Белая река. Гримерша - Королева Мария Михайловна

В половине второго Даша еще стояла на пороге ЗАГСа. Поплыла тушь, испачкался грязью подол красивого платья. Мимо нее постоянно ходили улыбчивые женихи и счастливые невесты.

В три часа Даша наконец догадалась ему позвонить. Трубку никто не снимал.

— Дашут, ты не обижайся на него, — потупив глаза, объяснял Вадик, лучший Лешкин друг, — просто Суздальцев такой человек. Ненадежный, импульсивный. Он ведь уже как-то собирался жениться, несколько лет назад, но все отменилось в самый последний момент — мы еще все удивлялись, что у вас все так четко получается… Все равно ты не была бы счастлива с таким человеком.

В половине четвертого унылые гости отправились в заказанный ресторан — не пропадать же свадебным вкусностям! Даша пришла домой, чисто умыла лицо, скинула атлас и кружева, достала из шкафа любимые джинсы и какой-то свитерок. Только вот куда она собралась идти? Не в ресторан же… Странно, но слез не было. Вообще никаких чувств, словно не с ней это произошло. Она забралась под пуховое одеяло (постель так и осталась неубранной с утра) и уснула — может быть, перенервничала, а может, просто устала. День получился очень длинным.

Потом она старалась не вспоминать о «свадьбе». Никому об этом не рассказывала, да и вряд ли кто-нибудь ей поверил бы — ведь эта ситуация так напоминает классическую сцену пошлейшего любовного романа. Но почему? Почему именно она стала героиней этого фарса?

— Ладно, Маш, пойду я, — пожала плечами Даша.

— Да ты так не переживай. — Красавицу явно расстроило то, что она невольно стала катализатором чьего-то несчастья.

— Да чего уж там…

Даша Громова никогда не слыла плаксой. Не хныкала на публике, не ревела по ночам в подушку. Поэтому она так удивилась, когда вдруг крупные слезы ниагарским водопадом хлынули по щекам. Что же это такое происходит? Кого благодарить за потоки соленой воды, безжалостно смывающие тщательный макияж? Лешу Суздальцева? Григория Савина? Машку Кравченко? «Скорее в отель, — думала Даша, — запереться, встать под горячий душ, а потом нырнуть под тонкое шерстяное одеяло и постараться уснуть. Забыться. Никого не видеть».

— Даша? Куда так несешься? Ты плачешь?

Даша остановилась. Прямо перед ней стояла Алла Белая.

«Прямо как в плохом кино, — подумала Даша Громова, — сначала я случайно встретила ее плачущую, а теперь вот она меня…»

— Алла Михайловна… ты была права! — Даша неожиданно перешла на «ты», но Алла, казалось, совсем не обратила внимания на эту внезапную фамильярность.

— В каком смысле?

— Гриша… Гриша Савин, — глотая обильные слезы, объяснила Даша, — он, оказывается, поспорил, что ему удастся со мной… меня… ну вы понимаете! На тысячу рублей.

— Какой кошмар! я же тебе говорила! я же сразу поняла, что что-то здесь не так, я почувствовала в нем фальшь!

— Вам легко говорить. Вы такая уверенная в себе, красивая. С вами никогда ничего подобного не произойдет. — И Даша, которой вдруг стало стыдно за внезапную истерику, быстро пошла прочь, размазывая слезы по щекам.

— Я поняла, кого ты мне напоминаешь! — вдруг закричала Алла ей вслед. — Меня! Мы же с тобой похожи, неужели ты не заметила?

Но Даша вряд ли могла ее услышать.

— Эй, ты чего под ноги совсем не смотришь?

Она невольно отшатнулась, услышав так близко знакомый голос. Ничего себе, оказывается, она вторично чуть не сбила с ног человека и совсем этого не заметила. Максим Медник. Красивый. Глупый.

— Извини, — она хотела было проскользнуть мимо, но Медник удержал ее за рукав.

— Эй, ты что, плачешь, что ли?

— Нет. Не плачу — проревела Даша, чувствуя, как слезы льются за воротник. — Отпусти меня.

— Да ладно тебе, Даш, — ей показалось, что красавчик напуган, — не плачь, не надо. Пойдем ко мне в номер, я тебе «клюковки» налью!

А что, может, и правда напиться в обществе секс-символа? Да и в очередной раз сделаться объектом недоброго внимания окружающих?

