Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер
— Черт, Галлея…
Я вибрировала в его объятиях, мое нижнее белье было мокрым от желания. Я запустила пальцы в его волосы и сжала их, моя грудь вздымалась под его губами.
— Еще. — Мое платье душило меня, моя собственная кожа душила меня.
— Мы не можем. — Но его губы снова прильнули к моим. Он целовал меня сильнее, мучительнее, как будто проклинал воздух, которым мы дышали, и мир, который вращался, в то время как мы стояли на месте. Он провел языком по моему небу и прикусил нижнюю губу, прежде чем отстраниться. Схватив меня за щеки, он впился в них пальцами. Наши лбы прижались друг к другу, и он процедил сквозь зубы: — Это все, что у нас когда-либо будет.
Я покачала головой, на глаза навернулись слезы.
— Продолжай целовать меня. — Мои губы потянулись к нему, но он увернулся от меня. — Рид, пожалуйста.
— Галлея, нет. Мы не можем продолжать.
— Мы можем…
— Нет, если я хочу это пережить.
Мои веки затрепетали, когда его слова пронзили меня. Он сказал мне в роллердроме, что это убивает его. У него были чувства, и они выходили за рамки физического желания. В то время как я проживала свою жизнь короткими мгновениями, наслаждаясь каждым из них, Рид смотрел в будущее. Он видел, как оно сложится. Он точно знал, что нас ждет.
И там не было счастливого конца.
Там не было сказки, сверкающей свадебными колокольчиками и рождением ребенка.
Там была боль.
Я была по одну сторону береговой линии, а он — по другую.
Тара никогда не простит меня. Предательство сожрет нас заживо, а я только начала жить. Разве у нас могло быть будущее? Если бы мы поженились, это сделало бы меня…
Мачехой Тары.
От этой мысли я отстранилась, медленно разжав пальцы. Я кивнула, соглашаясь. Понимая, что он прав.
— Мне жаль. — Он опустился в кресло и провел обеими руками по лицу. — Я не должен был этого делать.
Глядя на воду, я откинулась на спинку сиденья и смахнула выбившуюся из заколки прядь волос. У меня дрожал подбородок. Это была моя вина. Если бы я не солгала ему о своем возрасте в ту ночь, эта связь никогда бы не просочилась внутрь нас, заставляя умирать изнутри. Он был бы просто отцом Тары.
— Я тоже сожалею, — тихо сказала я, скрестив руки и откинувшись на спинку кресла. — Обо всем.
Мы застыли в густом напряжении, в громогласной тишине.
А потом у меня полились слезы.
Скатываясь по моим щекам и застилая глаза.
— Ты плачешь, — сказал он после долгой паузы.
Я кивнула и всхлипнула:
— Да.
— Потому что я тебя поцеловал? Или потому что я остановился?
Смахнув их, я повернулась, чтобы посмотреть на него: его лицо купалось в лунном сиянии и свете приборной панели. Затем я сглотнула, прерывисто вздохнув.
— Потому что… мне не удалось потанцевать.
Я почти рассмеялась.
Но мне было слишком грустно, чтобы смеяться.
Он смотрел на меня в замешательстве.
— Что ты имеешь в виду?
Я пожала плечами, заставив себя улыбнуться.
— Выпускной, — сказала я ему. — Мы не танцевали.
Его глаза скользили по моему лицу, пока он продолжал читать меня, упиваясь моими глупыми слезами. Затем он кивнул, потянулся через мои колени и открыл бардачок. Я отодвинула их в сторону и наблюдала, как он что-то ищет, а потом достает диск.
Он вставил его в магнитолу, повозился с кнопками и увеличил громкость.
— Пойдем, — сказал он, открывая дверь и выходя на улицу.
Я замерла на мгновение, когда из колонок полилась музыка.
Медленная, мечтательная песня.
Я не узнала ее… не сразу.
Это была кавер-версия песни «Save the Last Dance for Me». Я вспомнила, как сидела на кровати Джея и говорила ему об этой песне, пока мы разбирали компакт-диски.
Есть очень хорошая кавер-версия этой песни в исполнении Гарри Нильссона, сказал он мне тогда.
Слезы высохли на моих щеках, а бетон в моей груди растворился. На моих губах появилась улыбка, я толкнула дверь и выскользнула наружу, мои каблуки коснулись земли. Я подошла к нему, позади нас рябило и переливалось озеро — идеальный фон.
