Алексей Чурбанов - Грешники
Постепенно на столе появилась посуда, потом закуска, и, наконец, сам Ваграм вышел в вязаном свитере с бутылкой коньяка в руке. Валя сделал страдальческое лицо и покачал головой. Ваграм поцокал языком и налил Лене и себе. Шажков заметил, что он уже навеселе.
«Не похоже на него», — мелькнуло в голове у Вали. Но всё быстро объяснилось.
— Я домой уезжаю, — объявил Ваграм, отламывая кусок лаваша и макая его в красный соус.
— В Дилижан? — улыбаясь, спросила Лена.
— Да. Вот, Левончика здесь оставляю бизнес вести.
Он взял рюмку, привстал и сказал: «За то, чтобы у каждого был дом!» Выпив, повернулся к Валентину и заговорил с лёгким кавказским акцентом: «У меня в Дилижане дом как у древних армян, из розового туфа, с балконами, от землетрясения укреплён. Сам проектировал, с братом строили». И, улыбаясь, покачал головой, как будто сам не мог до конца поверить в то, о чём рассказывал.
— А какая у нас красота! — продолжал он, видя, что Валентин слушает и не перебивает. — Хочешь — лес сосновый, хочешь — лиственный. Здесь вот всё пожухло, облетело, а у нас золотая осень в разгаре: ветер дунет, и листья как бабочки порхают.
Чернявый парень по имени Левон принёс шампуры с шашлыками.
— Приглашаю в Армению! — поднял очередную рюмку Ваграм. — Я вас в «мерседес» посажу. Это у меня здесь старый «форд», а дома «ML320»! Так вот, сядем в «мерс» и поедем в Агарцин — древний армянский монастырь в горном лесу — или в Гош. А то поднимемся к Севану. Там леса нет, но зато какая вода! Вот ты поверишь, что в Ереване фонтанов больше, чем в Петербурге? Вижу, не веришь, а зря. Это так. Ну, может быть, не считая Петродворца. Или что золотая осень в Дилижане красивее, чем у вас в Летнем саду? Опять не веришь, а это так. Вот Ваник, он армянин, но сам с Кубани, в Армении не жил. Поэтому ему здесь хорошо. А я родину больше люблю. Скажи, — обратился Ваграм к Валентину, — вот ты доцент, умнейший человек, тебе много платят, денег хватает?
— Немного, — ответил Шажков. — В высшей школе много не платят. У вас, кстати, тоже.
— Знаю. Я закончил Ереванский университет и всегда профессорам, доцентам, преподавателям помогал. Жалко их было. Они потом мне тоже помогали, потому что хорошее отношение всегда рождает другое хорошее отношение. Закон жизни!
Выпил ещё рюмку и продолжал:
— Вот тебе загадка: сидят четыре человека в офисе, совещание проводят. Двое уже час обсуждают, где банкет провести, какое вино купить, каких девушек пригласить. А другие двое сидят и злятся.
— Почему они злятся? — спросила Лена.
— Женщина! У них работа стоит, время идёт, а она стоит. Работу не сделают, денег не будет, банкет не на что будет проводить. Так вот, внимание, вопрос: кто их этих четверых больше зарабатывает?
— Первые двое, — не задумываясь, ответил Шажков.
— Почему?
— Потому что они платят тем двум другим.
— Правильно. Ты такой умный, почему на «мерседесе» не ездишь?
— Первые двое — хозяева, — продолжал Валя, — а другие двое — специалисты. Специалисты могут работать только по найму, в этом их суть. Быть хозяевами не могут. Такие вопросы у нас студенты на первом курсе изучают.
— Изучают, чтобы стать потом специалистами, да? А ты сам кто по натуре, хозяин или специалист?
— Скорее специалист. В мире процентов семьдесят людей — специалисты, а хозяев от силы десять процентов, так что быть специалистом не стыдно.
— А хозяином разве не лучше?
— Я и так хозяин — самому себе. Для тебя специалист, а для себя — хозяин.
— Хозяин самого себя, — засмеялся Ваграм, — это хорошо. Самого себя и женщины своей.
Потом задумался, почесал в ухе и сказал безотносительно к обсуждавшемуся: «Хорошего отношения мало здесь у вас. Видишь, человеку помощь нужна — помоги. Знаешь, умеешь что-то — не скрывай, научи. И ты потом в ответ получишь больше, гораздо больше. Но нет, не помогают, не учат, всё скрывают что-то, осторожничают, а люди при этом неплохие, хорошие люди. И что потом получают? А ничего. Так каждый сам по себе и живёт».
— А у вас не так? — не дав на этой ноте завершить разговор, спросил Шажков.
— У армян не так, хотя… Тоже по-разному бывает.
— У вас ведь здесь национальная община, да?
— Без этого нельзя. Корни как сохранить? Интересы как защитить? Не все ведь такие интернациональные, как ты.
— Но община — ведь это несвобода, — с сомнением произнёс Шажков, — или я ошибаюсь?
— Ошибаешься. Свой среди своих, какая же это несвобода? Да и с точки зрения хозяина — это прежде всего связи. Как у вас говорят, один в поле не воин. Нет, есть, конечно, выскочки, и очень успешные выскочки, но это выдающиеся, истинно свободные люди. Такие и у вас есть.
Валентин не отвечал и сидел, задумавшись.
— А свобода, дорогой, — продолжил Ваграм, выверенными движениями снимая вилкой шашлык с шампура на тарелку, — это всё-таки деньги, хоть мы в этом не любим признаваться.
— Но не всё же покупается, — вступила в разговор Лена.
— Конечно, не всё. Семья, дети не покупаются. Моя семья меня и нищего бы любила. А всё остальное — извини.
— Любовь не покупается.
— Родственная — нет, а женская — извини.
— Ты говоришь о телесных делах, а я о любви, — не согласилась Лена.
— Хорошо, хорошо, — миролюбиво проворчал Ваграм, — я с женщиной не спорю.
— Дружба не покупается, — добавил Валентин, поддерживая Лену.
— Ты думаешь, я бы принимал вас как самых дорогих гостей, если бы мог просто купить ваше расположение? — воскликнул Ваграм.
— А если мог, купил бы? — удивился Шажков.
— Ты не понял. Я говорю, что в наших отношениях нет корысти. И это очень ценно.
— Пожалуй, — миролюбиво согласился Валя.
Ваграм налил себе ещё коньяку, повернулся к Лене и стал рассказывать про горы.
— Вам с Валентином нужно побыть в горных сёлах, пожить среди горских людей, — возбуждённо жестикулируя, говорил он. — Представь, выходишь из леса к селу Гош, дорога резко поворачивает, и внизу неожиданно возникает храм двенадцатого века, представляешь? Просто вздрагиваешь!
— У тебя в этом селе родственники? — спросила Лена.
— Все армяне родственники! Будь моя воля, я бы все большие города распустил. Оставил бы только маленькие городки и сёла.
— Питер оставь, пожалуйста, и Ереван, — засмеялась Лена.
— Хорошо, но только эти два. Шашлыки-то где-то надо продавать, — и он тоже засмеялся, подмигнув Вале, причмокивая и покачивая головой.
После еды Ваграм окончательно расслабился, откинулся на стуле и теперь говорил почти непрерывно. Исчезла присущая ему сдержанность и то, что Валентин назвал бы «внимательной осторожностью», которую он подмечал в нём летом. Сейчас Ваграм выглядел настоящим хозяином, посматривая живыми глазами то на Валю, то на Лену.
