала Валю, то улыбаясь, то хмурясь, то покачивая головой. Потом резюмировала: «Выглядишь импозантно, очень даже. Хотя… Как-то устало. У тебя всё хорошо? Расскажи».
— Всё нормально, Сова, — отвечал Валя, в свою очередь, с удовольствием разглядывая её. — А ты молодец, молодец. Хороша, хороша, как всегда.
Только встретившись, Валентин и Софья почувствовали, что соскучились друг по другу и что им хорошо друг с другом. Принесли коктейли и отдельно бокал с неразбавленным ромом «Гавана Клаб» для Шажкова. Выпили понемножку, и Совушка снова поинтересовалась, как живёт Валентин.
— Да нормально, Сова, — повторил Шажков, — как у всех, а почему ты спрашиваешь?
— Мне иногда плохое снится, — ответила Софья.
— Не буду спрашивать что именно, но давно ли ты снам стала верить?
— С того момента, как мы с тобой весной расстались. У тебя вид усталый и какой-то растерянный.
— Сова, мы ведь не обязаны всё время быть в идеальной форме, правда?
— Нет, конечно, — протянула задумчиво Совушка, — но всё-таки, — и вдруг, без остановки: — Что-то случилась с тобой, Валюша. Она тебя бросила, что ли?
— Совушка, извини, но я не хочу это обсуждать с тобой, — поставил точку Валентин.
— А мне, может быть, нравится это обсуждать с тобой. Я, может быть, помочь тебе хочу. И смогу, — парировала Софья, исправив его точку на точку с запятой.
— Ну хорошо. Я ревную её, — признался Валентин и неожиданно для себя почувствовал облегчение от этого признания.
— Слава богу, а я-то думала… — заулыбалась Совушка. — Отелло ты наш. Так-то вот, с молоденькими жить.
— Не ерничай.
— Ладно. А кто ж соперник?
— Ты меня раскручиваешь на откровенность, да?
— Я имею на это право.
— Есть там один, её одноклассник.
— Основания-то у тебя есть для ревности, или так?
— Не знаю.
— Ну и забудь. Не заморачивайся. Нет у тебя соперников и не может быть.
— Спасибо, успокоила, — кивнул Валентин, по-прежнему ощущая необыкновенное облегчение, будто с него сняли часть тяжёлой ноши, которую он тащил на себе куда-то уже в течение нескольких месяцев. Он отхлебнул добрый глоток рома, поглядел Софье прямо в глаза, улыбнулся и добавил:
— Честно.
Совушка не ответила на его улыбку. Она, неожиданно разгорячившись, продолжила взволновавшую её мысль.
— А если и нашёлся бы соперник, — наклонившись вперёд и чётко артикулируя, говорила она, — плюнуть тогда надо и уйти. Недостойны они тебя, оба. Не говори ничего. Понимаю, любовь. И уважаю, между прочим. Я за тебя боролась, помню. Ты ведь и тогда был влюбчивый. Забыл? И я боролась за тебя, но с ума не сходила. Хорошие же были времена… «Я лыс и зол». Откуда ты взял это? Ты ведь и теперь не лысый и не злой?