Песня звучала громко, проникая через открытую дверь Рида.
Он стоял передо мной, залитый лунным светом. Ветерок трепал мои волосы, и они разлетались вокруг меня в такт биению моего сердца. Я подошла к нему, медленно, осторожно.
Рид протянул руку.
— Потанцуй со мной.
Наши ладони сомкнулись, и он притянул меня к своей груди.
Его рука мягко легла мне на спину, я обхватила пальцами его плечо, и мы покачивались в идеальном, полном любви ритме.
Я прижалась щекой к его груди.
Биение его сердца отдавалось вибрацией во мне.
Мы танцевали, наши прикосновения были нежными и неощутимыми.
Я потерялась.
Аккорды и ноты пробудили каждую частичку меня, когда он запел припев, уткнувшись мне в волосы, его голос звучал как тихая серенада.
Я обняла его крепче, прижалась ближе. Близость согревала меня, убаюкивая в не принадлежащих мне объятиях. Я хотела танцевать сегодня вечером, но не ожидала этого. Я не ожидала, что его тело прижмется к моему, наши пальцы и души переплетутся.
И каждой своей страдающей частичкой я понимала, что больше никогда не буду так танцевать.
Звезды мерцали над нами, не исполняя желания, а лишь слегка освещая нас. Рид прижался губами к моим волосам, и я закрыла глаза, наслаждаясь теми мгновениями, что у нас остались.
Я знала, что, покинув его объятия сегодня ночью, я никогда не вернусь в них обратно. Эти руки никогда не отведут меня к алтарю, чтобы мы разделили вечный поцелуй. Они никогда не обнимут меня посреди ночи, когда я проснусь от кошмара. Они никогда не обнимут нашего новорожденного ребенка, пока он с любовью в глазах будет смотреть на розовую или голубую пеленку.
Я хотела всего этого.
Но не с тем мужчиной.
Рид прижался щекой к моей макушке, а его рука гладила мою спину вверх и вниз, оставляя после себя теплые мурашки.
— Тебе нравится эта песня? — пробормотал он мне в волосы.
Слеза скатилась по моей щеке, когда зазвучали последние аккорды. Я прижалась лицом к его груди, обхватила его руками и прошептала в ответ:
— Она моя любимая.
ГЛАВА 22
Я смотрела в окно, пока Рид вез меня обратно в дом Стивенсов, крепко сцепив руки на коленях, в салоне играло несколько незнакомых песен, которые мало помогали обуздать мое проклятие, обусловленное любовью. Тишина сгущалась, полосы света от уличных фонарей проплывали мимо головокружительными лентами, размывая внутри меня границы, отделявшие логические рассуждения от эмоциональных потребностей.
Мою голову и мое сердце.
Я задумалась, каково это — жить в мире, где голова всегда берет верх.
Разумно, стабильно… безопасно.
Я одновременно завидовала и испытывала отвращение к такой жизни.
Рид вздохнул, нарушив пьянящую тишину, охватившую нас. Я крутила большими пальцами, мои колени подпрыгивали, а кожу и губы все еще покалывало от его поцелуев. Я рискнула взглянуть на него и не удивилась, обнаружив, что одной рукой он сжимает свою челюсть, а второй держит руль.
— Ты можешь высадить меня за углом. — Мой голос прозвучал пронзительно в этой тишине. — У Уитни возникнут вопросы, если она увидит твой грузовик. Я скажу ей, что меня подвез друг.
Он напряженно кивнул.
— Хорошо.
Я хотела сказать больше.
Хотела забыть обо всем и петь, но из нашего несовпадающего дуэта не могло выйти ничего хорошего. Мы были песней, в которой звучали аритмичные удары сердца и нескончаемый бридж16.
А я хотела, чтобы мы были припевом.
Лучшей частью.
Захватывающей частью, которая остается с тобой навсегда.
Откинувшись на сиденье, я тоже вздохнула в безрадостную пустоту, когда мы свернули на пустынную дорогу и поехали через город. Еще пять минут, и я окажусь дома в постели, обреченная мечтать обо всем, что осталось недосказанным и несделанным. Я ненавидела окончательность больше, чем незавершенность. Ее еще можно превратить во что-то красивое. То, что могли держать мои руки. То, что мое сердце могло хранить и любить.