— Нет, Максим, спасибо. Я пойду лучше.

И тут случилось неожиданное. Максим Медник, самовлюбленный красавчик, бездарный актер, не слишком умный эгоист, вдруг мягко притянул ее к себе — не успела Даша опомниться, как ее распухшее от внезапных рыданий лицо оказалось зарытым в складках его свитера.

И тогда Даша стала плакать еще громче.

— Ну не плачь, не плачь, пожалуйста, — он гладил ее по волосам, — я все понимаю…

— Ты же ничего не знаешь!

— Я сам виноват.

— Виноват? — Даша оторвала заплаканное лицо от любезно предоставленного свитера. — Очень интересно, в чем же? Значит, ты все же спорил?

— Я виноват, — глухо повторил он, — я же знал, прекрасно видел, как ты страдаешь, и все равно не обращал на тебя внимания.

— Что это ты имеешь в виду? — Даша наконец заподозрила неладное.

— Это мой рок, — грустно улыбнулся Максим, — женщины в меня влюбляются и страдают. Но знаешь, Даш, что я тебе скажу?

— Что? — машинально спросила она.

— Меня никто не любил так, как ты. Думаю, у нас с тобой могло бы что-нибудь получиться.

АЛЛА

Снились ей корабли. Много кораблей — наверное, целая флотилия. Трехпалубные белоснежные великаны и крохотные, подпрыгивающие на зеленых волнах суденышки, шхуны с развевающимися парусами, скоростные спортивные яхты и даже массивные субмарины. Все они плыли вверх по течению, ловко запрыгивали на водопады, шутя преодолевали грозные пороги.

Они плывут по Белой реке, поняла Алла — и проснулась.

— Дул северо-восточный ветер, — сказала она вслух, отмечая, как охрип голос, — моряки называют его норд-ост.

— При чем тут моряки? Ты что, мам?

Митенька. Он так похудел в больнице. Бледные, впалые щеки, костлявые ключицы.

— Действительно, ни при чем, — сонно отозвалась она, — ведь я уже давно не моряк.

Алла спала долго. Очень. Вообще все события прошедшей недели запомнились ей как смутный рассветный кошмар. Бывает такое — коротко вскрикнув, просыпаешься на влажных простынях и понимаешь: ну слава богу, это был всего лишь сон. Но все равно сердце стучит быстро-быстро и тоскливо ноет под ложечкой.

Она отменила натурные съемки. Для всей съемочной группы были заказаны авиабилеты, а сама Алла Белая покинула Гузерипль на два дня раньше остальных. С Ярославом Мудрым она так и не попрощалась. Собственно, Ясик перестал для нее существовать, — наверное, в тот самый момент, когда телефонная трубка голосом Артема сообщила о предсмертном состоянии сына.

Зачем ей курортные романы? Поездки в Париж на выходные, новые фильмы, премии «Оскар», слезы в подушку, кольца на память? Зачем, когда гибнет ее единственный ребенок?!

В аэропорту Хитроу ее никто не встречал. Пришлось искать такси и платить пятьдесят фунтов стерлингов за проезд.

— В Aнглии самое дорогое в мире такси, — похвастался улыбчивый водитель, пряча в карман полученные банкноты.

Ее пропустили в реанимацию — и то был нехороший знак, потому что Алла знала, что туда пускают только к безнадежным больным.

— У него плохая наследственность, — объясняла Алла седому строгому врачу, — его отец был наркоманом. Он умер от передозировки героина.

Митя Белый пришел в сознание только через два дня. Мать он не узнал. Принял за медсестру и попросил воды — на английском. Алла не обиделась — она вскочила со стула и с удвоенной энергией засуетилась вокруг болезненно худого мальчика с темными синяками вокруг глаз.

Через неделю Алла перевезла сына в Москву. Митенька вяло сопротивлялся.

— Мам, учебный год еще не закончился! Я здесь так привык. У меня здесь друзья. Там я не смогу.

— Сможешь. Заведешь новых друзей. В твоем возрасте это легко. В институт поступишь.

— Ну, в какой институт?! — злился сын. — Ты хоть понимаешь, что у нас разные системы образования?

— Школу закончишь экстерном, — решила Алла, — найму тебе самых дорогих репетиторов. В иняз пойдешь, там тебе будет просто.