Ива Одинец - Бестии
Десять фоток. Общие. Но лишь на последней – лица крупным планом.
Гектор. В обнимку с Шаховым.
Нашёл кумира… Тот на него смотрит как на малолетнего выскочку.
Секунда – и копия письма ушла на мой адрес. Рабочий. Домой – потом. Когда насмотрюсь…
Папка «Отправленные», Shift Del.
Всё. Никаких улик.
Прочих я безжалостно отрезала. С особой радостью – Шахова.
Открыла. И, держа пальцы на Alt F4, блаженно замерла.
Боже, какие глаза… Наконец-то могу рассмотреть. Блестящего, подвижного, как ртутный шарик, его поймали в лучший момент из возможных. Улыбающиеся глаза не отпускают, куда не поверни голову. А улыбнувшись в ответ, отчётливо увидела, как уголки губ взлетели.
Показалось. Привыкла щуриться в момент улыбки.
Нет, не поэтому. Не хочу так думать.
Улыбается как толкиеновский эльф из Лихолесья. Губами, глазами – всем лицом. Но главное – глаза. Даже без улыбки бесподобные. На пол-лица, миндалевидные, как у героев «Аниматрицы». Вокруг радужки чёткая каёмка. Такие глаза называют «огненными». А радужка – трёхцветная. Серо-голубая с золотистыми искрами.
Tiger… Ишь ты.
Нет. Ему не идёт. «Тигер» – это что-то толстолапое, свирепое, вальяжное… А он – изящный и игривый.
Тигрёнок.
Точно. А для краткости – Тиг.
Смешок.
Наконец-то определилась. А то даже мысленно не знала, как звать. Ну не Гектор он. Не воспринимаю. Не могу представить, как выкрикну это имя, когда мы…
Окстись, девочка. Ничего не будет. Хватит мечтать. Времени было трижды достаточно. Семь месяцев с того дня, как нас представили друг другу – в мой день рождения.
Символично-то как…
И совершенно бесполезно.
Всё решается в первые секунды. Либо ты хочешь того, кто перед тобой, либо нет.
Значит, он не хочет.
Глава 2
11 июня, суббота, 13—00
На обеде позвонила Нати.
– Зайчик, давай на рынок съездим?
– Давай!
Шопинг – лучшее лекарство. Даже от сердечных ран. Что для нас обеих актуально. У Нат своя безответная любовь – Сергей-Статуя-Командора-Денишев. Кевин Костнер – только из музея мадам Тюссо. Железный Феликс. Киборг чёртов. Как ещё назвать мужчину, что берёт у девушки телефон – и не звонит. Уже год.
А Нат его любит до безумия. Когда был телохраном Шахова, в дни его дежурств забегала на обед и вечером. Два километра пешком (Нат – начальник сектора технического контроля) от нас – и обратно столько же. Сергей охотно ввязывался в разговор, раз даже взял за ручку. Но дальше не пошло. Слишком несовременные. Оба. А из меня свахи не вышло. И советчик хреновый. О себе-то не могу позаботиться… стыдобище, в кои-то веки…
Нат ждёт на остановке.
Такую девочку издали заметно. Блестящие тёмно-рыжие, почти чёрные волосы чуть не до талии, оранжевое мини-платье, голые загорелые ножки. Хорошо им в лаборатории, все в халатах ходят, а они короткие, и под них – что хочешь. Никакого дресс-кода, как в управе. Вот Нат и демонстрирует балетную подготовку вплоть до морозов. Фигурка мальчишеского типа, но до того стройная и гибкая – загляденье. Благодаря латинским танцам. Поэтому и Натальей никто не зовёт. Только – Нати. Как Орейро. Нат даже чёлку подрезала, как у тёзки. Шикарно.
Вот такая девочка Тигу бы понравилась. Яркая, весёлая, лучезарная (даже фамилия – Солнцева!). Совсем как он. Но Нат его боится. Глаз не поднимает. Священный трепет. Директор, москвич…
А я не боюсь. Подумаешь – директор… Не в этом дело.
В маршрутке я для порядка спросила:
– Не звонит Серёжа?
Нати вздохнула.
– Нет… Может, телефон потерял.
– Так позвони сама.
– Ты что! Я не могу первая. Что он подумает?
– Да ничего не подумает. Сейчас время хорошее. Можно и на танец мужиков приглашать, и в постель…
Нат залилась румянцем. Сквозь загар – очень красиво. А глаза – как вишни в коньяке. Видел бы Сергей…
– Нет, зайчик, не могу. Это ты смелая, а я…
К горлу подступили слёзы.
Смелая – зашибись. Первый шаг сделать не в состоянии…
А до сих пор и не приходилось. Все, кого я выбирала, как-то понимали – по глазам ли, по флюидам… Все, кроме…
– Зайчик, а ты почему Гектору Андреевичу первой не признаешься? Умру от расстройства, если вы вместе не будете! Сама же меня учила – ничего не бояться.
– Так и надо. Но я… Просто, знаешь… было кое-что. Очень давно… Мне мешает. До сих пор.
