Лора Флоранд - Француженки не играют по правилам
Он проигнорировал это.
– И твоя чертова улыбка на фотографиях ничего не означает, да?
– Я просто пыталась быть любезной. Не волком же мне смотреть на людей?
Это тоже никому бы не понравилось. Да и вообще здесь никто и никогда не был доволен ею. Богатая блондинка, причем ни то ни другое не было ее заслугой. Казалось, она и родилась-то, чтобы перед всем миром быть виноватой.
– Я не хочу, чтобы ты была любезной со мной, – сказал Люк.
– Да, ты намекал.
Она подвинулась так, что стол оказался между ними.
– Когда? Ты считаешь, что оральный секс и есть любезность? – недоверчиво спросил Люк.
Она стала темно-красной.
– Да я никогда…
Он взмахнул рукой, будто разрубил воздух.
– Прости, – сказал он резко. – Прости. Давай больше не будем говорить об этом.
В ответ она глубоко вздохнула. Ее губы смягчились и задрожали. Она была близка к тому, чтобы уткнуться головой ему в грудь и разрыдаться. Такой порыв испугал ее до смерти. Она не хотела быть хрупкой, и уж тем более не с ним.
– Саммер. – Его голос изменился, стал тихим, как темная ночь. Темный рыцарь. – Я не имел в виду то, о чем ты подумала, ну, об игрушке, ты понимаешь. Почему ты всегда слышишь совсем не то, что я пытаюсь сказать?
– Послушай, я занята, – грубо прервала она. – Просто скажи, чего ты хочешь.
Он долго смотрел на нее, прежде чем позволил ей сменить тему.
– Дай-ка я покажу тебе, что расходится по СМИ. – Как только он ввел название отеля в ее компьютер, появились заголовки, а потом ее и его фотографии. «Leuc разваливается?», «Неустранимые разногласия?», «Новые директивы для Люка Леруа?» – Это шумиха, Саммер. Блогеры и критики лезут отовсюду, и каждый пытается первым поймать сенсацию или предсказать потерю звезды. Сегодня вечером здесь будет репортер из Le Figaro[104]. Предполагается, что инкогнито, но у нас хорошие связи. Я хочу, чтобы ты притворилась, будто я тебе нравлюсь. – Черные глаза уперлись в нее. – Будто ты и не думала, что мы можем разлучиться.
– Я пытаюсь!
Ален уже говорил с нею об этом. Поэтому на публике она улыбалась так, что лицо начинало болеть.
У Люка подрагивал мускул на лице.
– Будто я тебе по-настоящему нравлюсь. Не как светской львице, приученной петь дифирамбы человеку, которому собирается всадить нож в спину.
Она скрестила руки на груди. Что, черт возьми, может он знать о навыках выживания, необходимых в элитной школе-интернате, полной избалованных, но плохо воспитанных девочек? Прошел бы он милю на высоких каблуках, тогда, может быть, у него было бы оправдание дразнить ее за то, как она балансирует в них. Или, может быть, даже смог бы понять, почему она предпочитает ходить босиком.
– Что еще ты от меня хочешь? Чтобы я поцеловала твои ноги на виду у всех?
– Нет. Расслабься, постарайся казаться искренней. Будто я тебе на самом деле нравлюсь.
– Я буду стараться изо всех сил!
Его челюсти сжались так, что она испугалась – не сломается ли у него что-нибудь.
– Возможно, твоих актерских способностей не хватит для столь трудной задачи. Может быть, тебе стоит попытаться сделать так, чтобы я тебе и вправду понравился.
Она вытаращила глаза.
– Но как же я с этим справлюсь?
Его прекрасное лицо затвердело. Взгляд обсидиановых глаз пробежал по ее телу, смутив ее, и затем переместился на стену позади нее.
– Превосходно.
Он повернулся и ушел.
Глава 20
И она постаралась.
Чтобы загладить вспышки гнева и дурацкие поступки, она на самом деле постаралась.
Маленькое платье цвета синего полночного неба, шелковистое и темное, чтобы подчеркнуть глаза и оттенить волосы, треть из которых была в своем озорном естественном виде, а оставшиеся две трети изящно уложены в кокетливую прическу. Кожа свежая после косметического салона. Плетеные босоножки на невероятно высоких каблуках делали ее намного выше, и теперь она могла достать ему до плеча. Его Высочество Перфекционист вполне мог согласиться, чтобы такая женщина была его спутницей. И Саммер ею станет, ведь в своей жизни ей пришлось так много времени исполнять эту роль.
Она задержалась на миг перед входом в зал ресторана, пытаясь понять, кто из посетителей может быть критиком. Она не смогла поймать ни одного из сотрудников отеля, чтобы тот подсказал ей, но, возможно, это даже к лучшему. Ее игра покажется более искренней, если не будет предназначена для кого-то конкретного.
Люк тебе нравится, сказала она самой себе, пытаясь вжиться в роль.
Он тебе нравится.
Он тебе нравится.
И что ты чувствуешь, когда он тебе нравится? Мышцы ее шеи начали медленно расслабляться, и мелкая дрожь прошла вниз по позвоночнику, будто на спине таял лед. Будто ей наконец-то позволили сдаться на милость того, с кем она очень упорно и долго боролась. Саммер захотелось повернуться на каблуках и спрятаться в своем номере.
Но было уже слишком поздно. Она положила себя на алтарь успеха отеля; она должна продолжать.
Он тебе нравится.
Раздались охи и ахи, когда официант подошел к одному из столов. «Пещера Аладдина»! По бриллиантовому песку извиваются цепочкой маленькие следы, ведущие туда, где лежит семечко кунжута-сезама. Возгласы восторга и удивления, будто кто-то долго медлил, восхищаясь великолепием шедевра, поворачивая его во все стороны, чтобы как следует рассмотреть перед тем, как наконец решился опустить в него ложку и узнать, какова на вкус такая красота.
И затем еще больше ахов и охов. И глаза закрываются от изысканного удовольствия.
В маленькой хрустальной вазе на другом столе – роскошь тропических фруктов. Папайя, манго и ананас ниспадают арками в элегантное изобилие гибискуса, бугенвиллии и райских птиц[105]. И единственный белый цветок тиаре, сделанный из сахара и с одной стороны украшенный желтым и золотым. Его не отличишь от цветов, которые распускаются возле небольшой хижины Саммер на пляже.
Еще на одном столе – три золотые звездные орбиты вокруг темной надменной горы. Сок граната пролит, будто кровь, на только что упавший снег. Золотой свет падает в щербатую темную пропасть, и там, куда он падает, – лужица расплавленного, жидкого шоколада. Красно-белое Pomme d’Amour мерцает, бросая опасный вызов.
Люк уже когда-то предлагал нечто подобное Саммер.
Все это Люк когда-то делал специально для нее.
И сейчас она в том же самом зале, который посещала, когда была ребенком. В те годы она только и могла, что смотреть на столы, заставленные десертами, вкуса которых ей так и не довелось узнать.
