Ива Одинец - Бестии
Вскоре, как спутник в тень планеты, невесомая нежность ушла в резкую настойчивость. Обморочная распластанность где-то над землёй… от конца до края… без того и другого… но эти же вдохновенные руки не дают полного забытья, жёстко пресекая попытки сойти с плато. Как в пытке оргазмом… если б они не вспыхивали через почти равные промежутки, как огонь на маяке – флуоресцентно ярко… мучительные, как схватки…
Ликующее осязание давно и прочно вытеснило зрение. Но когда контакт нарушился – на десять бесконечных секунд, вскинутые вслед руки успели послать на сетчатку под сжатые веки образ – гибкое, тонкое тело, изогнутое радугой.
А в янтаре следующей секунды оба застыли вместе.
Молниеносно точное скольжение далеко опередило восприятие. Инерция свела их лишь в конечной точке. Без стона, без вздоха. Лишь потом у него вырвался вскрик. И ещё. И снова…
Беспомощная раскрытость – неостановимая неосторожность – всё длящаяся предсмертность… за гранью любого возможного стыда… ничего сокровенного… сокровенно всё… ни быстро, ни медленно – так, как надо… как ещё никогда… но даже упирающиеся в сиденье руки не касаются плеч, а жар от них лишь подчёркивает пустоту вокруг. Отчаянно вцепилась – но не смогла заставить подогнуться. Закинутая на плечо рука то ли не удержалась на влажной коже, то ли сам стряхнул, не останавливаясь. Пожалуйста… я не пораню тебя, клянусь – здесь мне это не нужно, даже в пальцах не осталось сил сжаться… только иди ко мне… пожалуйста… мне мало одной точки, пусть трижды единой… как несправедливо, боже… сжалься, пойми, ну пожалуйста… уже ни слов, ни голоса… благодаря тебе… я прошу, я умоляю – иди ко мне, не могу больше слышать, как ты заходишься в хрипе там, наверху – в полном одиночестве… пожалуйста… п о ж а л у й с т а…
Нет, только не одновременно, нет… я должна увидеть… какой ты…
Пропустить вперёд не смогла.
Но успела увидеть всё.
На одну ужасную секунду осталась одна, потеряв его – нервными окончаниями, не только глазами, давно и прочно незрячими… нет, вот же он. К груди прижимается щека, горячая, по-детски гладкая, запах растрёпанных волос смешивается с острым запахом разогретой кожи сиденья и горьким, пьяным ароматом выжженной травы снаружи, за приоткрытой дверью; сердце колотится так, словно нет двойного слоя кожи и плоти между…
Подсунутые под спину руки сжались с силой обессиленности, заставив непослушные ещё пальцы отпустить виски, соскользнуть. Замотал головой, поворачивая со щеки на щёку, не отрывая губ от груди.
– Прости, прости…
– За что?
– Что я – вот так… даже не спросил – можно ли сегодня…
– Сегодня. Всегда. Сколько хочешь.
– Ещё.
– Дай только в себя прийти.
– Дам. Если поцелуешь.
– Что, понравилось?
– Не то слово.
– Московские девочки так не умеют?
– Московским только денег надо.
– А мне – только тебя.
Забыв, чего требовал, сам осыпал поцелуями лицо, шею… Прервался лишь раз – чтоб жарко прошептать:
– Как я тебя боялся, если б ты знала…
– Ты? Меня?!
– Вся такая неприступная, хладнокровная… да тебя вся управа боится. Твоего языка.
– Ну конечно…
– А кто вчера сказал Панкову: «Курящие кончают раком. Так что начинайте оттягивать свой конец»? А? Так и будем молча развратно улыбаться, да? Главбух пепельницу просил, а ты… Безбашенная секретарша…
Конец фразы растворился в смехе – счастливом, пьяном. Замотала головой, его губы соскользнули с подбородка. Тут же вернулись.
– Не дёргайся.
– Это он тебе сказал?
– Сам услышал. А ну лежи спокойно.
– Это нереально сложно.
– А ты постарайся.
– И что мне за это будет?
– Вот это.
– О…
Лицо вплотную. Не целуя, выдохнул:
– Откуда это в тебе?
– Что?
– Страсть.
– Во мне много чего…
– Но это… Не знал, что такое бывает.
– Я тоже не знала, что ты такой… нежный.
– А ты думала – я какой?
– Испорченный.
– Это почему?
– Москвич, «золотой» мальчик…
Он согнал с лица улыбку. Тихо сказал:
– Я из провинции. Из города вроде вашего. В Москву уехал поступать. И всего добился сам.
(вот почему я тебя так люблю)
– Но ты права, я испорченный. Сама увидишь. Но сначала…
Легко сел. Не успела удивиться – почему не помогает, что-то щёлкнуло.
Тихий, неуловимый звук скольжения.