– Что?
– Не хочу вспоминать… А ты не равняйся на меня. Ты Серёге точно нравишься.
– Нравилась…
Может, Нат права, говоря в прошедшем. Но год назад его глаза загорались при виде её. Готова поклясться.
Ладно, не будем о грустном. А шопинг поможет.
На рынке Нати развеселилась. Азартно примеряет платья, щебечет, смеётся, я всё подряд одобряю, но её тянет дальше. Пока все ряды не обойдём – не успокоится.
– Зайчик, а ты почему не выбираешь?
– А когда это носить?
С работы ухожу затемно. А по воскресеньям отсыпаюсь, читаю или брожу по инету. Больше ничего захотеть не успеваю.
– Ну хоть что-нибудь померь!
– Что?
– А вот!
Уму непостижимо, как Нат углядела эту юбку в ворохе платьев и кофточек. Умопомрачительная чёрная мини из тонкой кожи. Настолько мини, что платье Нат рядом с ней сойдёт за макси.
– Мечта садомазохиста…
– Давай-давай!
Нат решительно втолкнула меня в вагончик-примерочную.
О да. Это моя вещь. Однозначно. Фигурка – статуэтка. А с белой шёлковой блузкой (о, с каким наслаждением я швырнула в угол жаркий чёрный пиджак!) с пышным воланом – отпад. Просто отпад.
Сквозь занавеску просунулась голова Нат. Глаза округлились.
– Ва-ау…
– Хорошо?
Подруга показала большой палец.
– Вот так и иди.
– На работу?
– А почему нет? Суббота, конец дня. Даже ваш дресс-код…
Пока я обдумывала идею, Нат исчезла. Вернулась с упаковкой колготок.
– Держи. Вот так точно можно.
Да в конце-то концов… Я что, монашка?!
И вообще… Суббота есть суббота. Если уж Тиг, директор – в джинсах…
У охраны на входе глаза – девять на двенадцать.
Да уж. В таком меня тут ещё не видели. Представляю фэйс Шахова…
Шахов косится нервно. Но молчит.
Что ж, ожидаемо. Эти ноги он видел и вне юбки. А язвить – не в его стиле.
Да плевать на Шахова.
Всё это – лишь для одного.
Но его нет.
Боже, только не говорите, что он уехал. Бывает – он срывается в командировку вот так, среди дня.
Нет, только не сегодня… Я не переживу…
Четыре часа – как в тумане. С редкими просветлениями – когда удаётся выкроить минутку открыть заветный JPEG. Не отрывалась бы… Если уж нельзя заполучить оригинал…
Рабочий день кончается в шесть. Официально. Но у дирекции не принято уходить вовремя. А значит, и секретарям раньше пол-восьмого не уйти. Но сегодня в честь праздника можно и пораньше.
Нет. С места не двинусь, пока не увижу Тига. Пока он не увидит меня.
Даже если придётся ждать до полуночи. С этим старым упырём за стенкой.
Почему он не уезжает? Разве не должны были – все вместе? В «Зелёной роще» грандиозная торжественная программа.
А если Тиг уже там?
Ну, тогда плохи мои дела. Я не вхожу в число приглашённых. Если только Шахов возьмёт…
Три ха-ха. Меня стошнит прямо на него – раньше, чем выйдем отсюда. Не понимаю – что я в нём находила…
Где же Тиг? Где?
Противно и думать, но… пора нести Шахову почту.
Положила на левый локоть папку с бумагами. В правой длинный тонкий нож для вскрывания конвертов – рукоять в ладони, лезвие в рукаве. Порезаться трудно, но если ударить в горло… Не смертельно – я уж постараюсь, скрепя сердце. И даже без крови. Но будет больно. Очень.
Перед дверью замешкалась. Очень тугая ручка. Нужна хоть одна свободная рука. Не ждать же, пока кто-то придёт. Нож не брошу. Значит…
– Разрешите?
Через плечо протянулась рука. Тонкие, длинные, как у музыканта, пальцы повернули ручку играючи, как ложечку в чашке с кофе.
Внутри прокатилась тёплая волна. Язык отнялся.
Только не оборачиваться… Увижу его глаза так близко – потеряю сознание.
На деревянных ногах, на совершенном автопилоте печатающих дефиле, прошла к столу Шахова. Давно не сокращала расстояние до метра…
Уже захлопывая дверь, услышала выдох:
– О-бал-деть…
Тихо. Нерасчётливо искренне.
Как неосторожно…
К острой радости добавился холодок под ложечкой. Шахов двадцать лет руководит всем, чем может. Мне капризы сходят с рук – пока считает, что просто капризы. Но соперников не потерпит. Тем более – конкретного кандидата. Склонен видеть то, чего нет – и ещё додумывать. Плюс нутряная злость матёрого удельного князя к блестящему молодому москвичу…
Плюхнулась в кресло. Ноги дрожат, как после десяти километров кросса, сердце стучит, как метроном, выставленный на «presto agitato» при максимальной громкости. Да тихо ты, бешеное…
