Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина

Суть происходящего осталась та же, даже, возможно, еще хуже. Будто бы Шамрай-старший все деньги мира стремится заработать. Теперь ему, конечно, было кому оставлять нажитое, но подчас Назару казалось, что дело все-таки в старости, которая впечатывалась в каждый угол большого дома, родового гнезда, потому что старел его владелец. И пусть это мало сказывалось внешне — изменения в рамках возрастных норм. Но внутри он и правда дряхлел и не мог остановиться именно потому, что не умел больше по-другому и жалел каждую копейку, которая проплывала мимо его лап.

И ничего не вызывал в Назаре, кроме легкого чувства брезгливости. Именно потому, что с поры своей юности Назар видел совсем другую жизнь и совсем другие семьи.

— Нет, дядь Стах, не помогу, — наконец медленно сказал он. — По-родственному могу разобраться с крышей. Или там… сыновей наших познакомить, пусть бы пацаны хоть знали, как выглядят. А вот это — давай без меня, пожалуйста.

Если Шамрая-старшего и зацепило, то вида он не подал. В общем-то, мог догадаться, что племянник, нацепивший на себя власяницу, откажет, но все же надеялся, что поможет. Не так уж и сильно там надо было приуменьшить. Стах сделал глоток кофе и усмехнулся.

— Разобраться с крышей — ума много не надо, а вот с делянкой рассчитывал, что ты поймешь…

— Я понимаю. Потому не хочу в это лезть. Одно за собой всегда следующее тянет, и в чем другом — легко и запросто, но я слишком много лет работал на репутацию, чтобы ее похерить в итоге. Давай без обид, ладно?

— Ну какие обиды между своими, да? — в тон ему отозвался Стах. — На обед останешься?

— Не. Сегодня хочу забрать малого и поужинать с ним. Надо еще кое-что успеть. Так что хорошего дня. Спасибо за кофе, скучал я по Марьиному кофе, — улыбнулся Назар и поднялся. Стах махнул ему на прощание и не удерживал более. Предложения поужинать всем вместе, с Морисом, тоже не последовало, но Наз даже не заметил этого. Слишком далеко они друг от друга оказались, их только и связывало то, что в усадьбе все еще оставался домик, в котором Назар вырос и который все еще считался его.

Там он и собирался переночевать вместе с малым. В пиццерии на первом этаже рудославского универмага купил пиццу и колу, чтобы было чем запивать эту еду со вкусом его юности. Себе — чаю. Подумал, что неплохо бы скачать какой-нибудь фильм, но он понятия не имел, что любит Морис и вообще смотрит ли кино. Если послушать Аню, то, кроме компьютерных игр, его вообще ничего не волнует. Это она заявляла Назару при каждом удобном случае, Назар свое мнение не высказывал. Возможно, возраст такой. Сам он в тринадцать лет в кабинете завуча окно мячом разбил, в четырнадцать курил за школьным двором, в пятнадцать получил сотрясение мозга, неудачно сиганув с тарзанки в плёс, а в шестнадцать чуть не попал в колонию. Потому еще большой вопрос, что плохого в компьютерных играх и стоит ли с этим что-нибудь делать.

В доме тоже надо было прибраться. Марья, соскучившаяся по нему и бросившаяся обнимать на пороге большого дома, сообщила, что раз в пару недель там протирают все от пыли, и пообещала занести свежее белье. Но бродя по небольшим комнаткам на первом этаже, Назар чувствовал лютое запустение, от которого пробирала тоска. С ней бороться было проще, чем с незакрытыми гештальтами. Распахнул окна, чтобы пустить воздуха, поставил на стол плоские коробки, из которых распространялись ароматы почти итальянской и только самую малость рудославской выпечки. Включил колонки, вставив компакт-диск в музыкальный центр. Чтобы комнаты наполнились звуками.

А спустя полчаса, уже почти выходя, набрал Мориса — сказать ему одеваться, и выяснил, что Аня его никуда не пускает и пацан в настроении «разбирайтесь сами». Следующий звонок был определенно лишним — и без того понятно, чего Аня добивается, а выслушивать в течение пятнадцати минут, чем конкретно он испортил ей жизнь, и вникать, как оно связано с тем, что она вбила себе в голову, будто им нужно вместе поужинать, Назар реально не имел ни малейшего желания. Потому прервал ее монолог минут через семь коротким: «Я тебя понял», — и отключился.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Пиццу пришлось жрать в одиночестве. Музыку вырубил. Вместо колы — пил чай. Вообще-то Назар терпеть не мог колу.