Перехватила взгляд.
Опять улыбается.
– Вверх глянь.
– О-ох… С ума сойти…
Верх
(так он откидной?!)
исчез. Осталось лишь небо – закатное, пылающее. Словно там, наверху, сто тонн расплавленного металла – и через секунду гравитация обрушит его на нас.
Раскрытая ладонь невольно заслонила глаза.
– Держи.
Пальцы инстинктивно сжались.
А, очки.
Тёмные стёкла сделали красоту почти выносимой. Только очки чуть велики. Пальцы левой придержали дужку, когда руки Тига подняли меня, прислонили к спинке – да так и остались обнимать. А если пристроить затылок ему на плечо, видимость откроется такая же, как из положения «навзничь». Даже лучше.
– Красиво?
– Сказочно… Как ты нашёл?
– Моё любимое место. Я здесь отдыхаю. Заряжаюсь.
Сама б не спросила – но он поспешил добавить:
– Ты первая здесь со мной.
– Не может быть.
– Честно.
Долгое молчание. Дыхание в такт. Взгляды в одной точке – где-то в центре небесной чаши…
Темнеет. Можно снять очки.
Сумерки несут прохладу. Ветер легко обвевает тела, всё ещё влажные – ничего, кроме серебряной цепочки Тига и моего браслета. Укрыться б его рубашкой… куда ж он её бросил…
– Не дрожи. Иди сюда…
Потянул к себе на колени. Руки оплели, как лианы.
Разгорается быстрей, чем согревает…
…Гаснущее великолепие уже не может держать внимание. Стремительно вернулась острая истома. Вместе с его рукой. После недолгой борьбы колени поймали, сжали, оставив ладони свободу действия – но не ускользания. Никому не нужного… Отпущенная пружина судороги медленно раскрутилась, тело мягко рухнуло обратно, от долгого стона словно став легче.
Испорченный мальчишка за спиной тихонько смеётся. Чтоб улыбнуться ему, поймав взгляд, пришлось закинуть голову с вывертом до хруста в шее. Касаясь губами подбородка, прошептала:
– Теперь понимаю, почему не в гостинице… Полгорода б сбежалось…
Ладонь внизу сжалась. Шепнул в ответ.
– Я не знал, что ты такая… такая… Просто хотел – чтоб никого… рядом…
Губы раздавили шёпот о губы.
– Поднимись…
– О… боже!
Ладони ударились о приборную панель, волосы упали на лицо, на пальцы, беспомощно царапающие пластик. Задыхающийся рот плавит спину, истончая кожу в местах влажных ожогов… пока наконец зубы не сомкнулись на плече, будто надеясь помешать вырваться вскрику… Пальцы глубоко впились в бёдра… не утяжеляя ритм – сдерживая, не давая поранить себя и его в нарастающем вихре… это же… это… земля, бешено вращаясь, как листок в нисходящем, улетает вниз… как можно побывать здесь, в зените – и вернуться жить на поверхность, безнадёжно плоскую?… часть меня не вернётся никогда… не дай мне опуститься… как можно дольше… не отпускай…
Глава 4
13 июня, понедельник, 10—15
Хорошо-то как…
Все на планёрке. Никто не мешает лежать в кресле, блаженно щуриться – и в сотый раз прокручивать в голове ослепительный субботний вечер… каждую деталь… Солнце льётся в раздёрнутые жалюзи, делая нечитаемым текст на экране, заставляя цветы в напольной вазе пахнуть сильно, почти болезненно. Если так пойдёт дальше, к обеду от ночных луж не останется и пара. В колонках негромкое: «Долго я не верила, а он торопил – мой самоуверенный герой-сексапил, словом убаюкивал, глазами манил, блестящий, красивый, как сувенир…»1
Потягу-ушечки…
Руки за головой. Вытянутые ноги не поместились под столом. Где-то внутри истома дремлет в ожидании момента, когда вновь позволено будет… когда, ну когда уже? Только бы сегодня… не дам я ему чахнуть до полуночи в том проклятом месте, будьте уверочки. Он и так провёл там трижды достаточно… Проклятое место. Теперь хоть можно не искать повод войти к нему. Сразу – как только отпустит Лизу… В сумке пластиковая бутылка со святой водой, литр, должно хватить. Дождусь, пока уйдёт покурить. При мне не станет – это не машина, чтоб высунуться по пояс. Правда, придётся постараться, чтоб выдворить его на минутку-другую… ведь не смогла же оторвать от себя тем вечером… да и не хотела…
«Подарила сердце на долгую память, полетела вниз, как осенний листок, отворила дверцу, когда не смогла я сказать ему – стоп, стоп, стоп…»2
– Да, вот именно… – мурлыкнула вслух.
Комп тихонько пикнул.
О, сообщение.
Наверное, от него. Всегда убегает с планёрки первым.
От него.