А на следующий день, с утра пораньше, убрался из Рудослава, не попрощавшись ни с кем и так и не повидавшись с сыном. В тихом болотце жизнь текла тихо и мирно до тех пор, пока он не появлялся на горизонте, и тогда начиналась Санта-Барбара, а мыло Назар терпеть не мог едва ли не больше, чем колу.

Впрочем, и от той был толк, когда за рулем и впереди долгая дорога.

Назар нечасто теперь сюда приезжал. Как свалил в Левандов когда-то, так больше особенно и не оглядывался. Двадцатичетырехлетие он встречал в съемной квартире старого дома, почти под крышей, где еще затемно начинали гулить голуби. Они бродили по подоконникам, садились на перила балкона, пачкали окна, заглядывали в комнаты и долгое время были его собеседниками. Человеку, который приручил кречета, — что стоит общаться с голубями? В марте, на самой заре весны, когда зима еще не выпустила из тисков, в спальне, пахнувшей деревянной мебелью, книгами и чем-то залежалым, со скрипящим под ногами древним паркетом и не менее скрипящими старыми деревянными рамами он впервые остался один. По-настоящему и до конца один. И почувствовал себя свободным, каким никогда не был раньше. Это чувство опьянило, ударило в голову, будто бы молодое вино, и он вдруг понял, что в действительности может из этой самой точки стартовать в любом направлении — пойти куда угодно и сделать что угодно. Больше ничего на цепи не держит. И это чувство оказалось сильнее и глубже, чем счастье, радость или восторг. Оно и жило в нем все последующие годы, и что бы ни менялось впоследствии, раз в году, в марте, на свой день рождения, Назар предпочитал одиночество праздникам. Чтобы снова почувствовать то, что было тогда, пусть уже ничего и не повторялось.

С весны до осени он работал на погрузке в мебельном складе, а ночами зубрил учебники, вспоминал школьную программу, нашел препода по физике, чтоб погонял его по задачкам. И летом поступил-таки в универ. Еще одна мечта сбылась.

Денег, вырученных за дом и трейлер, ему кое-как хватало на оплату жилья и худо-бедно пожрать. Но от работы он не мог позволить себе отказаться — Морис родился слабеньким, болезненным, и Ане постоянно нужны были дополнительные средства — на врачей, на массажи, на питание. С родителями она тогда была в контрах, и Назар упахивался, чтобы как-то им помочь. Ночами сторожевал, днем — сидел на лекциях. К дяде обращаться не смел, запретил себе, решил, что если пропадет в одиночку — значит, туда и дорога. Как иначе узнать, чего стоишь? Когда Стах сам предлагал помощь, а было и такое — упрямо отказывался.

На втором курсе ему повезло. Вернее, это Назар думал, что повезло, в действительности везение оказалось ни при чем. Как бы там ни было — а его посадили на грант в научно-исследовательской части, включили в группу оценки запасов нефтяных месторождений, о чем он и мечтать не мог. Позднее выяснил, кто это сделал. Почему — и вопросов задавать не стал. С самого начала подозревал кто и почему. Но как бы там ни было, Назару удалось не только заработать и получить такой необходимый ему опыт, но и продемонстрировать собственные знания и талант, которым, по признаниям его наставников, он был одарен с лихвой. Практику после четвертого курса Назар проходил уже в крупной горно-геологической консалтинговой компании, там же работал, когда учился на пятом. И к тому времени точно знал, к чему будет стремиться и каких высот достигать.

К тридцати семи годам Назар Шамрай получил все, чего хотел. Срок немалый, но если на жизнь раскинуть — двигался он семимильными шагами, хотя начинал с крошечной неприметной вывески с надписью «Геологоразведочная проектная компания «Фебос» над дверью конторы на пару человек в обычном жилом доме в Левандове, оборудования, взятого в аренду, и небольших заказов от маленьких людей из области, которые затевали стройки или у которых на огородах то там, то сям неожиданно начинала бить нефть. Ее запах знали здесь хорошо, в одном районе даже вода ею пахла, и в прошлом нефть там добывали в промышленных объемах. Теперь же едва хватало на собственные нужды, но иной раз и правда — пробивалась. Уже через несколько лет, все расширяясь, Назар со всем управлением переезжал в просторный офис в огромном бизнес-центре, где цены на помещения были такие, что в юности он о подобном и помышлять не смел.